– Что ж, желаю тебе открыть способности своего голоса в полной мере. А какая профессия станет твоим главным делом, покажет время. Ты бы хотел что-нибудь глобально изменить на этой планете?
– Не знаю. Меня всё устраивает. Мама мне сказала, что я великий холерик. Я очень эмоциональный. Если мне что-то не нравится, я добиваюсь своего – это одна из моих черт.
– Значит, тебя всё в мире устраивает?
– Хотел бы, чтобы не было ЕГЭ, когда школу буду заканчивать. Но этого тоже не пишите.
– Почему не писать?! Полностью присоединяюсь к твоему желанию, как и большинство адекватных родителей и детей. Поэтому извини, обязательно напишу. Ну а какие отношения у тебя с младшими братьями, Львом и Георгием?
– Хорошие, но иногда мы дерёмся. Кусаются больно очень. Это редко бывает, но вот, например, вчера меня укусили.
– Это они, вероятно, от большой любви. Чувства к тебе свои так проявляют.
– От любви… А мы с ними разругались вчера, что-то не поделили, уже не помню что.
– Но помирились же?
– Помирились, уже давно.
– Знаешь, я задаю этот вопрос всем детям, и тебе хочу задать. Если бы у тебя была возможность исполнить одно желание, что бы ты исполнил?
– Только одно? У меня много желаний.
– Нужно выбрать одно.
– Тогда… чтобы моя семья жила вечно.
– Нестандартное желание, но прекрасное.
– …А-а-а, я забыл ещё кое-что сказать, я увлекаюсь плаванием.
– Я вообще не понимаю, Даня, как ты столько всего успеваешь?
– Вот с «успевать» у меня проблема.
– Даня, это у тебя-то проблема с «успевать»?! Если бы хоть кто-то из твоих сверстников успевал четверть того, что успеваешь ты!
– Но сейчас у меня проблемы со здоровьем небольшие, поэтому временно плавание отменено.
– Не сомневаюсь, что ты и в плавании преуспел.
– Посмотрите во-он туда, – Даня отклоняется в сторону и машет рукой за спину.
– Ого! Кстати, мама обещала, что ты покажешь свои кубки и медали. Но такого изобилия я не ожидала. И сколько там наград за плавание?
– Две или три, уже точно не помню. Но за вокал, я вам скажу, больше.
Вот два стихотворения Дани.
Чем пахнет осень?
Осень в окно постучала,
И я его распахнул!
И это волшебное чудо
Я полной грудью вдохнул!
Оно пахнет грустью и хрустом
Волшебных осенних листьев!
Подсушенными цветами
И горькой рябины кистью!
Так хочется в плед зарыться,
И носом к маме прижаться,
И чаю с мятой напиться,
И осенью – НАСЛАЖДАТЬСЯ…
Прекрасные люди
Прекрасные люди, идите по свету,
Засейте добром вы нашу планету.
Чтоб жизнь была красок ярких полна
И тот, кто не видит, – испил жизнь до дна!
И человек слепой мог понять,
Что значит влюбляться, играть, рисовать.
Чтоб он за себя умел постоять
И мог в этой жизни как гений ваять!
Как хочется видеть мне вас сейчас
И новогоднюю ёлку, хоть раз;
Как первый снег опускается
И мама моя улыбается.
Но я не грущу, я счастливый сейчас,
Счастливее многих в тысячи раз!!!
Перед Новым, 2019 годом Лена написала мне в скайпе: «У нас всё хорошо, у Дани много, много нового: конкурсы, проекты… Очень активный год, малыши радуют, папа наш поменялся в лучшую сторону… В общем, прогресс!!! Вам большой привет от Дани».
Артём. Андреевка, Московская область. 14 лет
3 марта 2018 года
Андреевка, Московская область
Мама Тёмы Ольга Витальевна пригласила меня к ним домой. Андреевка – почти Зеленоград, но уже Московская область. По квартире носится неугомонный трёхлетний Георгий, и Тёма по просьбе матери забирает брата в детскую, сажает его за мультфильмы, остаётся с ним, чтобы мы могли спокойно поговорить.
(Этот разговор получился самым объёмным. Возвращаясь к уже напечатанному тексту разговора, я порывалась сократить его, уравновесив с остальными историями, но рука так и не поднялась ни на одну строчку.)
Мы с Ольгой Витальевной пьём чай в кухне-гостиной, и она рассказывает:
– Для меня всякий раз странно, что я до сих пор не могу это пережить. Время не лечит. Знаете, причём моей сферой деятельности является психология, область эмоциональной устойчивости личности. Казалось бы, это мой конёк. Я работающий тренер, больше двадцати лет работаю в центре социальной помощи семьям и детям, давно помогаю людям. У меня трое детей, и я никогда не уходила в декрет. Первого ребёнка – дочь – родила в студенчестве. В тридцать три года родила Тёмочку. А в сорок четыре, когда ждала Жору, Тёме поставили диагноз.
Тёма – вообще неординарный ребёнок. Он всегда был другой. Ребёнок, который никогда не плакал, будучи младенцем, он просыпался и смеялся, заливался смехом. Весёлый, очень добрый, ангелоподобный ребёнок с огромными глазами и белыми кудрями. Он сочинял сказки, играл на гуслях, плёл из бисера, вышивал – вот вам, казалось бы, мальчик. Проникнувшись моей профессией, как-то сказал: «Мама, я тоже буду психологом». И он никогда ничем не болел. А в какой-то момент он начал очень быстро расти, и я увидела первые изменения в его поведении. Это был его третий класс. Он обычно сам вставал в шесть утра до школы, чтобы успеть поиграть; а тут у меня ребёнок не просыпается, спит и спит, быстро утомляется. Однажды, сидя за столом во время завтрака, страшно закричал. Спрашиваю: «Что?!» Ответил: «Голова заболела». Пошли с ним к неврологу, сдали кровь, проверили сосуды. Врачи сказали, скорее всего, это подростковая гипертония, ребёнок быстро набирает рост, такое бывает. Потом я легла на сохранение на три недели, а когда вышла из больницы, у меня Тёма плохо ходит. Это при том, что мы к платному неврологу ходили, пропили все назначенные им лекарства – и тенотен, и танакан. В понедельник не пошли в школу, опять поехали к неврологу. Говорю ему: «Что же это такое, посмотрите». А Тёму прямо шатает, у него пьяная походка. Невролог отвечает: «Ну-у, я не зна-аю, ну сделайте МРТ; правда, запись на МРТ на месяц вперёд, есть платный диагностический центр, но там дорого». А мы к тому моменту уже тысяч десять на обследование потратили, но так ничего и не прояснили. Зеленоград город небольшой, приезжаем с Тёмой в этот платный центр, а там, по совпадению, моя студентка-выпускница работает медсестрой. Начинаем МРТ делать, а у неё лицо меняется, и, скажу прямо, по её лицу всё становится понятно.
(В этот момент к нам заглядывает Тёма и сообщает: «Ребёнок загипнотизирован телевизором». – «Прекрасно, – отвечает Ольга Витальевна, – посиди ещё немножко с загипнотизированным ребёнком, продолжай его гипнотизировать». Тёма, вздохнув, вновь отправляется к Жоре.)
Ольга Витальевна продолжает:
– У меня оба родителя умерли от онкологии. Я когда ждала Тёмочку, у меня умирала мама.
– Как вы всё это выдержали?
– А у тебя просто нет вариантов. Мама меня очень любила; когда ей поставили диагноз, я знала, что, если буду ждать ребёнка, мама меня не сдаст, соберётся с силами, с духом, не оставит меня. Вообще, всё это странная история. У меня ведь физиологическое бесплодие – такой диагноз поставила официальная медицина. По их диагнозу я не могу иметь детей, но раз в одиннадцать лет они у меня случаются. Когда мама заболела, я бегала по храмам, молилась за маму и чтобы у меня был ребёнок. И вот родился Тёма. А если вернуться к МРТ, то опухоль уже с кулак была – огромная. А дальше… я же не могу орать и биться в истерике: вот сидит, смотрит на меня Тёма, в животе ещё один ребёнок, которому шесть месяцев, у входа в медицинский центр нас ждёт мой муж… Он хоть и не Тёмин папа, но, видимо, у меня с лицом что-то было не так, когда мы с Тёмой вышли из центра и я сказала: «Саша, бегом собираем вещи». И нас по скорой госпитализировали. И знаете, нельзя бояться. Если ты в себя панику впустишь, то всё. Нужно собраться и начать действовать. Сначала нас хотели в Тушинскую больницу госпитализировать, но я настояла, чтобы скорая нас в Морозовскую отвезла в отделение неврологии. Я до сих пор помню глаза мужа, когда закрываются двери скорой и мы трогаемся.
И началась просто другая жизнь. На тот момент дочь была студенткой дневного отделения, у неё годовалый ребёнок, зять – её ровесник, гражданин Украины, который сидит с ребёнком, не работает, в животе у меня Георгий, на руках Тёма, но надо идти и жить дальше. И работу бросать нельзя. В тот вечер, когда нас отвезли в Морозовскую, я ни с кем разговаривать не могла. Позвонила только Тёминому папе и Ясе, старшей дочке, сказала, что у Тёмы опухоль головного мозга. Дальше – на всё воля Божья и решительность родителей. Я написала всем, кого я знаю, есть ли у них хоть какие-то связи. Тёмин папа, мой бывший муж, приложил огромные усилия, чтобы найти хирурга. Мы нашли через сутки врача в клинике Бурденко, Кадырова Шавката Умидовича. Я по гроб жизни ему благодарна. Тёму отвезли в Морозовскую в понедельник 7 апреля. В пятницу 11 апреля я разговариваю с Шавкатом Умидовичем во второй хирургии Бурденко: «Мы будем очень благодарны…», а он: «Мы не про это говорим, мы вначале спасём ребёнка». В ту же пятницу мы перевезли Тёму из Морозовской в Бурденко, сделали ему МРТ, взяли кровь; 14 апреля 2014-го ему сделали операцию по удалению медуллобластомы.
Тёме было десять лет. На операцию уехал жизнерадостный, танцующий, пишущий сказки, поющий, рисующий картины ребёнок, а из операционной выехал ребёнок-овощ. Мы с мужем во время операции поехали в церковь к Матроне. Тёмин отец намеренно мне сказал, что операция будет идти шесть-семь часов, чтобы я не сходила с ума. На самом деле она шла четыре часа. Он позвонил, когда всё закончилось. Удаление произошло полное, всю опухоль удалось убрать. Перед операцией нас предупредили, что после неё у ребёнка может быть мутизм. По словам Шавката Умидовича, чем более развита эмоциональная сфера ребёнка, тем больше вероятность мутизма. Ребёнку бывает так страшно, что он уходит внутрь себя и не хочет возвращаться в мир, где так больно, ужасно, где всё не так. А дальше я нахожусь с ним в реанимации. В реанимации тоже очень плотно, две кровати, две раскладушки для мам. Тёма только раз улыбнулся, когда проснулся. Потом началась пасхальная неделя, а он всё не приходит в себя. В одно утро я просыпаюсь, вижу Тёму, что он меня тоже видит. Я ему говорю: «Христос воскресе!» А он вдруг отвечает: «Воистину воскресе!» А дальше две недели он просто кричит. Этот его секундный воскресный выход из тяжёлого состояния был чудом. Дальше он не разговаривает, он только кричит. Он не садится, не переворачивается, а это значит – памперсы, что его на руках нужно носить. Приезжают мой муж, моя дочь, мы читаем Тёме про муми-троллей, его любимую книжку «Мумидол». Он продолжает быть не в себе, очень тяжело переносит перевязки, страшно кричит. Три недели нас не выписывают, потому что он не приходит в себя. Нужно сажать, нужно пытаться с ним ходить, я стараюсь его перегружать с кровати на стул. Знаете, меня убило в послеоперационном отделении Бурденко отношение большинства медсестёр. «Мамки, чего лежим, встаём!» – голосами как в концлагере. Это был такой шок, потому что сказать, что мамы там беззащитные, это ничего не сказать. Отношение со стороны многих медсестёр просто садистское. Из всех буквально две медсестры разговаривали и сочувствовали. Врачи там другие. Спасибо, конечно, что тебя не выгоняют, ты можешь выхаживать своего ребёнка, там раскладушки для мам, которые утром собираются, но присесть или прилечь на кровать нельзя. Ты должен сидеть, ты не можешь ни на минуту прилечь. Больше всего на свете там хочется спать. Хотя бы ненадолго уйти в забытьё, во сне переварить ситуацию.