Прислушиваясь, Иорвет выглянул из-за стены, и я за ним следом. Издалека доносился звук копыт и ободов повозки, стучащих по дощатой переправе на остров. Часовые засуетились, зазвучали отрывистые команды. Охранник у двери в жилое крыло осоловело помотал головой, машинально отдал кому-то честь и бросился внутрь.
На двор въехало с десяток верховых и карета без окон, обтянутая чёрной кожей. Всадники спешились, но не приближались к карете, будто чего-то ждали.
Из замка выходили Охотники и выстраивались коридором.
— Тридцать семь, — прошептал Иорвет. — Вместе с часовыми и конвоем.
— Тридцать восемь и тридцать девять, — дополнила я.
Из жилого крыла вышли двое. Лицо первого — невысокого и сухого, было скрыто капюшоном монашеской рясы. Он опирался на посох. Следом шёл детина таких габаритов, что было удивительно, как он поместился в дверной проём. Кожаного пальто на его размер, по всей видимости, не нашлось, как и подходящей рубахи — огромный живот, нависающий над штанами, едва прикрывал мясницкий фартук. Жир на белых плечах и на боках подрагивал при каждом шаге, а круглую голову, как младенческий чепчик, обтягивала шапка-капюшон палача.
Жрец прошёл между рядами Охотников, передал посох полуголому телохранителю и сложил ладони у груди.
— Помолимся, братья, чтобы колдовская скверна этой женщины не смутила наших душ, чтобы укрепились сердца во славу Вечного Огня! — он опустил голову к рукам, и вслед за ним чинно склонили головы Охотники.
Минуту стояли молча. Двое из конвоя, побренчав ключами, отперли дверь кареты. Оттуда никто не вышел. Потом раздались невнятные восклицания, и из тёмной глубины, видимо с помощью пинков, выпала на землю женщина. Вслед за ней вылез ещё один Охотник, от запястья которого к скованным за спиной женщины рукам тянулась цепь.
— Сорок, — сказал Иорвет.
— Как разбойников, — прошептала я.
Иорвет вопросительно глянул на меня, но тут же снова отвернулся к действу внизу.
Женщина поднялась с земли и горделиво выпрямилась, тряхнув убранными в две косы волосами. Глаза её скрывала расшитая узорами повязка, а вот вырез тёмного платья с полуоторванным и свисающим набок кружевным воротником почти не скрывал высокую грудь.
— Эйльхарт, вот мы и встретились, — тихо сказал Иорвет. — Кто бы мог подумать, что я буду тем, кто пытается её спасти…
Жрец поднял голову к чародейке.
— Вот мы и встретились, Филиппа Эйльхарт, — эхом словам Иорвета провозгласил он. — Советница и убийца короля Редании Визимира Второго, основательница Ложи Чародеек, повинной в убийствах Демавенда, короля Аэдирна, и Фольтеста, короля Темерии. Я знал, что рано или поздно заговоры, аморальность, мерзопакостность и наглость, которые составляют твою жизнь, погубят тебя, что всё выйдет на явь, и мой долг развеять смрад грехов твоих.
Филиппа по-птичьи наклонила голову, прислушиваясь к голосу. Её губы раздвинулись в глумливой улыбке.
— Виллимер, старый извращенец, — протянула она надменно, словно была тут хозяйкой, а не пленницей. — Тебе всё не дают покоя вагины чародеек, что ты напридумывал смехотворных фактов? Тебе не даёт покоя то, что нам плевать…
Филиппу толкнули в спину и, оступившись о подол платья, она едва не упала, но тут же царственно выпрямилась. Виллимер прикрыл ладонью лицо, скорбно покачал головой.
— Вы слышите, братья! — он оглядел паству. — Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, стремимся мы, чтобы вера Вечного Огня всюду возрастала и процветала, а всякое нечестие искоренялось. Видите вы, что женщина, магической властью развращённая, пренебрегает собственным спасением. Наряду со светскими преступлениями, что решал бы мирской суд, повинна она в плотских соитиях с демонами инкубами и суккубами, в свальном грехе. Повинна в колдовстве, чаровании, заклинаниях и других ужасных злодействах и преступлениях…
Он замолчал, потому что раздался скрип колёсных осей — несколько Охотников выталкивали от стены телегу, на которой были установлены две объёмные бочки и над ними странный, поблёскивающий медью агрегат.
— Дабы зараза нечестия и других подобного рода преступлений не отравила ядом невинных людей, — Виллимер забрал у телохранителя посох и вскинул руки, — мы намерены, как того требует наш долг и как к тому побуждает нас ревность по вере, применить соответствующие средства.
Охотники тем временем подкатили телегу к куче хвороста, заготовленного для Филиппы. Один навалился на рычаг агрегата, потом потянул вверх и нажал снова. Из трубки сбоку телеги толчками стала выбрасываться жидкость, заливая хворост. Снизу принесло запах едкого горючего масла.
— План такой, — быстро сказал Иорвет. — Как только зажгут костёр с Эйльхарт, идём на изнанку, устраняем охрану на стенах, прыгаем вниз и вырезаем всех. Успеем.
— Всех… — повторила я, рассматривая толпу Охотников внизу.
Они вызывали одновременно страх и отвращение, но вместе с тем они были людьми, а не чудовищами. Людьми, которые из сожжённых женских тел сложили танцующую инсталляцию.
Иорвет внимательно смотрел мне в лицо. Я кивнула.
— Признаёшь ли ты свою вину, Филиппа Эйльхарт? — громко спросил жрец.
— Засунь свои обвинения в задницу иерарха, Виллимер, и высунь оттуда язык, — сквозь зубы ответила Филиппа. — За мной придут, и ты будешь молить о пощаде. Но нет прощения для ничтожества, желающего продемонстрировать свою власть.
Жрец кивнул и взмахом руки остановил охотников, поливающих хворост.
— Раз так, то по регламенту, описанному в булле Преосвященнейшего Иерарха Хеммельфарта «Всеми силами души», преступница, отрицающая виновность, обязана пройти допрос, облегчить душу покаянием и признанием вины.
Виллимер хлопнул в ладоши, как бы подводя итог сказанному, и вдруг вслед за ним захлопал в ладоши, словно малютка, которому обещали мороженое, его дебелый телохранитель. Жрец зыркнул на него, мотнул головой. Охотники расступились, и детина направился к Филиппе. Подойдя, поднял цепь, соединяющую чародейку и конвойного. Шея и спина вздулись от напряжения, он рванул, и цепь, звякнув, лопнула.
— Отпусти, имбецил! — взвизгнула Филиппа, лягаясь каблуками, когда он подхватил её под локоть и поволок ко входу в жилое крыло. — Клянусь, я убью тебя первым, если ты ещё дотронешься до меня, жирный евнух!
Охотники в молчании провожали взглядами исторгающую проклятья и извивающуюся в руках палача чародейку.
— В честь поимки опасной злодейки примите, братья, торжественную трапезу, к коей повелеваю открыть бочку освящённого Иерархом вина. Помолитесь о прощении души грешницы, а после воссияет и очистит её тело Огонь! — провозгласил Виллимер, когда Филиппа скрылась за дверью. — Во славу Вечного Огня!
Нестройные голоса подхватили:
— Во славу Вечного Огня!
Вытянувшись по струнке, Охотники ждали, но, как только жрец скрылся за дверью в жилое крыло вслед за Филиппой, тут же расслабились, заговорили громко. Они явно были радостно взбудоражены предстоящей трапезой и обещанным вином. В бараке открыли створку двери, и за ней показался длинный обеденный стол, уставленный канделябрами с горящими свечами.
— Изнанку прибережём на потом, — скомандовал Иорвет, наблюдая за суетой внизу и Охотниками, которые отгоняли лошадей и стекались в трапезную. — Меняем план. Во славу Вечного Огня.
— Что? — удивлённо переспросила я, но тут же поняла его, заметив, как задумчиво Иорвет рассматривал брошенную телегу с насосом и горючим маслом.
Дверь в барак затворили, двор опустел. На стенах и у ворот осталось с десяток лишенных трапезы понурых часовых, которых следовало устранить быстро, безжалостно и бесшумно. Я достала пузырьки Пурги, Грома и Ивы и смешала порцию, аналогичную той, что приняла перед боем с Рэей.
— Не слишком ли много эликсиров? — проворчал Иорвет.
— Мне нужен озверин, — ответила я, не желая признаваться, что жизненная сила оставляет меня, а телу необходима лошадиная доза допинга, чтобы хотя бы двигаться.
«Иорвет не должен думать об этом сейчас, не должен спешить. Времени хватит. Драйк Кин обещал, что хватит», — подумала я и поднесла смесь к губам:
— Во славу Вечного Огня!
***
Эликсиры работали. Подкравшись по стене из темноты, я хладнокровно и молниеносно перерезала горло двум Охотникам на крыше правого крыла. Ещё двоих убил Иорвет. Мы разделились. Вдоль частокола позади трапезной он прокрался к воротам и стрелой снял одного часового у сигнального колокола и следом за ним второго. Я же, перебежав по стене на левое крыло, бесстрастно, как ассасин, расправилась с часовыми на вышках. Мне даже не нужно было укреплять дух взглядами на казнённых — эликсиры выполнили эту задачу за меня. Иорвет выпустил ещё две стрелы из-под стены, и на дворе, кроме нас, не осталось никого.
Упираясь ногами в землю, я толкала телегу с бочками, Иорвет тянул её за оглоблю. Тяжёлый засов на двери в трапезную вошёл в проушины с лязгом, но это уже было неважно — в бывшей конюшне окна отсутствовали и сбежать, не вышибив дверь, было невозможно.
Иорвет навалился на рычаг насоса, а я, забравшись на телегу, подхватила сшитый из кожи рукав. Струя щедро забила в стену. Я направила медный наконечник рукава вверх, и горючее масло окропило соломенную крышу.
— Довольно! — крикнул он. — Отбегай в сторону, ты вся в масле!
Изнутри трапезной послышались вопли, двери содрогнулись. Иорвет выдернул один из факелов, воткнутых в землю, примерился и метнул на крышу, как копьё. Пыхнуло пламя.
— Гори в аду, орденская падаль, — процедил он, — во славу Вечного Огня…
***
Вверх и вниз вели ступени. Не задумываясь, мы зашагали по лестнице в подвал — оттуда доносились истошные, обрывающиеся хрипами крики.
— Они убьют её! — через две ступеньки я запрыгала вниз.
— Не торопись! — Иорвет догнал в конце лестницы. — Казнить её хотят на костре, и до сожжения оставят живой. Мы не можем позволить себе ошибиться из-за спешки.
Подземелья замка сохранились гораздо лучше наземной части. По обе стороны низкого коридора тянулись каменные мешки с решётками вместо дверей. Тюрьма — неизменный аксессуар средневекового замка, и неизвестно, что первично.