– Деточка, не плачь! – пробормотала Анна растерянно и перевела взгляд на женщину.
Та смотрела на нее в упор.
– Простите, мы с ним уже восемь лет вместе. Я его когда-то щенком с того света вытащила…
И с удивлением заметила, что за что-то оправдывается перед этими людьми. Словно намеренно бросила умирать свою собаку, а они подобрали и теперь, не доверяя ей, не хотят вернуть.
– Нет-нет, это невозможно, – уже тверже сказала она. – Это моя собака… Поверьте, я вам очень благодарна, но я ее забираю.
Едва она замолкла, как в комнате сразу возникала какая-то тягостная, невыносимая пауза.
– Скажите мне, пожалуйста, сумму и номер карты, я вам переведу деньги, – решительно отчеканила она.
На кредитке у нее были какие-то деньги, но сколько – она не помнила, так как пользовалась ею только в самом крайнем случае: гасить потраченное с каждым месяцем становилось все труднее. Сейчас там болтался какой-то остаток и уже подходил срок возвращать израсходованное, ну да ладно… Господи, сколько же там?
Боясь, что может не хватить, она полезла за телефоном. Стала искать иконку Сбербанка.
Женщина нехотя назвала сумму, и Анна, глядя на экран, с облегчением увидела: тютелька в тютельку. Дрожащими пальцами, не попадая в цифры, набрала то, что продиктовала женщина. Гаджеты тенькнули почти одновременно, и женщина хмуро кивнула – пришли.
Девочка у двери тихо всхлипнула. И опять Анна почувствовала себя виноватой!
Ну нет, ни в коем случае! Феликса она все равно заберет, что бы тут ни происходило!
– Деточка, не плачь! – Анна хотела погладить ее, но та вывернулась из-под ее руки. – Ты же можешь приходить к нам играть с ним и, если захочешь, даже гулять. Мы ведь живем в двух домах от вас! Я оставлю адрес!
Но девочка, дернув плечом, круто развернулась и ушла.
Сцена приобретала уж совсем фантасмагорический характер. Надо было срочно уходить из этого вязкого морока. И чем быстрее – тем лучше. Молчание женщины так давило на Анну, что у нее заболела голова. Да и время уже близилось к утру, а еще столько дел… Но как бедного израненного Феликса перенести через два двора? Не на чужом же одеяле… Она зажмурилась, пытаясь сосредоточиться, и схватилась за телефон:
– Веня! Ты спишь?
– Ты с ума сошла, мать! Я тебя жду!
– Одевайся и выходи. Дом, в котором «Пятерочка»! Второй подъезд, шестой этаж, – вопросительно взглянула на женщину.
Та кивнула.
– Сними, пожалуйста, с моей кровати плед и, да… За моим столом лежит кусок фанеры – его тоже возьми.
– А ты где? – перепуганно спросил сын.
– Я же сказала – дом, в котором «Пятерочка», второй подъезд, шестой этаж. Одевайся и выходи, я тебя жду.
– Зачем?
И вот тут, впервые за весь этот кошмарный день, Анна сорвалась.
– Берешь кусок фанеры, плед и в ванной с веревки снимаешь старое большое махровое полотенце! – рявкнула она. – И попробуй только что-нибудь забыть! – И нажала отбой.
Снова повисло тяжелое молчание. Время тянулось так медленно, что, казалось, остановилось совсем.
Анна смотрела на Феликса и мысленно ругала сына за неповоротливость и за то, что тот – она это знала! – обязательно что-то забудет.
– Можно я на балконе покурю?
– Курите тут, – женщина подвинула Анне какую-то чашечку. – Пепел можно сюда.
Она достала сигареты, закурила и еще раз взялась за телефон.
– Веня, ты вышел?
– Да, мам.
– Ты взял плед, фанеру и полотенце?
– Фанера-то тебе зачем?
– Веня! – Анне неудобно было кричать на сына при чужих, но от ярости даже закружилась голова. – Немедленно вернись и достань фанеру.
– Зачем тебе в пять утра фанера?! – заорал в трубку сын. – Ты окончательно спятила?
– Потому что Феликса нельзя шевелить, идиот!
– Феликса? А ты что, его нашла?
– Да. Его, как я и говорила, сбила машина. Немедленно вернись, забери фанеру, все подробности потом.
Отбой.
Где-то в глубине квартиры залаял пес. За окнами занимался день.
На третьей сигарете в дверь позвонили. Женщина пошла открывать и вернулась с Веней.
– Ни фига себе! – только и смог сказать он, глядя на белое пятно бинтов на одеяле. – Ну и как ты себе это представляешь?
Для женщины его вопрос был как нельзя кстати. Она открыла было рот подхватить и развить эту тему, но Анна ее опередила:
– Так, стели на пол плед, а на него клади фанеру. И полотенце сверху.
Пока сын все расстилал и укладывал, она прикидывала – если положить Феликса наискось, по диагонали, на фанере он поместиться должен.
– Теперь самое главное – Феликса как-то надо переложить на фанеру. Ты сможешь сделать это вместе со мной? Не спеша и не дергаясь?
– Что? – тупо спросил сын.
– Мы оба, ты и я, одновременно подпихнем под него руки так, чтобы все тело лежало на них совершенно плоско, как на полу. И одновременно – слышишь, Веня, одновременно, чтобы руки не оказались на разной высоте! – его поднимем и перенесем на фанеру. Ты понял?
– Да.
– Веня. Еще раз… сосредоточься, пожалуйста. Все делаем одновременно и как можно меньше держим собаку на весу. Но и не шлепаем его, а кладем мягко. Понял?
– Да что ты со мной как с маленьким? Я что, дурак, что ли? Не понимаю? – возмутился сын.
– А мне как быть, если ты не большой, – тяжело вдохнула Анна. – Ну, ты готов?
Сын присел на одно колено и протянул руки к собаке.
Феликс открыл глаз и настороженно закосил по сторонам.
– Тихо, Феликс, тихо. Сейчас будет немножко больно… А потом мы пойдем домой.
Руки у Анны тряслись, но иного выхода не было. Она тоже присела.
– Аккуратно по моей команде подсовываем руки. Приготовься. Три-четыре!
Ладони втиснулись между одеялом и бинтами, глаз Феликса вытаращился, он едва слышно заскулил.
– Молодец, Веня! – дышать в таком положении было трудно, а может, она задыхалась от волнения. Потому что почти физически ощущала, как больно сейчас собаке. – Полдела сделали. И теперь так же дружно и аккуратно переносим. Готов?
Сын кивнул головой.
– Три-четыре!
Феликс отчаянно взвыл, но главное уже произошло: перебинтованное тело лежало на фанере. Не помещался только хвост. Анна бережно подсунула его под забинтованную лапу.
Пес тяжело дышал, однако хвост упрямо вынул, распластав за пределами фанеры.
– Ну как знаешь, – сказала Анна, поднимаясь. – Я хотела, чтоб тебе было удобнее.
– Раз шевелит хвостом и упрямится, значит, жить будет! – провозгласил распрямившийся сын. – Ну че, пойдем?
– Да, пожалуй… Только повесь, пожалуйста, себе на руку этот пакет с лекарствами. Ты повыше меня, он не будет задевать собаку.
Анна обернулась:
– Спасибо вам еще раз огромное за все! За теплоту и человечность спасибо! – Она достала из бумажника визитную карточку. – Если я когда-нибудь чем-нибудь буду вам полезна, буду очень рада, звоните!
– Благодарю! – сухо сказала женщина и бросила визитку на стол.
– И еще… Пусть ваша девочка нам звонит. Мы живем в доме, где компьютерная мастерская. Когда Феликс поправится, будем гулять с ним вместе.
– Спасибо! – еще суше ответила женщина и направилась к двери.
Взявшись за концы пледа, Анна и Веня бережно понесли собаку из квартиры.
В лифте было не развернуться. Они буквально висели над собакой, вжатые в стены концами фанеры. Но все это было уже не важно – а важно было то, что Феликс прикрыл глаз и вроде бы задремал. Значит, ему не было больно.
Выйдя из подъезда, они буквально шагнули в солнце: дом был почти последним у Московской кольцевой, и над широко раскинувшимся горизонтом хорошо видный, ничем не стесненный, уже висел огромный пылающий солнечный шар, в свете которого как-то сами собой рассеивались все ночные страхи. Феликс приоткрыл глаз, и Анне показалось, что он улыбается.
– Подожди! – попросила она сына. – Дай я покурю. У меня уже нет никаких сил.
Плед аккуратно опустили на газон, Анна чиркнула зажигалкой, подставила солнцу утомленное лицо. Через два часа выходить из дому. В компьютере так и не дописанная статья…
Но думать об этом сейчас не хотелось. От леса тянуло утренней росой и тонкими, едва уловимыми ароматами чего-то зацветающего. Сейчас бы туда, к крохотному озерцу, что скрывается за соснами, броситься в его еще ледяную прозрачную воду…
– Че-то холодно, ма, – вернул ее к реальности сын. – Пойдем, а? А то мне сегодня к первому уроку.
Анна бросила сигарету в урну.
– Пошли.
Феликса у двери квартиры встретили оба: и перепуганный кот, и взволнованная, поскуливающая Линда. Их можно было понять: хозяева никогда оба ночью не покидали свое жилье.
Почуяв Феликса, Линда заволновалась еще больше, бестолково совалась между ними, мешая идти, тянулась понюхать, что же такое произошло с братом. Веня орал на нее, отпихивал ногами, и она разворачивала свою лисью мордочку к Анне с немым вопросом в глазах: что?
– Ничего, Линдочка, теперь уже ничего! Главное, Феликс дома и жив. А все остальное мы как-нибудь…
Раненую собаку прямо на фанере пристроили к Анне на кровать, и, пока она мыла руки, чтобы сделать первые уколы, Линда туда забралась, улеглась рядом и стала заботливо вылизывать торчащую из бинтов морду. Феликс щурился, жмурился, но терпел, и это отвлекло его от того, что Анна, тщательно сверяясь с бумажкой, трясущимися руками один за другим всадила в забинтованную заднюю лапу три шприца каких-то растворов.
– Ма, чай будешь? – спросил из кухни сын.
Анна глянула на часы. Начало восьмого. Вчера плавно перетекло в завтра.
– Кофе. Поставь чайник на огонь, я сейчас приду.
Горячая вода душа чуть взбодрила ее – впереди был новый день, а она еще не дожила, не допереживала, не дочувствовала предыдущий. Тело требовало расслабления, душа чаяла хоть какой-то паузы, хоть какого-то крохотного перерыва.
Но время текло неумолимо. Выйти из дома надо было не позже семи тридцати.
«Посплю в троллейбусе», – решила она и направилась в кухню.