— Гонорары... Черт знает, как они платят гонорары! И главное— за что...
— Приходится плясать под дудку издательств. Кто платит, тот и заказывает музыку. Я дала себе слово: зарабатываю на квартиру, и — баста! Начну писать для души, а там уж дело десятое — напечатают, не напечатают...
— В новую квартиру новая мебель нужна, — заметил Каляев. — Ио даче вам пора подумать. А на дачу ездить — без машины не обойтись.
— Нет, я однозначно решила: покупаю квартиру и самое необходимое из мебели, чтобы людей было не стыдно принимать, ну и домик, может быть, какой-нибудь недалеко от города и следующий роман буду писать не полтора-два месяца, как эти, — Муся показала на книжные полки, — а не меньше года. Над стилем буду работать. Да, над стилем надо работать! — акцентировала она. — У меня задумка написать психологический детектив из жизни издательства.
— Издательская жизнь ждет объективного освещения, — одобрил Каляев. — Кстати, я на днях тоже закончил роман из издательской жизни и тоже с детективным уклоном. Называется «Ингредиент смерти». За вами, Муся, мне не угнаться, но все-таки! Сюжет немудреный: в издательстве одного за другим убивают сотрудников, и тогда милиция внедряет туда девушку, сексапильную блондинку. Она подозревает в преступлениях владельца издательства и в целях расследования соблазняет его, но в самый интимный момент в кабинет владельца, где диване происходит обмен нежностями, врывается ревнивый жених блондинки и убивает их обоих. Его судят, а тайна серийных убийств так и остается неразгаданной.
— И все? — разочарованно спросила Кирбятьева.
— Не совсем. Я забыл сказать, что блондинка шла по верному пути: трупы были на совести владельца издательства. Он был некрофилом и убивал своих сотрудников, чтобы надругаться над их остывающими телами, но это выяснится уже в «Ингредиенте смерти-2», где он воскреснет по заданию ада и будет среди людей наподобие шпиона самого дьявола.
— Круто, — сказала Кирбятьева. — Только... — Но что «только», узнать Каляеву уже было не суждено, потому что позвонили в дверь. — Это Эдик! — вскрикнула Муся. — Боже мой! — Она глянула в зеркало, провела руками по волосам и побежала открывать.
Каляев прислушался. Открылась дверь, донеслись плохо различаемые голоса, потом дверь захлопнулась, и жутко загрохотало, будто уронили сейф, набитый металлической рухлядью. Каляев выскочил в коридор, тут же зажегся свет, и глазам его предстала картина разгрома. Поперек коридора, упираясь затылком в одну стену, а ногами в другую, под большим велосипедом неподвижно лежал Иван Мухин; рядом с ним на полу сидел, дергая себя за усы и обалдело таращась по сторонам, Марксэн Ляпунов. Остро пахло маринадом: коридор был усеян огурцами и помидорами вперемешку с битым стеклом. Муся стояла у двери, держась за выключатель, словно надеялась, что если погасить свет, то все это безобразие исчезнет само собой.
— Остановись, мгновенье, ты прекрасно! — сказал Каляев; его разбирал нервный смех.
Ляпунов нехорошо выругался, поднялся, держась за стену, и церемонно поклонился Мусе:
— Мы оказались неподалеку и решили заглянуть,— и счел нужным пояснить: — А тут в темноте полки с банками... по принципу домино...
Он достал из кармана пиджака бутылку водки и неуверенно протянул ее то ли Каляеву, то ли Мусе, но они не отозвались на его движение, и бутылка зависла в воздухе.
— Слава Богу, соседи на даче! — проговорила Муся. — У них здесь на полках заготовок за три года скопилось... было скоплено.
— Мы все уберем, — сказал Марксэн и потрогал звоночек на велосипеде. — Иван, вставай, мы приехали.
Теперь и Мухин подал признаки жизни. Он глубоко вздохнул и, будто нехотя, оттолкнул велосипед. Делал он это одной рукой, а другой прижимал к груди пакет с изображением храма Христа Спасителя. Наконец ему удалось освободиться и встать на ноги. Лицо его осветила детская улыбка.
— Ме-е-э-э... — Он переступил на месте. — Мне-э... Закуски сколько!
— Да, Муся, мы пьяны! — отважно взял на себя инициативу Марксэн. — Но если вы послушаете меня, то поймете, что иного выхода у нас не было. Иван пережил тяжелый стресс, и это счастье, что он догадался позвонить мне.
— АОЗТ «Салон „Лукерья”» вам свои открывает дверья, — с пугающей четкостью сказал Мухин.
— Мы были у экстрасенса, но это принесло Ивану лишь временное облегчение. Когда ремиссия закончилась, я решил прибегнуть к испытанному народному способу. Как видите, он уже пришел в себя.
— Видим, — подтвердил Каляев.
— Пускай он пьян, но он уже человек, — продолжал Марксэн. — А два часа назад в нем жизнь едва держалась. Пройдет ночь, и завтра мы вернем обществу полноценного члена.
— Член... член... — Мухин громко засмеялся своим мыслям.
— Так вы что, привели его сюда ночевать? — поинтересовалась Муся.
— Простите, пожалуйста, — повторил Марксэн свой церемонный поклон. — Я думал, Эдик не будет против. Мы вышли от экстрасенса и шли, шли... У одного ларька по маленькой, у другого по маленькой, у третьего...
— По большой, — вставил Каляев.
— По большой, — понурил буйную голову Марксэн. — А что оставалось делать? Он заладил, как попугай: «И-эс-эс, и-эс-эс...»
— Измененное состояние сознания, — пояснил Мухин. — Я в зеркале не отражаюсь. О! — Он ткнул пальцем в висящее на стене захватанное зеркало. — Не отражаюсь!
— А потом я понял, что прямо по курсу ваш дом, — закончил Марксэн, переводя взгляд с Муси на Каляева. — Если я помешал, то сейчас же уйду.
— Вот! — Мухин уперся ладонью в зеркало. — Не отражаюсь!
У Каляева екнуло в груди. Стараясь не давить помидоры, он пробрался к зеркалу: отражение пьяной рожи Ивана красовалось посередине мутного овала.
— Веди его в комнату, и, Бога ради, постарайтесь без новых разрушений, — сказал Каляев Марксэну и попытался успокоить Кирбятьеву. — Мы его заберем, когда будем уходить. Но в таком виде... В таком виде собаку на улицу не выгоняют. Даже если собака и напилась, как свинья.
Больше не говоря друг другу ни слова, они с Мусей взялись за уборку коридора. Едва останки солений были собраны, как снова позвонили. Каляев открыл дверь. На лестничной площадке стоял милиционер с погонами сержанта; на груди у него болтался автомат.
— Старшего лейтенанта Кирбятьеву, пожалуйста, — вежливо попросил он.
— Пожалуйста. — Каляев отступил в глубь коридора, пропуская на первый план Мусю с помойным ведром в руках.
— Я старший лейтенант Кирбятьева, — сказала Муся.
Сержант внимательно оглядел Мусю и переступил порог.
— Извините, товарищ старший лейтенант. Но я вынужден попросить вас предъявить документы.
За спиной сержанта появился Эдик Панургов и попытался протиснуться в коридор.
— Минуточку, — осадил его милиционер и крикнул кому-то невидимому за дверью: — Коля, проследи за порядком.
— А ну назад! — рявкнул Коля, и Панургова выдуло на лестницу.
Тем временем из комнаты вернулась с красной книжечкой Муся. Сержант кинул на книжечку взгляд и взял под козырек:
— Приказано доставить и сдать вам под расписку гражданина...— он повертел перед глазами какую-то бумажку... — Панургоева. Распишитесь. Коля, давай его!
Снова в дверях возник Эдик, за ним маячила лоснящаяся физиономия Коли. По очумелому виду Панургова было ясно, что пребывание в «телевизоре» далось ему нелегко; он едва сдерживался, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. Впрочем, Каляев не сомневался, что за истекшие часы милиционеры наслушались от него всякого. О том же косвенно свидетельствовал синяк под левым глазом Эдика.
Муся приложила бумажку прямо к стене и поставила закорючку.
После ухода милиционеров в коридоре произошел сложный обмен взглядами. Эдик с ненавистью смотрел на Мусю и читал в ее влажных коровьих глазах: «За что?». Одновременно Муся подавала какие-то знаки Каляеву, а тот с деланным безразличием ждал, чем закончится ее немой диалог с Панурговым.
— Менты поганые! — нарушил тишину Эдик. — Сижу я в «Синей тетради», вкушаю кофий и даю советы, как обустроить журнал, и тут — трах-бах-тарарах! Врываются с автоматами, хрен-перец, орут, завпоэзией по яйцам прикладом ударили. Ничего не поймешь! А потом выхватили меня и поволокли неведомо куда. Перепутали, мудаки, с кем-то. Насилу выбрался...
— Мусю благодари, — сказал Каляев. — Если бы не она, хлебать бы тебе тюремную баланду.
Панургов усмехнулся:
— Зря, старуха, старалась. Я уже почти добрался до телефона. Еще немного, и позвонил бы своим людям.
— Это кому же? — спросил Каляев.
— Есть кому, — уклончиво ответил Эдик. — А как вы узнали, что со мной приключилось?
— Секрет фирмы, — сказал Каляев, кивая на Мусю.
— Да, секрет, — подтвердила Муся севшим голосом. — Эдичек, может быть, ты кушать хочешь?
— Хочу!.. — буркнул Панургов, будто делал величайшее одолжение.
— Я бутербродов наделаю. — Муся ускользнула на кухню.
Панургов, в свою очередь, отправился в ванную умываться. Каляев последовал за ним.
— Ты помнишь разговор у Бунчукова? — спросил он.
— Ну?
— Насчет исчезновения Игоряинова, Попова и Максимова и розовой пены?
— Ну, помню. Что, Игоряинов так и не нашелся?
— Не нашелся.
— Наверное, удалился под сень струй и обдумывает, как еще кого-нибудь сдать небезвыгодно для себя.
— А если с ним случилось несчастье?
— Иуде Иудино, — сказал непримиримый Эдик.
— Ладно... — Терпение Каляева близилось к исходу. — Пока ты сидел в кутузке, эта история получила развитие. Позвонил Портулак и сказал, что чуть ли не при нем превратился в пену Причаликов, а следом прорезался Бунчуков и поделился радостным открытием, что Вадим — вампир.
— Энергетический? — осведомился Эдик, сплюнув зубную пасту.
— Самый натуральный кровопийца. Оба они, и Портулак, и Бунчуков, едут сюда. Причем Портулак с Зоей и Виташей вот-вот должны прибыть.
— Кудряво живете, старик, — сказал Панургов. — А мне что-то шутить не хочется. Ты не знаешь, как вышло, что меня сюда привезли? Концы с концами не сходятся.