– Дура! – кричал он. – Какая же ты, Любка, дурр-ра!
А Любка, уже тоже вся в снегу, на заднице, словно с горки, съехав с сугроба, вскочила на ноги, припала на секунду к Пашиной груди, коротко поцеловала его в губы и выхватила у него из рук только что вынутую бутылку водки.
– Стой! Стой, малахольная!
Но она уже летела с бутылкой в руках стрелой мимо нас, по-прежнему оглашая окрестности диким хохотом.
– Догоняй!
И красный, взъерошенный, озверевший Паша понесся за ней.
– Стой, дурр-ра, ты же разобьешь, греться нечем будет!
– Греться, я думаю, им не придется, – философски заметил Вадим. – Сейчас тут не только им, всему району жарко будет.
Мы не торопясь дошли до конца длинного дома и только свернули за его угол, как нам навстречу, откуда ни возьмись, вылетела Любка, осыпала нас целым ворохом мягкого пушистого снега и снова унеслась.
– А где Егор? – спросил я, осторожно отряхивая шубку Нелли.
– Скорее всего, на пустыре, он там с Фанни гуляет. Сейчас мы туда дойдем. Тут недалеко.
Вокруг и впрямь стояла подлинная зимняя сказка. Было что-то около половины одиннадцатого, и жители района, не в пример нам, давно уже сидели за праздничными столами, а потому во дворах было пустынно. Не тронутые ничьими следами, на дорожках и газонах разлеглись пуховые платки, усыпанные алмазами, сверкающие в свете горящих окон радужными всполохами. Небо было густо-фиолетовым, глубоким, плотным и щедро роняло новые и новые петли и узелки этого бесконечного пухового вязания, так что через несколько минут каждый из нас был укутан, как оренбургским шерстяным платком, тончайшей белой кисеей. Стояла поразительная для этого часа тишина, воздух был остро-свеж, вкусен, дышалось легко, и хотелось вдыхать еще и еще, надышаться этой свежестью и чистотой.
Вадиму явно было тяжело идти так медленно, как шли мы с Нелли. Но он старательно подстраивал свои огромные шаги под плавную, короткую, мерную ее поступь; она легко опиралась на наши с ним руки, и в какой-то момент я и с ними стал ощущать себя неловко – таким «звучащим» было их молчание.
Мы еще раз свернули за угол какого-то дома, и перед нами раскинулось огромное, пустынное снежное поле, где-то очень далеко плавно, без привычной линии горизонта, перетекающее в небо. Узорчатая завесь идущего снега перемешивала верх и низ, право и лево, мы словно плыли в пустоте – на большом пространстве, лишенном ориентиров в виде столбов, лавочек, домов, машин это ощущение некоей взвешенности между небом и землей было полным.
– Ну и где Егор? – снова спросил я.
И в этот момент из плавного парения снега стремительно вынырнула Фанни, ударила меня лапами в бок, прыгнула на Нелли, глянула на Вадима, шарахнулась от него в сторону и, набирая скорость, буквально распластав по воздуху передние и задние лапы, полетела куда-то в пустоту.
– Значит, и Егор где-то рядом, – тихонько засмеялась Нелли.
Втроем идти становилось невозможно, снег засыпал кем-то протоптанную дорожку, я оставил Нелли на попечение Вадима и пошел за ними. Шел и думал о том, что я как-то давно ничего не понимаю в жизни, как-то безнадежно от нее отстал, и, вероятно, мне уже не догнать стремительно меняющихся норм, правил и привычек этого нового, подступившего прямо ко мне бытия.
– Вон они, красавцы! – воскликнула Нелли, показывая белой вязаной варежкой куда-то вперед. – Вадим Петрович, а вы волновались.
Я выглянул из-за широкой спины Вадима: сильно поодаль от нас, в отсветах ровного белого пространства, виднелись три крохотные фигурки, вокруг которых с диким лаем нарезала круги ошалелая от радости собака.
– И, похоже, они уже греются! – пророкотал Вадим.
И впрямь, бутылка водки, когда мы подходили, как раз из рук Егора перешла к Любке, и она, придерживая рукой свой помпон, запрокинув голову, глотнула прямо из горлышка.
– Здорова! – восхитился Егор.
– Сибирячка, – буркнул Паша.
– Эко вы, прям как алкоголики, – забасил Вадим. – На пустыре. На троих… Нас не дождавшись… Из горла́…
– Так вкуснее. – Любка по-детски утерла нос рукавом пальто. Круглые ее щеки пылали от бега и морозца словно два спелых яблока. – А чего вас ждать, – озорно сверкнула глазами. – Вы ж как черепахи, пока доползете, мы тут уже околеем.
Она стояла, прижавшись спиной к Паше, а он, расстегнув куртку, обнимал ее, грея и выглядывая из-за ее помпона, который каждый раз, когда она встряхивала головой, бесцеремонно проходился по его тоже раскрасневшейся то ли от бега, то ли от уже выпитого физиономии.
– Присоединяйтесь, – сказал он и протянул нам из-под руки Любки бутылку.
– Э, нет… – снова забасил Вадим. – Так негоже. С нами дамы.
Лоб его слегка наморщился, он полез в карман куртки, извлек оттуда вложенные один в другой небольшие пластиковые стаканчики, раздал нам всем, затем из другого кармана достал бутылку коньяка, откупорил и аккуратно разлил.
– За этот чудесный, сказочный снег!
Мы чокнулись, коньяк на морозце оказался неожиданно вкусен. Вадим еще раз опустил руку в карман и извлек пакетик, в котором лежала горстка шоколадных конфет. Нелли он к тому же протянул яркий оранжевый шарик мандарина.
– Закусывайте.
Любка внимательно смотрела на Вадима, но он словно не замечал ее присутствия, спокойно разлил еще, закупорил бутылку и опустил в карман.
– С наступающим?
– Скучные вы! – вдруг заявила Любка, резко оттолкнула Пашу, который едва удержался на ногах, и громко заорала:
– Фанни! Фанни, где ты?
Откуда-то из снежной кутерьмы с раскрытой пастью и свешенным набок красным языком пулей вылетела Фанни, но ни на секунду не затормозила возле нас, а, описав вокруг большую дугу, снова умчалась в просторы пустыря.
– Фанни! Фанни, стой, я с тобой!
Любка стартанула, что называется, с места в карьер и понеслась за собакой.
Я стоял между Нелли с Вадимом и Егором с Пашей, но гораздо ближе к последним, и потому мне их было хорошо слышно.
– Бешеная! – ворчал Паша, отхлебывая из водочной бутылки. – Сумасшедшая. Энерджайзер чокнутый. Как ты с ней управляешься?
– Спокойно! – Егор улыбнулся. – Очень спокойно.
Нелли с Вадимом о чем-то беседовали, а мы втроем наблюдали, как девушка и собака валяют друг друга в снегу. Глаза Егора светились мягким, нежным светом, он довольно улыбался.
– Ребенок… Она просто большой балованный ребенок, – сказал я. – Просто балованный ребенок. И все…
А собака уже летела к нам, и Любка догоняла ее, а потом собака стала догонять Любку, которая металась между нами, прячась то за Вадима, то за Пашу, то за меня. Фанни лаяла, не зная, с какой стороны нас обежать, чтобы достать ускользающую от нее новоявленную подружку, металась то вправо, то влево и все равно ошибалась, когда Любка, обманув ее намеченным движением, ловко перебегала к кому-нибудь другому.
Впрочем, мне хорошо было видно, что игра эта небескорыстна. Любка расчетливо врезалась между Вадимом и Нелли, как бы невзначай, случайно задевая, а то и толкая Нелли, отчетливо дразнила Егора, горячо прижимаясь к Паше и ускользая, уворачиваясь, когда Егор под предлогом прикрыть от собаки пытался ее приобнять…
Сколько все это продолжалось, сказать трудно – в какой-то момент нервы мои, до предела напряженные всей этой ситуацией, потребовали хоть какой-то передышки, я отошел немного в сторону и подставил разгоряченное лицо блаженно-леденящим пуховым хлопьям, сыпавшимся и сыпавшимся из огромного ватного одеяла неба.
– Слушайте, а который час? – Голос Нелли глухо и слабо звенел в тишине падающего снега. – Мы Новый год не пропустим?
– Тридцать пять двенадцатого, – бесстрастно констатировал Вадим.
– Встречаем здесь? – Егор по-прежнему растроганно улыбался, наблюдая, как Фанни в очередной раз сбила с ног Любку и встала над ней, не давая подняться.
– Да нет, хотелось бы как-то… по-человечески, – сказала Нелли. – Пошли?
– Уже тогда не пошли, – отозвался Егор, расправляя сложенный в руках поводок. – Уже тогда побежали! Фанни! Фанни, ко мне! Любка, пошли, Новый год пропустим!
Вадим с Нелли под руку уже подходили к краю пустыря, к домам, когда Фанни наконец дала надеть на себя поводок. Любку же никак невозможно было уговорить встать: раскинув руки и ноги звездочкой, она растянулась на снежном покрывале, глядя в небо, и все попытки ее поднять, отряхнуть были тщетны. Пашу она упорно роняла в снег рядом с собой, а Егора отчаянно пинала ногами.
– Ну и валяйся тут, чертова кукла, кобыла своенравная, необъезженная, – в очередной раз отплевываясь от снега, пробурчал Паша. – Вы тут как хотите, пасите ее до утра, что ли, а я замерз. И водка кончилась. Я пошел.
И, яростно загребая ногами снег, он направился вслед за уже повернувшими за первый дом Нелли и Вадимом.
Я подался за ним, чувствуя, что тут точно лишний.
В результате, когда я подошел к подъезду, было уже без пяти двенадцать. Не было только Егора с Фанни и Любки. Но, похоже, никто их ждать и не собирался: Нелли открыла дверь, мы втянулись в подъезд, вызвали лифт.
– Ну вот что, – обстоятельный Вадим снова наморщил свой немаленький лоб. – Держите!
И снова на свет появились пластиковые стаканчики, откуда-то вынырнула бутылка шампанского, которую Вадим довольно ловко стал открывать.
Тут на каком-то этаже открылась дверь, раздался громовой хохот многих голосов и первый удар курантов – телевизор, судя по всему, работал на полную мощь.
С тихим чпоканьем Вадим извлек пробку, из горлышка пошел легкий дымок, в этот момент раскрылись двери лифта, и мы, на ходу наливая шампанское, шагнули в тесную кабину. И уже в последний момент, когда двери стали закрываться, кто-то вставил ногу, створки дернулись и открылись вновь. Вдавливая нас всех в стены, в лифт влетела сперва – в снегу, какая-то вся надутая, раскрасневшаяся – Любка, а за ней, втащив упирающуюся собаку, втиснулся Егор.
Места в лифте для такой большой компании было очень мало, и Любка, чуть поискав глазами и найдя Пашу, вдруг прижалась к нему всем телом, жарко и громко прошептав: