Мухин застонал и перевел безумный взор вправо от зеркала. Там висела картина, которая изображала в натуральную величину обнаженную девушку с распущенными волосами, стоящую среди больших, с автомобильное колесо кувшинок. Слева же от зеркала на фоне грандиозного, сизо-малинового солнца сидел на могучем коне богатырь и лениво ковырял копьем истлевшие кости.
Такое уж было у Мухиных передающееся из поколения в поколение семейное хобби — писать картины маслом. Когда-то Иван потратил целый месяц, добиваясь, «что бы конь был не хуже, чем у Делакруа, а богатырь, как у Васнецова», и наедине с собой не сомневался, что достиг желаемого. В трудные минуты один взгляд на богатыря помогал Мухину обрести равновесие, но сейчас даже это многократно испытанное средство не оказало действия. Хуже того, ему привиделось, что богатырь перебирает его собственный прах.
Пересиливая себя, Мухин добрался до телефона и, слепо тыча в кнопки, с третьего, не то с четвертого раза набрал номер Марксэна Ляпунова. На его счастье, Марксэн оказался на месте. Он недавно расстался с литературным критиком Пшердчжковским, но поскольку Пшердчжковский спешил по своим делам, то выпили они напоследок всего по бутылочке пива, и теперь Марксэн страдал от острой алкогольной недостаточности. Это только способствовало энтузиазму, с которым он отозвался на отчаянный призыв Мухина.
— Мне плохо, Марксэн, — пробубнил Иван и лишь после этого догадался снять респиратор. — Мне плохо, — повторил он противным замогильным голосом, не оставлявшим сомнений в тяжести переживаемого им момента. — Мне мерещится всякое. Вокруг люстры летаю. И-эс-эс — как в нашей энциклопедии... Мне очень плохо. И страшно. Я боюсь, Марксэн, я очень боюсь...
— Так! — решительно прервал его Ляпунов. — Ты, брат, допился. Delirium tremens в натуре. Капни в стакан воды нашатыря, употреби это — ив постель. Главное, продержись до моего приезда! У тебя выпить есть чего?
— Шампанское... водка... коньяк... ликер «Адвокат»... — зачем-то стал Мухин перечислять на память содержимое бара.
— Ни к чему без меня не притрагивайся! Через полчаса буду. Ничего, я тебя в два счета поставлю на ноги!
Когда Ляпунов вошел в незапертую квартиру, Мухин по-прежнему сидел у телефона; на шее у него болтался респиратор.
— Мне плохо, Марксэн, — сказал он все тем же противным голосом, будто продолжал телефонный разговор. — У меня такое состояние... Там в комнате богатырь... так вот, ощущение, будто он колет меня своим копьем... или плашмя бьет, как милиционер дубинкой... Я, Марксэн, из милиции бежал...
— Нашатырь принимал? — спросил Ляпунов строго.
— Нет...
— Зря! — Ляпунов повел глазами и, на беду Мухина, приметил на стене аптечку. — Я тебе накапаю, — радостно закричал он, обнаружив пузырек с нашатырным спиртом, — как новенький будешь, глянцем покроешься!
Мухин принял стакан и механическим движением опрокинул его в себя. Вслед за этим внутри Мухина зажглась звезда. Она стремительно расширилась, и не объяснить было, как она помещается в столь малом объеме. Распираемый звездой, Иван подскочил и, мыча, подобно быку, получившему профессионально выверенный удар, на летел на стену. Марксэн увернулся от него и принял надменную позу тореадора.
Прошло несколько минут, прежде чем, к своему удивлению, Мухин понял, что не умер. Более того, лекарство подействовало. До ясности мысли ему было еще далеко, однако приключившаяся чертовщина отодвинулась куда-то и подернулась дымкой, будто кошмарный сон. Иван обратил к Марксэну затравленный взгляд и сказал:
— Надо что-то делать. Позвони Февронье, Чону или госпоже Любаве. Хоть кто-то, может быть, примет меня прямо сейчас. Сам я не в силах...
— Запои дед Колымагин лечит. Еще можно к бабе Пульхерии обратиться...
— Да какой запой! Мне диагностика нужна. Чувствую: что-то у меня с энергетикой
не то...
— Тогда к Элине. Но Чон тоже подойдет.
Марксэн наконец понял, что Мухин не похож на запойного. «Довели, подлецы!» — подумал он, подразумевая под подлецами мухинских паранормалов. Рассказы на тему «Мухин и экстрасенсы» были любимым коньком Ляпунова, и, надо заметить, они пользовались неизменным успехом. Завершал их Марксэн обычно одинаково, говоря с озабоченным видом: «Боюсь, как бы не свихнулся он от такого общения!» И, видать, накаркал...
— Звони, Марксэн, звони! Если с ними ничего не получится, к этому... ну, который фантомов создает и по ним диагноз ставит...
— Дульчевский, — подсказал Ляпунов.
— Да, Дульчевский. Позвони ему. Пусть хоть по фантому...
Все упоминавшиеся — и «народная целительница Февронья, ограждающая от сглаза и порчи», и кореец Чон Ир Сун, «владеющий знаниями Древнего Чусона», и ясновидящая госпожа Любава, «способная познать болезнь, грозящую человеку в будущем, и поставить защиту», и дед Колымагин, «дистантно лечащий от запоев и предупреждающий циррозы», и баба Пульхерия, «ставящая заслон нечистой силе и укрепляющая защитные функции организма», и Элина, «работающая по ауре методами тибетских магов», и Дульчевский, «специалист по созданию двойников-фантомов, неотличимых от оригинала и выполняющих разнообразные функции», — все они были персонажами мухинско-ляпуновской «Энциклопедии паранормальных чудес».
— А может быть, не стоит никому звонить? Отлежишься и завтра будешь как огурчик, — сказал Марксэн. — Если хочешь, я у тебя останусь. Все равно мне сегодня на работу уже поздно. А чтобы скучно не было, Бунчукова позовем. И Каляева с Портулаком. — Он подумал. — И Пшердчжковского можно.
— Звони, Марксэн, звони! — повторил Мухин, как заклинание, будто и не слыша его. — Прямо по списку! Говори, что ты от меня лично!
С этими словами он уполз в комнату. Оттуда донесся скрип диванных пружин.
Ляпунов понял, что спорить бесполезно. В составленном Мухиным списке против имен, фамилий или псевдонимов паранормалов стояли номера телефонов и указывалась специализация — например, «лечит болезни живота, молитвенная ликвидация запоров» или «гадает по кофе, определяет геопатогенные зоны, телепатирует».
Сообщалось также, как паранормал предпочитает себя именовать. Это было весьма кстати, учитывая то, что маги презирали колдунов примерно так же, как патриции плебеев, целители дружно обижались, если их причисляли к экстрасенсам, ясновидящие грозили судом тем, кто по неграмотности называл их гадателями, а Главный Шаман Людей и Верховный Шаман Сибири, бывшие между собой в контрах, и вовсе угрожали испепелить плевком каждого, кто посмеет их перепутать. Почему они до сих пор не испепелили друг друга, оставалось загадкой. И тех, и других, и третьих Марксэн считал первостатейными жуликами и завидовал их способностям делать деньги из ничего.
Специалистов по диагностике было восемнадцать человек. Первым по алфавиту шел бурятский целитель Айдабыйдин, возле фамилии которого была странная приписка — «проездом». Далее следовали чудодей Борислав, колдун Буренков Трофим Трофимович и четыре мага — работающие в паре Вислоусов и Евфрат, Дульчевский, а также ЗЕНОН, чье не то имя, не то фамилия, не то псевдоним было напечатано прописными буквами; возможно, это была аббревиатура какого-то учреждения. ЗЕНОНА подпирали «диагност по фотографиям и другим личным предметам» экстрасенс Роман Кальников, ясновидящие Кумганов Е. Т. и Лукерья, русский национальный йог Федор Тарасович Мулькин и мануальный чародей Перельман. Гадатели были представлены супругами Евой и Маратом Пушкиновыми. Замыкали список кореец Чон Ир Сун, магесса Элина, колдунья Элита и мексиканская шаманка Эсмеральда Христофоровна, «использующая древне ацтекскую технологию релаксации».
Марксэн, смущенный припиской, пропустил бурятского целителя и принялся звонить подряд по списку. Но увы! Магия фразы «Я от Ивана Михайловича», видимо, была не столь сильна, как казалось Мухину. Чудодей Борислав спросил: «А кто это?» — и, не дослушав путаные объяснения Марксэна, повесил трубку. Колдун Буренков Трофим Трофимович, как любезно сообщила его супруга, уехал на огород сажать картошку. Маги Вислоусов и Евфрат находились на гастролях, и привет от Ивана Михайловича принял автоответчик. У Дульчевского было занято. Телефон ЗЕНОНА поскупился даже на ответные гудки и ограничился таинственными шорохами.
Пробежав список дальше, Марксэн отверг кандидатуры «диагноста по фотографиям» Романа Кальникова, национального йога Мулькина (потому что увидел Мухина в позе лотоса, и ему стало смешно) и мануального чародея Перельмана. Подумав, он отсеял также гадателей Пушкиновых, которые ассоциировались у него с цыганским табором, и шаманку Эсмеральду Христофоровну. Ясновидящий Кумганов Е. Т. отсеялся сам, сообщив, что он был бы рад помочь уважаемому Ивану Михайловичу, но, к сожалению, накануне поскользнулся на яблочном огрызке, вывихнул голеностоп и сейчас находится на постельном режиме. Чон Ир Сун отбыл в Париж на конгресс хранителей тайн Древнего Чусона. Магесса Элина, по сообщению ее домашних, пребывала в астральном контакте с буддой Шакьямуни и совместить будду с Мухиным не могла. Что же до колдуньи Элиты, то ее секретарша сказала, что может записать Мухина на прием, но только на конец следующего месяца.
Таким образом, осталась одна Лукерья. В начале работы над энциклопедией Иван поручил Марксэну съездить к Лукерье для сбора, как он называл, показаний, и неопытный по части обращения с тонкими душами чародеев и целителей Марксэн довел ясновидящую своими вопросами до гипертонического криза. У Лукерьи в паранормальных кругах оказались обширные связи, и энциклопедии едва не объявили бойкот. С немалым трудом, посулив Лукерье дать ее большую фотографию и вдвое увеличить размер статьи о ней, удалось тогда Мухину вернуть все на круги своя, а с Марксэном он не расстался лишь потому, что не нашел никого ему на замену. Но и Марксэн не обошелся без потерь морального свойства. Его разыскал человек, назвавшийся менеджером Лукерьи, усадил в свой «мерседес», показал пистолет и без церемоний пообещал его употребить, если Марксэн еще раз посмеет...