Я вырвал из тетради листок и торопливо написал; «Скоро вернусь». Оделся и выбежал из комнаты. Постучался к Будорагиным. Тетя Даша сидела у стола и, надев очки, раскладывала карты. Рядом Анка готовила уроки — за себя и за мужа.
— Где Трифон? — спросил я.
— Не знаю. Наверное, у Сереги Климова, у Петра. Что это ты прямо какой-то ненормальный, Алеша? Серега жил с Ильей Дурасовым и еще двумя такелажниками, «заседателями». Там же поставили койку для Петра.
— За тобой кто-то гнался? — спросил меня Петр.
Я решительно шагнул к нему.
— У тебя есть деньги?
— Допустим, есть. На костюм берегу. Ты же знаешь.
— Выручи. — Я поднес руку к горлу. — Вот так нужны!
— Пятьдесят хватит?
— Мало, Петя. — Я повернулся к Сереге Климову. — А у тебя, Сергей?
— Откуда же у меня!..
Трифон мрачно покосился на него.
— Удавится, а не даст. На срочный вклад все загнал. Мы двадцать рублей дадим, больше нет.
— Я сейчас принесу, — сказала Анка. Она не могла пропустить «такой интересный случай» и проскользнула следом за мной.
Десять рублей выделил Илья Дурасов…
— Теперь объясни, в чем дело, — потребовал Петр, задерживая меня. — Зачем деньги и почему такая спешка?
— Потом узнаешь! — крикнул я, выбегая.
Часа через полтора я подъехал к общежитию в такси. Шофер помог мне выгрузить из машины большую коробку. В нее была упакована стиральная машина. Мы внесли ее в комнату. Жени дома не оказалось, и я, наспех распаковав машину, включил ее. Она торжественно загудела. Я намеревался поразить Женю такой покупкой. Механизация! Мне захотелось танцевать вокруг этой штуковины, которая наполняла помещение таким величественным звучанием. В голову полезли слова, которые я приспособил к мотиву «В лесу родилась елочка…»: «Стиральную машину купили мы с тобой. Волшебная машина нам принесет покой!..» Это был самый необыкновенный, самый неожиданный новогодний подарок Жене! «Мир, Женька!» — крикну я ей. «Мир! — ответит она, смеясь, и начнет отбиваться от меня, притворно сердясь. — Ну тебя, противный!..»
Женя не шла. Я уже собрался пуститься на поиски по общежитию. В это время взгляд мой упал на листок бумаги, на котором я написал, что скоро вернусь. Слова, набросанные прямым и беспорядочным почерком Жени, резанули по глазам, по сердцу:
«Алеша, я уехала к себе домой. Я должна решить, как нам быть дальше. Женя».
Боль в сердце была настолько внезапной и сильной, что потемнело в глазах, ноги подкосились. Падая, я ударился лбом об острый угол железной койки.
На крик прибежал Петр. За ним протиснулись тетя Даша, Анка и Трифон.
Из рассеченного над бровью лба текла кровь, набегая на глаз. Анка всхлипнула от страха и от жалости ко мне.
— Что с тобой? — спросил Петр, усаживая меня на кровать.
— Женя ушла… — прошептал я слабо кивнув на записку.
— Ушла?.. — Петр удивленно приподнял брови: лишь вчера он, кажется, навсегда ликвидировал наши разногласия. — Как же так? Сказала, что никогда не отвяжется от тебя. Да… Жизнь…
— А ведь такая хорошая, такая хорошая… — проговорила Анка сквозь слезы.
Трифон оборвал ее:
— Много ты понимаешь в людях! Что в ней хорошего? — Ему обидно было так часто менять свою оценку. — Предательница! Я с первой встречи разгадал, что это за птица! Только молчал, потому что вы все восхищались ею. Стоит из-за такой кровь портить!
Петр отстранил его:
— Ладно, после выскажешься. — Он сел рядом со мной. — Уход жены еще не самое страшное в жизни. Выстоим. Анка, перевяжи ему голову.
— У меня в шкафчике возьми йод и бинт. — сказала тетя Даша. Она опечалено смотрела на меня, вздыхала. — А ведь так радостно было глядеть на вас, ребятишки. Молодые, веселые, дружные, все со смехом, с шуткой да с песней. А гляди, как обернулось. На готовенькое-то легко приходить. Создавать-свивать трудно, не каждому под силу. Ах ты, Женечка. Женечка!..
Петр взял записку, прочитал, вопросительно взглянул на меня.
— Почему ты решил, что она ушла? Должно быть, она хочет помириться с родителями.
— И вещей своих не взяла, — подсказала Анна.
— Она ушла совсем, — сказал я.
Петр спросил:
— У вас был разговор?
Я кивнул.
Трифон Будорагин глубокомысленно поднял палец.
— Нам надо, ребята, вырабатывать в себе иммунитет к превратностям судьбы…
— Чего, чего? — Анка непонимающе уставилась на мужа.
— Иммунитет, — повторил он. — Такая хитрая штуковина: вот ты меня щиплешь, а мне не больно. Ушла жена, а мне наплевать…
Тетя Даша одернула его.
— Поехал на не смазанных колесах! Дайте человеку прийти в себя. Уйдем-ка отсюда… — Напоследок она сказала мне по-матерински- заботливо и мягко: — Приляг, сынок, соберись с думами. Ничего, выживем…
Возле меня остался один Петр. Он все время молчал, и это его молчаливое присутствие в такую минуту облегчало боль.
— Глупо и бесполезно утешать тебя, а тем более сочувствовать, — сказал Петр негромко и хмуро. — Даже самые беспощадные обвинения ее в предательстве ничего не изменят. Дело сейчас не в ней. Дело в тебе самом. Главное — продержаться и пережить самый крутой момент. Он может толкнуть тебя на какое-нибудь безрассудство, а оно, как правило, ни к чему хорошему не приводит.
«Как жить, чем дышать?» — думал я.
Оглядываясь на прошедшее, я осознавал, что внутренне, хоть и несмело, не признаваясь себе самому, я был готов к такому концу. Но я надеялся на чудо — на перемену, на счастливый случай, который повернет наши отношения к лучшему. Я никак не предвидел такого ошеломляющего конца. Казалось, время остановилось. Мне не хватало воздуха. Я расстегнул ворот рубашки. Та кромешная темнота, что сплошной тучей стояла в отдалении, наплыла, придавила, и я уже не различал своей дороги — ее не было.
В комнате вдруг очутилась почему-то Елена Белая. Она встревоженно взглянула на нас обоих.
— Петр, почему ты не пришел? Я ждала тебя больше часа.
Петр встал ей навстречу.
— Извини, Лена. Такие уж обстоятельства… От Алеши ушла Женя. Я не мог оставить его одного.
— Ушла Женя?.. — с ужасом переспросила Елена. — Она сошла с ума!..
XX
ЖЕНЯ: Решение пришло внезапно, запальчивое и непреклонное — толчок дала записка Алеши. «Если не сделаю сейчас, — думала я, — то впоследствии, возможно, никогда не сделаю — не представится такой случай. Самой мне упорства Алеши не сломить, каждое мое предложение он воспринимает почти как оскорбление, и любой разговор об этом кончится такой же ссорой, какая только что была. У него нет терпения даже выслушать меня, не то что понять, как нам будет хорошо и спокойно в нормальных условиях. Никто не ворвется без спросу, никто не крикнет: „Ага, целуются!“ Сиди, занимайся, читай. Без уединений нет счастья. Одной мне с Алешей не справиться. Я призову на помощь папу. Я откроюсь ему начистоту, он поймет. И пусть они, мужчина с мужчиной, договорятся. Папа убедит его, и тогда Алеша переберется к нам…»
Я придвинула листок и торопливо, застывшими на морозе пальцами нацарапала неровные строчки. Затем оделась и вышла из общежития.
На Боровском шоссе взяла такси. От быстрого движения по мостам, по знакомым улицам города на сердце стало легче, я даже повеселела и поверила в лучший исход.
Шофер, лихой парень, раза два прицельно взглянул на меня.
— У вас, девушка, такой вид, будто вы от мужа к маме удираете.
— К папе, — уточнила я и воскликнула с наигранным удивлением, давая понять, что он глубоко заблуждается. — Как вам удалось так точно определить!..
— Я десять лет сижу за баранкой. Покатал стольких людей, такие на моих глазах разыгрывались сцены — и трагические и комические, что поневоле научился определять пассажиров с первого взгляда… Один раз так же вот взял на Красной Пресне молодую женщину с чемоданом и с узлом. Узел тот завязан был, видимо, наспех, наружу торчали рукава кофты, чулки, сорочки и прочее. Везу. Сидит она вот так же рядом, как вы, еле дышит, бледная, только торопит: «Скорей, скорей!..» Возле площади Восстания слышу, как сзади завизжали тормоза. В зеркало вижу: «Волга». Ну, думаю, загляделся шофер и чуть не врезался в мою машину. На улице Герцена женщина попросила свернуть направо. Свернул. Голубая «Волга» не отстает, идет впритык. В Трубниковском переулке она рывком обошла меня, резко свернула вправо, и моя «Победа» поцеловалась с ней крылышком. Пассажирка моя только охнула и закрыла руками лицо. Здоровенный детина вытащил ее из моей машины, втолкнул в свою «Волгу», кинул туда же вещички. Потом выхватил из кармана бумажник, отсчитал деньги и сунул мне. «Не будем подымать шума, приятель, — сказал он. — Жена, понимаешь, закапризничала…» И умчался. Вот как бывает…
У подъезда я вышла из машины и сразу почувствовала себя по-сиротски одинокой. Немного постояла, пригорюнясь, опустив руки, поглядела на свое окно. Я вздрагивала от студеного ветра, от бесприютности, от предстоящей встречи и объяснения с мамой. Я заранее трепетала перед ее молчаливым пронизывающим насквозь взглядом. А что, если она, нетерпимая, оскорбленная, не примет меня, скажет: «Ты отказалась от нас и убирайся туда, откуда пришла». Она все может… Я пожалела, что оторвалась от Алеши, от ребят, затеяла не совсем надежное предприятие…
Прохожие, оборачиваясь, оглядывали меня то с подозрением, то соболезнующе. Хорошо, что знакомые не попадались…
Два молодых человека задержались, и один из них сказал:
— Какие грустные глазки! Кто вас обидел? Пожалуйтесь нам, мы ему зададим!
Второй заглянул мне в лицо, смеясь.
— Идемте с нами, повеселимся!
Я неожиданно показала им язык и, рассерженная, провожаемая смешком молодых людей, вошла в подъезд. Ведь я приехала к папе, а он меня в обиду не даст.
В лифте поднялась на свой этаж. Сохранившимся у меня ключом отперла дверь.
Квартира встретила меня затаенной тишиной, безлюдьем. Я забыла, что на воскресенье все наши уезжают на дачу и возвращаются только в понедельник утром. Сперва я обрадовалась: еще не