«Из всей нашей группы я один остался в живых. Связь с Центром мне удалось установить через полгода, и сразу же поступил приказ возвращаться назад. За мной прислали самолет, из чего я заключил, какое значение мне придается. Меня поместили на охраняемом объекте в Подмосковье и приказали подробно описать все события после выброски нашей группы. Этот мой отчет сохранился в архивах и очень помог мне при работе над настоящими воспоминаниями.
Каждый день со мной много беседовали товарищи из НКВД. Официально арестованным я не считался, но и выходить никуда не мог. Объект строго охранялся. Тогда же я узнал, что предатель Трапезунд сделал свое черное дело. Немецкая авиация стерла объект Зет с лица земли. Погибло все оборудование, материалы исследований и даже кто-то из вакцинированных, в которых угодила прямым попаданием авиабомба. Колотовцев Г. Б. спасся чудом, но был тяжело ранен, и из-за этой и других причин исследования были приостановлены.
Через много лет до меня дошли сведения, что вину за гибель объекта Зет возложили на безвинного товарища Васильева. Он был арестован и без суда расстрелян. Наказаны были и многие другие люди. Думаю, что и мне грозило полное уничтожение, потому что разговоры, которые со мной вели, по форме были самые настоящие допросы. Но физических мер ко мне не применяли, обращались сносно и кормили три раза в день. Много давали пюре с селедкой, а компоту мало, и потому постоянно хотелось пить.
Следователи не понимали, как вышло, что группу вакцинированных людей так легко уничтожили фашисты. Этот вопрос задавался снова и снова. Смысла в этих допросах не было, потому что я и так скрупулезно изложил все в своем отчете. А насчет причин гибели нашей группы, то и я не знал ответа. Те, кто допрашивал меня, намеренно тянули время и ждали, что решит руководство.
В один день все переменилось. Меня вывезли на загородную дачу и уже не допрашивали и даже предоставили кое-какую свободу. Например, разрешили выходить во двор и гулять без охраны. Я понимал, что меня к чему-то предназначали, а к чему — этого те, кто окружали меня, не знали, потому что все решалось на самом верху, чуть ли не в Политбюро. Мне почему-то думалось, что, возможно, я получу приказ проникнуть в самое логово немецко-фашистского зверя и убить фашистскую черную гадину— ненавистного гада Гитлера. Имея это в виду, я возобновил занятия немецким языком. Ведь от занятий в Энске моя память сохранила всего несколько слов: „хендехох”, „шпрехен зи дойч”, „цурюк”, „капут”, „швайн” и „васисдас”, — да и то я не был уверен, что помню их правильно. Для этого я попросил доставить мне нужные книги. Но книги мне не понадобились. Той же машиной, что привезла книги, я был доставлен на ту самую дачу, где когда-то Берия знакомился с нашей группой и где навсегда разлучили влюбленных — Маню Соколову, ныне пребывающую в болоте, и нашего веселого грузина Нугзара Габидзашвили, ныне убитого палачами.
Вечером того же дня меня пригласили в кабинет убийцы и изверга Берия. Когда я вошел и отрапортовал, он не поздоровался, не предложил мне сесть и долго изучал меня сквозь стекла своих зловещих пенсне.
— Мне известно о ваших делах, — сказал Берия с грузинским акцентом. — Я докладывал о них товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину. Есть мнение поручить вам особое секретное задание.
— Готов служить Родине до последней капли крови, — сказал я.
— До последней не надо, — оскалился изверг Берия. — Наоборот, мы устроим так, что у вас будет очень много крови. Мы поселим вас в доме с прислугой, вы будете иметь все, что захотите. Но помните: о вашем задании не должен знать ни один человек. И даже если я сам заговорю о нем в присутствии других людей, вы должны объявить меня лжецом и врагом народа.
Я не осмелился спросить, в чем будет заключаться мое задание, но скоро все разъяснилось. Берия нажал на столе квадратную кнопку цвета слоновой кости, и в комнату вошла медсестра в белом халате.
— Подойдите ко мне, — сказал ей Берия. — Продезинфицируйте вот здесь. — Он указал место у себя на шее и, когда медсестра протерла ему шею ваткой, провел похотливой рукой по ее крутому бедру настоящей русской красавицы. — Вы свободны, дорогая! — Потом, когда медсестра вышла, он обратился ко мне: — Подойдите ко мне, товарищ старший лейтенант!
— Я лейтенант, товарищ Берия, — сказал я.
— Старший лейтенант госбезопасности Бородавин, подойдите ко мне! — повторил Берия. — Вот сюда! — Он откинул голову в кресле и вытянул, как мог, шею. — Кусайте сюда. Смелее, товарищ старший лейтенант, смелее!
Мне не оставалось ничего, как вакцинировать этого душегуба. Когда я садился в машину, чтобы ехать на предназначенную мне квартиру, я заметил, как из боковой двери дома вынесли носилки, на которых под простыней лежал мертвый труп медсестры. Я подумал, что и меня уничтожат — раздавят прессом или сожгут в доменной печи, но этого не случилось. После я понял почему. У изверга Берия отсутствовало в крови нужное вещество, и он специально сохранил мне жизнь в надежде, что если я его буду вакцинировать регулярно, то вещество у него все-таки появится.
С того дня, вплоть до 1953 г., когда праведная пуля народа оборвала жизнь нелюдя Берия, я жил на спецдаче НКВД под требовательной охраной. Хотя и был я подневольным, мне присвоили звание капитана и, вообще, обращались со мной уважительно: кормили вкусно, не жалели мяса и давали вдоволь сладкого. Для поддержания тонуса мне часто доставляли ампулы с кровью из института гематологии. Особенно нравилась мне кровь IV группы. Ее действие сравнимо с хорошим портвейном (но не „Агдамом”).
Раз в два-три месяца, а после смерти И. В. Сталина в марте 1953 г. каждую неделю, меня возили к людоеду Берия для его вакцинирования. К счастью, ничего для Берия из этого не вышло, и ему не удалось обрести практическое бессмертие и захватить власть в стране. По слухам, которые я проверить не могу, необходимое вещество было у И. В. Сталина, но Берия скрыл от тогдашнего признанного вождя народа возможность его успешного вакцинирования.
Говорят, что И. В. Сталин до самой своей кончины спрашивал, как идут исследования Колотовцева Г. Б., но Берия его сознательно обманывал, заявляя, что успехов не достигнуто, чтобы после смерти И. В. Сталина стать первым человеком в нашей великой и прекрасной стране. И еще говорят, будто уже на своем смертном одре И. В. Сталин приказал репрессировать Колотовцева Г. Б. как не оправдавшего ожиданий, но Берия отложил выполнение этого указания из личных шкурных соображений. Это стало известно Колотовцеву Г. Б., и он, уже при Хрущеве, завязав контакты с американским посольством, был тайно вывезен в багажнике посольского автомобиля с двойным дном за границу.
После казни Берия мной занималась специальная комиссия. Из рядов госбезопасности меня уволили, но дали пожизненную пенсию. Ведь хотя я и вынужден был неоднократно вакцинировать Берия, делал это по принуждению, и это пользы Берия не принесло. В том, что этот монстр рода человеческого не добился бессмертия, есть и моя заслуга, потому что, зная о злодействах Берия, я старался кусать его не очень глубоко. Не исключено, что как раз я являюсь спасителем нашей страны, а может быть, и всего прогрессивного человечества.
Хочу сказать и о другом. Благодаря устойчивой практике я достиг большого искусства в вакцинировании, которое, к сожалению, так и не получило массового развития. Моя невостребованность угнетает меня. Ранки после моих укусов оставались такие маленькие и незаметные, что Колотовцев Г. Б. называл их произведениями искусства, а меня — пунтилистом[10]. Так что об искусстве я упомянул не ради красного словца. Всего получалось четыре ранки...»
Когда Бородавин дошел до этого места, Владимир Сергеевич вскрикнул:
— Ой! — и принялся изо всех сил подмигивать Верховскому.
— Ты чего это, Володя? — спросил Бородавин.
— Я знаю, я догадался, я видел эти ранки! — закричал Владимир Сергеевич. — Я понял: он бизнесмена укусил! Хватайте его, Гай Валентинович!
Но сам рванул вон из комнаты.
— Не знаю я никакого бизнесмена, — сказал Бородавин потускневшим голосом и попытался встать.
— Сидеть! — страшно крикнул Верховский и, перегнувшись через стол, вцепился ему в плечо.
Несколько секунд они боролись, наконец Бородавину удалось вырваться. Он отскочил к балконной двери, дико завращал глазами и поднялся над полом.
— Сидеть! — заорал Верховский; все прочие слова в этот ответственный момент он забыл.
Бородавин заколыхался в воздухе и тоже закричал, брызгая отравленной вампирской слюной:
— Вы не имеете права... Мы крови своей не жалели, а вы по тылам... От института гематологии открепили, средств у них нет, демократы сраные, а организму требуется... Я президенту писал, а мне в ответ шиш, хрен мне в ответ!.. Я на всех управу найду! Я твой чеснок тебе в глотку засуну!..
Не опускаясь на пол, изгибаясь, подобно водоросли, оторвавшейся от морского дна, он поплыл в направлении Верховского. Гай Валентинович швырнул в него чеснокодавилкой и выхватил серебряные ложки. Увидев это, Бородавин рассмеялся, но появление ложек было не более чем отвлекающим маневром. В следующее мгновение Верховский схватил его за руку, перевернул в воздухе и опустил лицом на край стола. Раздался хруст крошащихся зубов...
А во дворе дома происходило не менее захватывающее действо. Из подъезда, всполошив сумерничающих на скамеечке старушек, выскочил, размахивая топором, человек в шлепанцах на босу ногу и рваной майке. Его вид был ужасен, и старушки не сразу признали Протопопова. Владимир Сергеевич рысью пересек двор и, оказавшись перед старой полузасохшей осиной, с утробным гиканьем принялся ее рубить. Старушки жалобно запричитали и порскнули в кусты.
Людочка, ни жива ни мертва от страха, наблюдала за отцом с балкона. За ее спиной, в комнате, лежали обломки кабины деревянного автомобиля, обрушенной на пол во время молниеносного появления Владимира Сергеевича. Она ничего не поняла, когда отец, обдав ее запахом портвейна, влетел в квартиру, выхватил из-под кирпича топор и стремительно удалился. В замороченной Людочкиной головке возникло предположение, что он хочет сразиться с вампиром и сейчас она останется сиротой...