Каляев хлопнул дверью так, что затрясся весь дом. Через пять минут он уже звонил в квартиру Панургова — увы, безответно. Потом обследовал через дырочки почтовый ящик и установил, что почту не вынимали. Это еще ни о чем не говорило: Эдик мог забыть о почте вчера и не вспомнить сегодня, но косвенно подтверждало самые отчаянные предположения.
На улице Каляев недолго поразмышлял, куда пойти: домой, опять к Бунчукову или еще куда-то— например, в «Эдем», чтобы расставить все точки в делах с Гришкой Конотоповым. Дом отпал по причине прозаической: прежде чем ехать туда с повинной, надо было перехватить где-нибудь денег; при воспоминании об «Эдеме» и связанном с ним позоре Каляева пробрал холод; следовательно, оставался Бунчуков — Каляев надеялся, что, пока он отсутствовал, прорезался кто-либо из исчезнувших друзей.
Разговор на кухне проступал в памяти смутным пятном; чем больше Каляев думал о нем, тем больше догадки Бунчукова и даже таинственное исчезновение Игоряинова приобретали черты пьяного бреда — не более реального, чем грибной суп с карамелью по рецепту племени чучо. В его сознании воздвигался барьер, мешающий воспринимать происшедшее всерьез. Появлялось ощущение, будто он сочиняет какую-то фантасмагорию и в любой момент может «подемиургничать» (термин, изобретенный Бунчуковым) — то есть выкинуть в мусоропровод какое-то количество страниц и пустить повествование по другой колее.
Как бы то ни было, вскоре Каляев принимал отчет от Виташи. Собственно, весь отчет состоял из одной фразы:
— Звонила какая-то леди с хрустальным голоском, сказала, что хочет донести лично до тебя что-то важное о Вадике, и просила номер твоего домашнего телефона. Я, конечно, не дал. Утверждала, будто она вчера с тобой приходила сюда, но я ее не помню. Просила, чтобы ты ее нашел.
7
Было начало десятого, а Олег Мартынович Любимов вопреки традиции уже сидел на работе. Справа от него, ближе к краю стола, лежала корректура книги «Фруктовая диета», составленной из его старых журнальных статей (в «Бытовой химии» Олег Мартынович вел «Кулинарный уголок» и слыл знатоком полезных свойств фруктов и овощей), а прямо перед ним покоилась, похожая на булыжник, которыми мостят главные площади областных городов, рукопись романа «Титановый лев», творение популярного автора Сергея Тарабакина. «Книжный вестник» рекомендовал Тарабакина как «основателя жанра русского героико-эротического боевика», а «Литературная витрина» называла «мастером фэнтезийной эротики». Любимов пятый раз перечитывал первый абзац «Титанового льва»: «Окно башни было столь узко, что даже излишне стройная фигура Б»Эггрза загораживала его целиком, но все ж пущенная снизу стрела попала в него и вонзилась Б’Эггрзу в плечо». Мысли директора «Прозы» были далеки от крутого повествования Тарабакина.
Почти сутки минули после странного исчезновения Игоряинова, а рационального истолкования случившегося до сих пор не было. Вчера вечером, так ничего и не добившись от своих сотрудников, Любимов сам обзвонил все больницы, куда, по его разумению, мог поступить больной Игоряинов Виктор Васильевич, но ничего путного не узнал. Тогда он заскочил к Вятичу и вместе с ним поехал к Игоряинову домой. Уже оттуда они позвонили Верховскому, и тот сказал, что информацию, переданную Марине Кузьминичне, почерпнул из сообщения Людочки. Вятич вспомнил, что присутствовал при этом событии. Людочка же, как помнил Любимов, ссылалась на Марину Кузьминичну. Круг замкнулся. Любимов в ярости позвонил Людочке, но она пребывала на дне рождения у Бунчукова.
Таким образом, версия с психушкой не получила достаточного подтверждения и отпала. Могло оказаться, что поднятый шум вообще не стоит выеденного яйца. Вятич, потомившись с полчаса под всхлипывания игоряиновской жены, вызвал Любимова на кухню якобы покурить и зашептал ему на ухо:
— У бабы он какой-нибудь. Точно, Олег, тебе говорю. Как найдется, так мы же с тобой и окажемся по уши в дерьме.
С каждой минутой это предположение все крепче овладевало его умом. Поэтому интервалы между перекурами становились все короче, а монологи Вятича все убедительнее.
— Да что он, не мужик, что ли? — говорил Вятич, раскуривая трубку и ненароком пуская дым в лицо некурящему Любимову. — Ты погляди на эту мымру рыдающую, от такой и пенек налево пойдет. — Он указал трубкой в сторону комнаты, откуда неслись скорбные звуки. — А что, если наш Виктор Васильевич не впервые откалывает такой фортель и для нее мы ничего нового не сообщили? Может быть, она и сморкается специально: не желает выносить сор из избы и актерствует — строит, так сказать, хорошую мину при дрянной игре. Ведь может так статься, что мы нарушили установившийся в этом доме баланс сил и тем самым расстроили Вите семейную жизнь. Представь себе, Олежек, что он с минуты на минуту явится довольный такой, удовлетворенный физически и морально, а мы сидим, как два дебила, и отпеваем его. Недурна картинка? Прямо-таки «Не ждали» Ильи Ефимовича Репина...
Любимов и сам уже понемногу склонялся к мнению своего многолетнего соавтора. Хотя, надо признать, ни аргументы Вятича, ни то, как исчез Игоряинов, никоим образом не вязалось с известными Олегу Мартыновичу качествами президента «Прозы».
— Ну, ладно, — сказал он. — Допустим, Виктор рано утром появился на работе, а потом незаметно для Люды куда-то ушел. Раз он ушел именно так — не предупредив и, возможно, даже специально оставив видимость своего присутствия в кабинете, — значит, имел на то основания. Может быть, у него была какая-то встреча, и он не хотел, чтобы о ней знали?
— Здесь баба замешана. Я, когда с бабой дело связано, за версту чую. Чтобы жену за нос поводить, такое молниеносное посещение издательства в самый раз. Вени, види, вици — алиби обеспечено, и мчись по амурным делам! Если жена позвонит, любой скажет, что он на работе — только вышел на минутку!
— Может быть, ты и прав, — согласился Любимов.
— Надо думать, как нам из этого положения выходить, — с энтузиазмом продолжил Вятич. — Было бы правильно, если бы ты сейчас пошел к ней, к этой... красавице, — он опять ткнул трубкой в сторону комнаты, — и сказал, что все обстоит вовсе не так паршиво.
— Лучше будет, если это сделаешь ты, тем более что идея принадлежит тебе, — сказал Любимов.
— Ну вот, ты кашу заварил, а как расхлебывать, так я...
Спор их прервал телефонный звонок Бунчукова. Любимов порывисто схватил трубку стоящего на холодильнике телефона.
— Алло, алло! — закричал он громко.
— Сделайте одолжение, попросите, пожалуйста, Виктора Васильевича, — вежливо сказали в трубке.
— Его нет, — крикнул Любимов.
— А не скажете ли, когда он будет? Мы договаривались о встрече...
— Когда договаривались? Когда вы разговаривали с Игоряиновым?
— А что такое?
— Виктор Васильевич исчез, и нигде его не могут найти.
— Ага, — удовлетворенно, как показалось Любимову, сказали в трубке.
— Скажите, кто вы! — напористо потребовал он.
— Никто, — ответили в трубке, — и звать меня Никак. — И раздались гудки.
Олег Мартынович вернул трубку на рычаг. Голос показался ему отдаленно знакомым.
— Миша, ты был неправ, — сказал он Вятичу после того, как передал содержание телефонного разговора. — Этот звонок подтверждает, что тут не все чисто, — и переменил интонацию, увидев, что из комнаты вышла жена Игоряинова: — Мы ведем поиски, и уже есть кое-какие результаты. Вот, — он кивнул на телефон, — нашли человека, с которым Виктор Васильевич договаривался о встрече. Будем ждать.
Ждали долго, за полночь. Любимов мерил шагами коридор, а Вятич, найдя в книжном шкафу томик Мандельштама, обосновался на кухне. Когда Любимов возникал в проеме двери, он читал ему какие-нибудь строки, вроде:
Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.
И говорил примерно следующее:
— Вот она, главная наша беда, вот она! Взорваны мосты между эпохами, всюду теперь срам и запустение, а на месте прежних красот сплошные черные дыры. И человек, подобно лошади на арене, как будто бы и вперед бежит, а на самом деле — по кругу! Когда же он делает попытку из этого круга вырваться, — Вятич приглушал голос, чтобы не было слышно в комнате, — и заводит хорошую бабу, то появляются сволочи вроде нас и закладывают его со всеми потрохами. Между прочим, у меня кот ужином не кормлен.
— А откуда ты знаешь, что хорошую? — устало спрашивал Любимов.
— Была бы плохая, он давно бы уже пришел домой, — отвечал Вятич и снова погружался в мир великого поэта.
В час ночи прибыла юная дочка Игоряинова со своим не менее юным мужем и развила бурную деятельность. Из недр шифоньера в спальне, из-под дамского белья, извлекли ридикюль с документами и семейными ценностями, которые были подвергнуты переучету. Ценности — горсточка царских червонцев в платочке, три золотых цепочки, два обручальных кольца, запонки с крошками-бриллиантиками, гранатовый гарнитур, платиновые серьги с кораллами и старинная табакерка с рубином, подозрительно большим, чтобы быть настоящим, — все оказалось в сохранности. Жена Игоряинова несколько раз перебрала документы и наконец сказала тихо:
— Сберкнижки нет...
— Ты внимательно посмотрела? — напустилась на нее дочь.
— Вот здесь она лежала, между свидетельством о браке и моим дипломом...
— Так!.. — произнесла дочь трагическим тоном.
— Надо смываться, — шепнул Вятич Любимову и боком, помаленьку стал сокращать расстояние до двери.
Юный муж вдруг дико захохотал. Любимов отшатнулся от него, но, к сожалению, в противоположную от выхода сторону и тем сорвал планомерное отступление.
— Значит, он свидетельство о браке оставил, а... сберкнижку забрал?— сотрясаясь от смеха, выдавил юный муж.
— Надо звонить в милицию, — распорядилась дочь. — Нет!.. Или не звонить, а поехать и написать заявление. Они обязаны искать. В конце концов, он не кто-ни будь, а президент лучшего в стране издательства! Вы на машине?