Олег Мартынович включился в работу со всей страстью. Вскоре в числе сотрудников «Прозы» оказались лучшие кадры «Бытовой химии» и наиболее ценные из них были приняты в члены кооператива со всеми вытекающими отсюда правами. А еще через некоторое время «Прозу» со скандалом покинули наивные ее зачинатели, за исключением Игоряинова; кооператив перерегистрировали как товарищество с ограниченной ответственностью с двумя — Игоряиновым и Любимовым — товарищами-совладельцами во главе. В связи с этим ходили недобрые слухи, даже поговаривали, что кто-то из ушедших намерен судиться; насчет суда, конечно, был перебор, но репутация Игоряинова основательно подмокла. Тогда же незаметно умер «Рог изобилия», устоявший под прессом скверного тоталитарного государства, но не перенесший дележа кооперативного имущества при демократической власти.
Каляев в учредителях кооператива не состоял, и не потому, что его не позвали, а потому, что сознавал свою полнейшую неспособность к регулярной работе, и по собственной воле остался в стороне. Переломный момент в жизни «Прозы» стал, однако, переломным и в его отношениях с Игоряиновым, поскольку среди ушедших были Бунчуков и Панургов, которых Каляев числил в друзьях-приятелях, и прочие близкие его сердцу люди, а противоположную партию персонифицировал несимпатичный Любимов. Полного разрыва между Каляевым и Игоряиновым не произошло, но как- то само собой вышло, что видеться они перестали...
День едва подобрался к середине, а Каляев ощущал себя разбитым. Встречаться с Виташей особого желания не было, ибо нынешнее благополучие Виташи больше, чем что бы то ни было, наводило Каляева на мысль о своих неуспехах. Театральный художник Виташа был человеком не от мира сего и еще недавно влачил безвестное нищенское существование, а теперь ездил по америкам, вещал с телеэкрана и, по слухам, крутил роман с какой-то голливудской дивой. После института Виташу пригласил в «Открытый театр» сам Судаков, но где-то на ближних подступах к премьере — а ставили «Сирано де Бержерака» — он из-за пустяка напрочь разругался с мэтром, ни в каком театре впредь не служил и долгое время жил чем Бог пошлет. И вот как-то Бунчуков, на заре туманной юности проучившийся два неполных курса в Суриковском, по пьянке предложил Виташе съездить на лето в Инту рисовать вывески — дескать, он, Бунчуков, знает, какой там, на русских северах, спрос на вывески и может организовать выгодный заказ; и более того, такой заказ у него уже в кармане, да жаль, нет достойного партнера для поездки, а одному ехать... ну ты сам понимаешь, скучно одному.
Когда легкий на подъем Виташа с рюкзаком за спиной рано поутру вырос на пороге бунчуковской квартиры, будущий писатель-лауреат никак не мог понять, о каких таких северах идет речь, но, поняв, от своего не отступил. С больной головой он со брал багаж, куда, как выяснилось уже в Инте, затесались сразу три галстука и манишка, которой Бунчуков страшно гордился и которую в жизни не надевал, но не было ни одного носового платка, а трусы оказались одни и почему-то дамские.
Увидев трусы, Бунчуков дико захохотал, вспомнив, что запер в квартире Варьку Бодровинскую. Это придало ему дополнительные силы. Он напряг память и вспомнил, откуда втемяшилась ему в голову эта Инта, ибо Бунчуков, хотя и врал непрерывно, всегда имел всамделишно существующую отправную точку. Неделю назад Варька, работающая в какой-то природоохранной конторе, обмолвилась о своем ухажере- американце, специалисте по оленям и ягелю, иногда наезжающем в Москву, а прочее время пребывающем в совместной экологической экспедиции, которая базируется в Инте; американец был крайне огорчен тусклостью витрин и отсутствием ярких вывесок в этом суровом городе.
Что именно Варька говорила, Бунчуков в точности не помнил, но это было и не важно. Проявив свойственную ему энергию, он в полдня нашел ухажера-американца, что было очень кстати, поскольку взятые с собой копейки они пропили еще в дороге. Упоминание о Варьке обеспечило им ужин и ночлег, а на следующий день — что самое курьезное — Бунчуков раздобыл-таки заказ на оформление вывески кафе «Русский чай».
Левую половину вывески, где красовался молодец в шароварах со связками баранок, надетыми крест-накрест, как пулеметные ленты, друзья выполнили суриком, правую, с кипящим чайником и переплетенными калачами, — костью жженой; иных красок на близлежащей стройке стащить не удалось. Вид вывеска имела зловещий, и Бунчуков, живописуя эту легендарную поездку, всякий раз патетически возвышал голос, когда доводил свой рассказ до сдачи вывески приемной комиссии. Денег им не заплатили, но и не побили, что, по-видимому, уже было колоссальным достижением.
Но не это главное — главное в том, что Виташа, прилично говорящий по-английски, крепко подружился с Байроном; так звали американца, и Бунчуков до сих пор не знал имя это или фамилия.
Дальше события понеслись вскачь: Байрон женился на Варьке (Бунчуков был у него свидетелем), и Виташа подарил им на свадьбу свою старую картину «Девушка, убегающая от милиционера», писанную маслом, — вообще-то масляные краски по причине их дороговизны он использовал редко. Картина была вывезена в Америку, где попалась на глаза искусствоведу из бывших советских. На удачу, искусствовед как раз собирался в Москву; оттуда он вернулся с картинками Виташи, без проблем пропущенными таможней как малоценные. Через месяц Виташа получил от искусствоведа приглашение, собрал дежурный рюкзак и отбыл в Америку. Провожали его всем миром, и так хорошо провожали, что Бунчуков с Портулаком прямо из аэропорта угодили в вытрезвитель. Каляев же в последний момент сунул в кармашек Виташиного рюкзака нелишние для себя сто долларов.
И теперь вот Виташа вернулся на родину, но — все по тем же источникам, что распространяли слухи про голливудскую диву, — не навсегда; будто бы Виташу при гласили оформить спектакль то ли в одном МХАТе, то ли в другом, то ли в Малом театре; назывался также и Большой театр, и даже балетный спектакль «Шехерезада», но это было настолько чересчур, что друзья Виташи воспринимали вероятность такого поворота событий с юмором. Каляев тоже острил что-то про балетные пачки и кордебалет, но как-то кисло; с недавних пор у него возник комплекс, чего раньше не наблюдалось: он боялся, что его заподозрят в зависти к Виташе. Самое ужасное, что зависть наличествовала; Каляев ощущал, как ее червячок точит душу, и ему было стыдно.
Он посмотрел на часы и увидел, что к Виташе опаздывает. Но сразу подумал, что безалаберный Виташа никогда не приходит, то есть раньше не приходил, вовремя, и представил, как придется маяться на солнцепеке. Заодно он обругал себя за место встречи, которое сам назначил — зачем-то предложил встретиться неподалеку от дома Виташи, куда из «Эдема» ехать на метро с пересадкой. Вообще о чем он думал, когда договаривался с Виташей? Какой смысл в ожидании бунчуковского застолья сидеть полдня в каком-нибудь занюханном кафе?
Тут Каляев вспомнил, что денег на кафе у него нет, и окончательно расстроился. В иной день он, не задумываясь, пошел бы с кем угодно и куда угодно без копейки за душой (тем более что сам жмотом не был), но в нынешней ситуации это выглядело непристойно. Прежде за бесштанного Виташу всегда кто-то платил, и получалось, что будет теперь Каляев заранее рассчитывает, что Виташа, обретший благополучие,платить за него. Все эти рассуждения были законченной чушью, и Каляев понимал это, но поделать с собой ничего не мог. Решено! Он пойдет прямо к Бунчукову, и да простит его Виташа!
На эскалаторе он вспомнил о свидании, назначенном секретарше Игоряинова. Этим свиданием, конечно, можно было пренебречь, но в Каляеве взыграло ретивое. «Хватит! — сказал он себе. — Надо все делать так, будто все нормально! Что я сегодня как размазня какая-то!.. А девушка и вовсе не виновата!» С девушками же Каляев, когда пребывал в надлежащей форме, обращался чрезвычайно лихо.
Приняв твердое решение, Каляев выбрался из метро возле парка культуры и отдыха и два часа, сняв рубашку, гонял по пруду парка на водном велосипеде. Когда велосипед был возвращен в стойло, Каляев, весь в брызгах и порядочно загоревший,ощутил прилив бодрости и уже без насилия над собой с легким сердцем отправился на свидание к Людочке.
А в «Прозе», пока Каляев боролся со своими комплексами и невезением, происходили неприятные события. Часа через два после того, как кабинет Игоряинова был открыт, а сам Игоряинов так и не появился, Любимов начал проявлять первые признаки беспокойства.
Отношения президента и директора «Прозы» были сложны и запутанны. Будучи равноправными совладельцами издательства, они не случайно придумали себе должности, которые это равенство узаконивали. Но руководящие функции между ними поделены не были, и это порой ввергало издательство в хаос. В особо острых случаях Игоряинов и Любимов дулись друг на друга и, бывало, не разговаривали между собой по несколько дней. Тогда передаточным звеном между ними становилась Людочка, вынужденная озвучивать Любимову мысли Игоряинова, обращенные вроде бы и не к Любимову, а куда-то в безбрежное пространство, и передавать Игоряинову — в заметном сокращении — идеи Любимова, который безудержно дарил их кому ни попадя.
При всем несходстве характеров Виктор Васильевич и Олег Мартынович имели одну общую и весьма не любимую подчиненными черту — оба полностью доверяли только себе и только свое мнение считали правильным. При этом Игоряинов всегда выглядел сомневающимся, а Любимов вел себя так, будто не сомневался никогда и ни в чем. Но неуверенность Игоряинова была обманчива и проистекала исключительно из его деликатности — ему бывало неловко доказывать собеседнику очевидное и тем ставить того в неудобное положение. Например, если расходились мнения Игоряинова и сотрудника, ссылающегося на орфографический словарь, то Игоряинов долго подступал к теме и, собравшись, извиняющимся тоном говорил, что словари составляют люди, а людям свойственно ошибаться, поэтому словарь врет, а его, Игоряинова, мнение верно и обжалованию не подлежит. Любимов со словарями обычно не спорил, но зато неколебимо знал, как надо варить супы, запускать ракеты, анатомировать лягушек, пить водку, составлять расписание электричек, оживлять утопленников, выращивать овощи, чинить компьютеры, лечить плоскостопие, ставить капканы, воспитывать детей, конструировать подводные лодки, делать тыс