ной». После распития «Столичной» он почему-то опять оказался возле дома Баратова и, само собой, — коли уж оказался — поднялся в мастерскую. Игра здесь была в разгаре, ставили по крупной, и на Бунчукова никто не обратил внимания, но он напомнил о себе, бесцеремонно смешав карты на столе. Его чуть не поколотили (и поколотили бы, если бы не Лешка Баратов), но потом конфликт понемногу угас, и мастера культуры, отложив недобитую пулю, приступили к потреблению горячительных напитков. Потом всей компанией нанесли визит жене Баратова, спящей в квартире этажом ниже, и преподнесли ей стоявшую на лестнице деревянную кадку с пыльным фикусом. Лешка тут же подвергся разнообразным репрессиям, а остальные с шумом высыпали на улицу и направились к вокзалу. Здесь они выпили пива, дождались открытия метро и расстались, причем Бунчуков сделал перерыв — пиво не пил, а забился между стеной и столиком и подремал, как лошадь, на ногах.
С вокзала он отправился-таки к Валентине, предварительно позвонив и в ответ на упрек: «Что ты так рано, я еще сплю...» — сказав: «Вот и отлично! Не вставай, я сейчас подъеду!» Эти содержащие недвусмысленный намек слова были пустой бравадой; войдя к Валентине, Бунчуков сел на стул в прихожей и просидел, не поднимая головы, целый час. Потом он навострил лыжи дальше, но Валентина его не пустила и силком накормила завтраком. Он размяк и позволил завести себя под душ. Из ванной он перебрался в постель Валентины и, возможно, пробыл бы там до вечера, но ей нужно было идти на работу.
Оставаться в одиночестве Бунчуков не пожелал и зачем-то снова отправился к Баратову, пробрался в мастерскую, но встретил там Лешкину мегеру-жену. Дискуссия с ней сильно утомила Бунчукова, он компенсировал усталость пивом у ближайшего киоска и направил стопы к детскому писателю Сыломатову. Он застал Сыломатова в дверях — тот спешил в «Афродиту» поглядеть сигнальный экземпляр своей новой книжки; решено было ехать вместе, чтобы потом эту книжку обмыть. Но сигнальный экземпляр еще не подвезли, и Сыломатова попросили подождать. Они обосновались в креслах, и Бунчуков сразу заклевал носом. Разбудило его появление в «Афродите» Сергея Тарабакина, персонажа многих историй, реальных и выдуманных, рассказывать которые были столь горазды Каляев и сам Бунчуков. Узнав Тарабакина, Борис приветливо улыбнулся и от избытка чувств обозвал его дураком.
Разгоревшийся скандал погасил владелец «Афродиты» Чепанов-Самолетов лично. В знак примирения Бунчуков, Чепанов-Самолетов и присоединившийся к ним Сыломатов распили за счет издательства бутылку «Привета» (Тарабакин не пил, потому что был озабочен вызволением машины из канализационного люка). После этого Бунчуков забыл о книжке Сыломатова, оставил «Афродиту» и — переезд выпал у него из памяти оказался за столиком летнего кафе рядом со своим домом. Здесь он взял кофе с коньяком, но выпил только коньяк и опять смежил очи.
К действительности его вернула тетка, вытиравшая столик грязной тряпкой. Бунчуков выпил еще пятьдесят граммов коньяка и, узнав родные места, двинулся домой. Правда, он не стал заходить в подъезд, а обошел дом и прикорнул на заросшей черемухой скамейке, где благополучно проспал два часа — все то время, пока его дожидались Вадим, Виташа и Зоя.
Записка Портулака привела Бунчукова в тяжелое недоумение. Он не помнил, почему связал воедино рассказ Каляева об Игоряинове, сообщение Виташи о Попове и панический звонок жены Максимова.
— Ну ты, старик, даешь! — сказал ему вчера Панургов. — Из того, что ты набрехал, может получиться хороший сериал. На каждого члена клуба по серии. И в конце каждой серии, чего бы там по ходу ни случалось, как роковая неотвратимость — засыхающая пена. Сюжетец продашь?
— Бери даром, — ответил Бунчуков, переключился на что-то другое и больше об этом сюжетце не вспоминал.
И вот теперь Вадим освежил его память. Было бы враньем сказать, что, прочитав записку, Бунчуков сильно встревожился. Главное, что он понял, — у Кирбятьевой собирается народ и ему следует немедля туда отправиться. На этой мысли его застал звонок Людочки.
— Здравствуйте, я Люда, — представилась Людочка.
— Люда? — переспросил Бунчуков и вспомнил, что Люда — это официантка в столовой пансионата, куда он зимой ездил на выходные с Панурговым. — Ты что, приехала?
— Я никуда не уезжала. Скажите, когда вы в последний раз видели Вадима?
— Вадима? — опять переспросил Бунчуков, памятуя, что в пансионат ездил с Панурговым и, следовательно, Вадима официантка Люда знать не могла. — Вы кто?
— Я — Люда, я вчера у вас была в гостях. А вы — Борис?
— Борис, — сказал Бунчуков, вспоминая, что девушку, приходившую с Каляевым, звали Людой; однако концы все равно не сходились: девушка пришла с Каляевым, а интересовалась Портулаком. — Вы не ошибаетесь, вам именно Вадим нужен? Если Вадим — то он недавно отсюда уехал.
— Он вел себя... нормально? Вы ничего необычного в нем не заметили?
— Да не видел я его! — Бунчукову разговор начал надоедать. — Он без меня пришел и без меня ушел. Вот записку оставил, что едет к Кирбятьевой. Там, кстати, вся вчерашняя компания собирается, если хотите — подъезжайте. И Вадим, и Каляев — они оба рады будут, — подпустил он шпильку.
— Подъеду, говорите куда.
Бунчуков любезно сообщил, как найти Кирбятьеву.
— Я сам тоже туда отправляюсь, — добавил он.
— Так... Дайте мне подумать, — сказала Людочка. — Значит, так. Я вынуждена говорить открытым текстом, хотя знаю, что вы мне не поверите и примете меня за... ну неважно... В общем, Портулак — вампир. Это выяснилось буквально сейчас. Его укусил мой сосед Бородавин. Этот Бородавин кусал еще Берия. Вадим после укуса улетел с балкона двенадцатого этажа...
— Понятно, — вздохнул Бунчуков.
— Бородавин укусил еще Мухина Ивана, тоже этой ночью. Игоряинова тоже он укусил.
— И в землю закопал, и надпись написал, — сказал Бунчуков.
— Ну и не верьте! — выкрикнула Людочка. — Мне не верьте, только Каляева и других своих друзей, которые у Кирбятьевой соберутся, предупредите! Вы будете виноваты, если Вадим их перекусает.
— Понимаю. Выпитая Вадимом кровь падет на мою бедную голову. Спасибо, девушка, за ценное уведомление. Я ретранслирую ваше сообщение по всем, как было принято говорить в старину, радиорелейным линиям.
Людочка бросила трубку, и Борис, не откладывая, позвонил Кирбятьевой.
— Борька, ты жив! — завопил Каляев, когда Муся позвала его к телефону. — Где ты пропадал?
— А почему я не должен быть жив? — вопросом ответил Бунчуков, утомленный предыдущим разговором и предчувствуя его видоизмененный вариант. — Я у Валентины был, — сказал он, не размениваясь на рассказы о посещениях Лешки Баратова и вокзала.
— А у нас тут такие дела творятся! Ты откуда звонишь?
— Из дому. Я записку от Вадима нашел. Он к вам поехал. И потом, твоя полоумная знакомая звонила. Сказала, что Вадим — вампир. Что его, Игоряинова и Мухина покусал какой-то Бородавин, ее сосед, тоже, разумеется, вампир, который еще Берия кусал. И после этого Вадик покинул ее квартиру прямо с балкона двенадцатого этажа. Улетел, так сказать. Красиво?
— Люда? — спросил Каляев.
— Люда. Умоляла тебя предупредить, чтобы Вадим, не дай Бог, к твоей драгоценной шее не приложился.
— Знаешь, Боря, если бы еще не розовая пена, то это все объяснило бы.
— Вы что, свихнулись все?! Или меня за идиота держите?! — не вытерпел Бунчуков. — Записка Вадима, потом звонок этой дуры, потом ты...
— Ты помнишь хоть, что вчера сам всех взбаламутил? Или ты так шутил?!
— Оно само все выстроилось, ничего выдумывать не пришлось, но как можно всерьез относиться...
— А если все выстроилось как раз потому, что так оно и есть? Игоряинов, Максимов, Попов, Причаликов, Капля и кто-то из нас еще на очереди...
— Что, и с Капелькой что-то? Брось!..
— С ним-то уж точно плохо. Умер Капелька. Я Прохоренкову звонил сегодня. Он говорит, что Диму похоронили еще в конце осени. Но тела никто из близких не видел, и подробностей никто не знает. А вместо Игоряинова, Максимова и Причаликова — засыхающая пена... Слушай, а может быть, это и в самом деле с какими-то вампирскими делами связано? Ну, там, физиологическая реакция какая-нибудь?..
— Или у тебя крыша поехала, или я так перепил, что ничего не понимаю.
— Крыши у всех на месте. Ты Верушина найти не пытался? Помнится, вы с Эдиком брали его на себя...
— У меня других забот хватало! — вспылил Бунчуков, почувствовав упрек в словах Каляева.
— Помнишь сказочку про мальчика, который все шутил — кричал: «Волки, волки!»? А когда волки пришли и он позвал на помощь, ему никто не поверил... Вот и мы не верим друг другу. Я тоже весь день думал, что меня разыгрывают. И Вадим, когда звонил мне, признался, что так думал.
— Вадим — вампир, его мнение не в счет, — сказал Бунчуков. — Я даже не знаю теперь, ехать мне к Кирбятьевой или нет. Боюсь быть покусанным!
— Приезжай, и мы посмеемся вместе. Буду счастлив, если все обернется розыгрышем. Я даже готов сдаться в дурдом для опытов. Пока.
— Ловлю тебя на слове. Пока, — сказал Бунчуков навстречу несущимся коротким гудкам.
Потом он прошел в спальню, добыл из большого пластикового мешка полотенце с Микки-Маусом и полез под холодный душ. Выдержал под жесткими струями недолго — зашлось сердце; вывалился из ванны, дрожа и бормоча: «Тоже мне... Карбышев хренов!..»; растерся докрасна, сунул полотенце в мусорное ведро, оделся и отправился к Мусе Кирбятьевой.
18
Людочка бросила трубку и весьма решительно сказала Верховскому:
— По телефону говорить бесполезно. Пока сами не увидят, никто не поверит. Вадим в дороге, он едет к детективщице Кирбятьевой, которая Ожерельева. Ее адрес я записала. Там собирается много народу, и Вадим... Вы представляете, что там будет, они же ни сном ни духом!..
— Давайте я туда поеду, предупрежу их.