Я от них всего-то в нескольких километрах — а ощущение, будто меня выслали в сибирский ГУЛАГ. Все такое другое. Мне даже с трудом верится, что я в родной стране. Должно быть, это оттого, что здесь нет никакой свободы.
Отсутствие свободы вызывает тошноту. Реальную. Светлую часть вечера я провел в туалете. Скрутило желудок. Было страшно, было холодно. Чувствовал себя хомячком, которому вот-вот сделают лоботомию. Чтобы успокоиться, достал чистые тетрадки и начал писать. Меня рвало словами на бумажные квадраты. Я выворачивал боль наружу, пока на странице не осталось ни одного миллиметра белизны. Потом я заснул.
На следующий день мне лучше. Тело приспособилось к новому состоянию. Завтракаю с аппетитом. Даже посмеялся с Марком, ему шестнадцать, он трисомик-диабетик, ему случайно запулили мячом в глаз, и он похож на пирата.
Вокруг меня собралась небольшая компания. Меня как новоприбывшего забрасывают вопросами о внешнем мире, о последних новостях кино, видеоиграх, мобильных телефонах. Языки развязываются. Я сам тут новшество. Новая игрушка.
И я рассказываю все, что знаю, а раз уж я знаю все на свете, то оживляю беседу необычными и пикантными историями.
— А вы знаете, что пудель и пуддинг — однокоренные слова? Что в одной из пещер Хамеос-дель-Агуа на Канарских островах есть маленькое озеро, а в нем живут крошечные крабы-слепыши? И эти крабы до того чувствительны к звукам, что их жизнь под угрозой из-за мании туристов кидать в озеро монетки?
— А, это как в римский фонтан! — кричит Рафаэль, он же Селин.
— Точно, в фонтан Треви, — соглашаюсь я, — вот только крабов в Риме нету!
Все покатываются со смеху.
— А вы знаете, что в Африке дрелью просверливают дырку в рогах у носорогов и наливают внутрь красную краску, чтобы браконьеры, которые охотятся за носорожьим рогом, их не истребляли? Наверное, странно встретиться с краснорожьими носорогами посреди саванны…
— Еще, давай еще! — кричат мне слушатели, доев хлопья и принимаясь за тартинки.
И я продолжаю.
— А вы знали, что Марсель Пруст прославился бесконечными фразами, но фразы чилийского писателя Роберто Боланьо еще длиннее? В романе «2666» я прочел у него одну фразу на целых семь страниц!
И тут я наконец умолкаю. До меня доходит, что они не понимают ничего из того, что я им рассказываю.
И что я ничуть на них не похож.
Комната тридцать пять
Раньше, бывало, я просыпался воскресным утром в половине седьмого, хотя и не работал в этот день, — исключительно ради удовольствия сказать самому себе: ну вот, на работу идти не надо, и ты не обязан так рано вставать. Проблема в том, что после этого я никак не мог снова заснуть и поневоле бродил по темным коридорам спящего дома, как призрак старого аристократа по своему фамильному замку.
Сейчас три часа ночи, и все крепко спят. А мне нельзя забывать, зачем я здесь. Я веду расследование, а в сериалах я видел, что расследования ведутся по ночам, когда весь мир спит, когда преступники совершают преступления.
Потихоньку я спросил у одного из пациентов, в какой комнате жил Патрик Визон. Номер тридцать пять. Мне нужно спуститься этажом ниже и проникнуть в западное крыло особняка, что я и проделываю в самой глубокой тишине.
Я сделал все так, как видел в одном фильме: почернил щеки жженой пробкой, чтобы лицо не белело в темноте. Переоделся в черную пижаму. Другой темной одежды у меня нет. И, как ниндзя, крадусь по темным коридорам.
Дверь комнаты тридцать пять в точности такая же, как дверь предыдущей комнаты и дверь следующей. Она выкрашена в оранжевый цвет (моя — в синий). Я нажимаю на дверную ручку, но, как я и предполагал, дверь заперта на ключ.
Вынимаю смартфон. Если набрать в интернете вопрос «как открыть дверь, запертую на ключ?», появляются разные варианты.
Вариант номер один.
Открыть подходящим ключом.
Кто бы сомневался!
Вариант номер два.
Просверлить барабан замка дрелью.
Используйте сверло 8 мм.
Дрели нет. Будет шумно.
Вариант номер три.
Аккуратно просуньте между дверью и косяком рентгеновский снимок.
Сработает, только если дверь с правосторонним открыванием и не заперта на ключ.
Меня не устраивает ни один из вариантов, и я применяю свой.
Вариант Гаспара.
Если дверь заперта на ключ, лезь в окно!
Я продвигаюсь по коридору, держась рукой за стенку, чтобы не упасть. Впереди светящееся зеленое панно с бегущим белым человечком указывает мне, где выход. Я толкаю застекленную дверь. И сирена оглушительно завывает на весь дом.
И опять — комната тридцать пять
В панике я прячусь за раскидистым кустом столетнего рододендрона, не заметив, что он тут единственный. В этот миг меня это волнует меньше всего. Вой сирены рвет на куски тишину.
Наверно, ее слышно даже в Париже.
Вскоре я замечаю, что розовое дерево (так переводится «рододендрон» с латыни) — настоящее кошачье общежитие. На ветках пристроился с добрый десяток котов. И все, выпучив глаза, уставились на меня. От сирены они обезумели. Я снимаю с ветки самого добродушного и отправляю поближе к двери. Через несколько секунд сирена смолкает, и я слышу приближающиеся шаги и голоса. Мужской — я узнаю голос мсье Дега — и нежный женский. Должно быть, мадам Бацилли.
Они увидели кошку, и, похоже, моя инсценировка показалась им убедительной. Я жду, пока в интернате все успокоится, и подсчитываю, сколько светящихся во тьме глаз смотрят на меня в моем убежище. Двадцать два. Стало быть, одиннадцать обычных кошек или двадцать две кривых.
Через несколько минут я у окна, которое считаю окном комнаты тридцать пять. Ставни открыты. Везет.
Я поступаю так, как видел в другом фильме — не в том, где использовали жженую пробку: снимаю пижамную куртку, обматываю руку и коротким резким ударом бью по стеклу. Окно бесшумно разбивается.
Не без труда взбираюсь на подоконник, а потом, как мешок с картошкой, валюсь внутрь комнаты.
Чтобы не навлекать подозрений, осматриваю комнату частями при помощи вспышки моего «Олимпуса». Комнатка обставлена еще хуже моей. Простыни на кровати уже нет, прикроватная тумбочка стоит пустая. По части улик поживиться нечем. Открываю шкаф. Тоже пусто. Пора вылезать обратно, и тут знакомый запах защекотал мне ноздри. Втягивая в себя воздух, двигаюсь к кровати, точно пес, почуявший спрятанную кость. Опускаюсь на колени. Нос привел меня к матрасу, а потом — к металлическому барьеру, который не позволяет больному упасть с кровати.
И вот я стою на четвереньках и жадно принюхиваюсь.
Я отчетливо различаю запахи полиэстера, обувного клея и плавленого воска. И с той же легкостью, с какой по нескольким нотам угадывают мелодию, я по этим запахам угадываю предмет. И не осмеливаюсь поверить самому себе.
Всё на ладони
Звонит будильник. 7:30 утра.
Я встаю, ищу тетрадку под номером тридцать семь, но ее нигде нет. В ванной наскоро умываюсь и чищу зубы, надеваю чистую одежду — ну и костюмчик мне выдали! — и отправляюсь в столовую завтракать.
Атмосфера непринужденная, как вчера. Делаю вывод, что моя небольшая ночная вылазка осталась без последствий и не возбудила подозрений. Это меня очень радует. Результатами я удовлетворен. Умираю от желания рассказать о них Анри и родителям.
Благодаря запаху, который я опознал в комнате, мое расследование сделало гигантский шаг вперед. Осталось найти предмет, который так пахнет, а это дело нехилое.
Говорят, что если вопить без перерыва восемь лет, семь месяцев и шесть дней, то затраченной энергии хватит на то, чтобы сварить чашечку кофе. Вооруженный этой информацией, я встаю под знакомым кустом рододендрона и начинаю истошно орать.
Через минуту перестаю: силы исчерпаны. Ко мне подбегают медсестры и в панике спрашивают, что со мной такое. Я не скрываю от них великой тайны научного характера.
— Гаспар, если ты будешь продолжать свои эксперименты, — грозит мадам Жак, — я отправлю тебя к профессору!
Лейла кивает, подтверждая, что согласна с коллегой. Что ж, медсестры друг друга поддерживают, так и должно быть.
Поостерегусь-ка я пока что открывать им еще одну тайну: если пукать без перерыва шесть лет и девять месяцев, то выпущенного газа хватит для производства атомной бомбы. Лучше такую информацию держать при себе. Она еще может пригодиться мне в тот день, когда я решусь сбежать из этой клетки для безумцев.
Завтракаю в обществе Лили и ее куклы Безручки, которая не может пить кофе самостоятельно, потому что ей нечем взять чашку. Когда, покончив с едой, выхожу из столовой, случается неприятность: я роняю на землю свою оранжевую тетрадку.
И она падает раскрытой прямо на середине.
Проходивший мимо профессор Дега наклоняется и успевает поднять ее, прежде чем я моргну.
— А что это такое, Гаспар? — спрашивает он, показывая на маленькие нарисованные домики.
Лгать ему бесполезно.
— Уф, это загадка Эйнштейна.
Доктор хмурится.
Он здесь проводит тесты на IQ и, конечно, знает эту загадку. Мне нельзя вызывать подозрений.
— Интересно. И ты нашел разгадку?
Он меня испытывает. Но я буду хитрее.
— Да. Зебра. Она ничья, и она пьет воду! — радостно сообщаю я.
Профессор улыбается. У него довольный вид, и он возвращает мне тетрадь.
— Почти верно! — подбадривает он меня. — Подумай еще.
И он исчезает в коридоре — как раз в том, где прошлой ночью обнаружили кота-лунатика.
В 14:00 играем в настольную игру «Всё на ладони». В этой игре я непобедим. Все хотят играть в моей команде. Я не только правильно отвечаю на все вопросы, но и ответы даю развернутые.
Но есть два вопроса, на которые у меня ответов нет. Кто убил Патрика Визона? И кто украл мою тетрадь?
Исчезновение
День идет за днем.