То, как держался владелец — или водитель — автофургона и его одежда, не говоря уже о самом автофургоне, поглотили все мое внимание, и я как-то упустил из виду, что человек был высоким, крепко сбитым темноволосым субъектом с неподвижным непроницаемым лицом и взглядом словно через прорезь боевой бронированной машины.
Полицейский тоже всего этого не заметил. А может, должен был именно так поступить.
Вскоре после этого появился Микко, и мы занялись своими делами.
Глава 8
Когда мы вернулись вечером, в диспетчерской меня ждало сообщение. Мне нужно было позвонить в компанию «Каайя» по ее хельсинскому телефону до шести часов вечера или по местному телефону еще через полчаса. Вернулись в город мы уже после семи, так что сразу направились в отель выпить и заодно позвонить.
К телефону подошел один из директоров компании, не посчитавший нужным представиться: он являлся олицетворением «Каайи», покровительствуемой самим Господом Богом.
Разумеется, он пожелал узнать, как далек я от завершения разведки.
Я пояснил, что работы осталось на полдня, если, конечно, компания не захочет расширить площадь разведуемого района и продолжить поиски, пока стоит благоприятная для этого погода.
Моя идея ему не понравилась. Уверен ли я, что ничего не пропустил?
Пришлось парировать:
— Вы ознакомились с записями приборов и образцами породы, не так ли?
Он их не видел. К такому выводу я пришел, судя по паузе и покашливанию на другом конце линии. Его выводы явно основывались на лабораторном анализе данных авиаразведки.
Я спросил:
— Прежде всего, что вас заставило предположить наличие никеля на исследуемом участке? Судя по записям, там даже намека нет на породы, в которых может содержаться никель. Обычно он встречается вместе с железом и медью, как в Петсамо и в канадском Судбери. В записях нет ничего похожего.
Он еще долго покашливал, затем сказал:
— Мы не хотели бы разглашения этих сведений. Вы понимаете? Но много лет назад некий горный инженер провел обстоятельное обследование Юго-Восточной Лапландии. Большая часть документации утеряна, но одним из документов мы располагаем, а в нем сказано, что никель встречается вблизи долины Кемийоки.
Это площадь в сто миль в длину и пятьдесят в ширину, то есть примерно пять тысяч квадратных миль, даже если «вблизи» означает «в непосредственной близости». Что-то вроде этого я сказал и добавил:
— Для обследования вы дали только треть этой площади. Кто выбирал именно эту часть?
— Наши эксперты решили, что это самая перспективная часть района.
— И ошиблись, не так ли?
Он опять обошел вопрос покашливанием.
Я спросил:
— Ну ладно. Почему не попробовать обследовать часть оставшегося района до снега?
Компания решила этого не делать. К сожалению, все было именно так. Условия контракта будут считаться выполненными, как только я доставлю записи магнитометра по последней квадратной миле обозначенной в контракте площади. В заключение он сказал, что будет рад встретиться, если мне доведется оказаться в Лапландии следующим летом, но, конечно, он ничего не обещает. А сейчас благодарит за хорошую работу. Естественно, мол, я сделал все, что в моих силах.
Мною и правда было сделано все возможное, но, отходя от телефона, я уже ясно осознавал две вещи: во-первых, «Каайя» наймет какого-нибудь более авторитетного, по ее мнению, и более высокооплачиваемого специалиста для перепроверки полученных мною результатов. А во-вторых, если мне вздумается совершить самоубийство, они меня отговаривать не станут.
Я вернулся в обеденный зал к Микко и выпивке.
— Ну вот, — сказал я, — к завтрашнему ленчу работа для «Каайи» будет закончена.
— Продолжения не последует?
— Не последует.
Микко уставился в свой стакан.
— Мы могли бы сказать, что есть места, которые стоит перепроверить.
— Зачем? Думаешь, мы что-нибудь упустили?
— Не-ет. Но все же работа…
— В этом году. Но сейчас самое время думать о работе на следующий год. Вряд ли на них произведет благоприятное впечатление сфабрикованная приманка, которая в конце концов не принесет результата…
Вероятно, я вводил Микко в заблуждение, убеждая, что наша порядочность в отношениях с «Каайей» оставляет нам шанс на работу следующим летом. Как бы тщательно я ни старался делать свою работу, в следующем году они меня не наймут.
Микко осушил стакан и строптиво уставился на меня:
— Значит, вы хотите рассчитать меня, да?
— Мы же условились рассчитываться понедельно. Сожалею, Микко, но ты только что получил все, что причитается.
— И что вы теперь будете делать?
— Останусь здесь на неделю-другую с единственной целью — разыскивать и обслуживать охотников, если удастся. Другого ничего не предвидится.
— Я уже больше не нужен?
— Послушай, Микко, лето кончилось. Через две-три недели, как только выпадет снег, прекратятся все полеты. Чем скорее ты вернешься на юг, тем больше у тебя будет шансов найти хорошую работу на зиму. Я заплачу тебе за неделю, но ты можешь считать себя свободным, как только будет завершено обследование последнего метра. Это все, что я могу для тебя сделать.
Он только хмуро смотрел на меня.
Я продолжил:
— Давай-ка закатим шикарный обед здесь, в отеле. За мой счет. Лосось и бифштекс, а также лучший рейнвейн, который только можно найти. Хоть как-то отпраздновать бы конец еще одного лета, в течение которого я так и не стал миллионером.
Микко вскочил и пожал плечами более темпераментно, чем можно было ожидать.
— Нет, я перехвачу что-нибудь у «Майнио» и пойду спать. Увидимся завтра утром.
— Микко, — сказал я, — давай пообедаем. Пусть это станет традицией. В конце каждого лета. Только надо помнить, что работа пилота — это высший класс. Мы владеем весьма высокооплачиваемым ремеслом, используем дорогостоящую технику. Не многие могут нас нанять. Наша работа не нужна, если есть хоть какая-то возможность обойтись без самолета и, черт возьми, с этим ничего не поделаешь до тех пор, пока кому-нибудь зачем-то не понадобится куда-то лететь. Давай пообедаем и все забудем.
Он решительно покачал головой и ушел.
Я подозвал официантку и заказал обед, который планировал, плюс шнапс, чтобы мобилизовать и сохранить хоть остатки оптимизма. Это, конечно, не слишком поможет: к завтрашнему вечеру я окажусь без работы. Но за все эти годы я научился не впадать раньше времени в уныние от грядущих неприятностей.
Мой торжественный обед успешно продвигался, и я взялся уже за второй бокал ликера из морошки, когда появился Оскар Адлер. Я приветливо помахал ему, поскольку уже достиг стадии, когда ощущаешь, что в полночь наступит конец света, и совершенно забываешь, что мир снова начнет функционировать в семь часов утра. Сейчас я в каждом видел друга…
Оскар появился не один, а с приятелем, с темноволосым, крепко сбитым молодчиком из прибывшего утром трейлера. Оскар не теряет времени зря в поисках мест, где водятся большие деньги.
Они направлялись прямо ко мне. Оскар сказал, медленно и тщательно подбирая английские слова:
— Мсье Клод, это мистер Билл Кэри. Кэри, это мсье Клод. Что вы пьете?
Я буркнул:
— Ликер из морошки.
Клод торопливо пожал мою руку и пристроился по соседству.
Его рука была теплой и жесткой. Выражение лица оставалось холодным и отчужденным. Холеное французское лицо, одно из тех, по выражению которых нельзя составить впечатление о его владельце. Словно остановившиеся часы.
Сейчас он был одет более сдержанно, чем утром: легкий синий макинтош поверх темно-серого костюма, белая рубашка, черный вышитый галстук.
Оскар заказал выпивку для всех: два шотландских виски и ликер из морошки. Затем осведомился:
— Ты уже закончил дела с «Каайей»?
— К тому идет, — ответил я, и это было правдой. Вот уж точно.
— Скоро освободишься?
— Скоро. А в чем дело?
— Наклевывается работенка. Интересуешься?
Официантка принесла напитки. Пока она их расставляла, я изучал Оскара. Сейчас он выглядел посолиднее: вместо привычных джинсов, рубашки из шотландки и летной куртки, сейчас на нем были довольно щеголеватые коричневые брюки и кремовое спортивное полупальто, застегнутое на все пуговицы. Но сидел он за столом как-то неуклюже, облокотившись левой рукой о стол, на лице — озабоченный вид. Подняв бокал, он произнес: «Kippis!»[4], демонстрируя тем самым знакомство с финскими обычаями.
Я ответил:
— Kippis! Да, я не против получить работу, при условии, что кто-нибудь объяснит мне что, где, когда и сколько.
Оскар сразу расслабился и посмотрел на Клода. Теперь заговорил тот:
— Прежде всего вам следует знать, что наше предприятие держится в строгом секрете, мистер Кэри. Мистер Адлер выполняет для меня определенную работу, и я, возможно, захочу, чтобы вы ему помогали.
В свои слова он не вкладывал никаких эмоций, просто открывал рот. Но говорил на хорошем английском, с едва заметным французским или, скорее, женевским акцентом.
— Я намерен разыскать сокровище Волкова, — добавил Клод.
Несколько раньше я принял бы во внимание чувства Оскара и ограничился бы неопределенным мычанием, изображая вежливое понимание. Но последние два бокала сделали свое дело.
— Нет, — твердо заявил я. — Определенно нет. Только не это. Сокровища не существует. Его здесь нет. И быть не может. Нет, нет и нет.
— Так вы в него не верите? — спросил Клод.
— Можете истолковать мои слова и так.
— Даже если у меня есть доказательства обратного?
— Я все равно не верю.
Проглотив остатки ликера, я принялся обосновывать свое мнение, как заправский эксперт.
— Во-первых, если история о бегстве Волкова из России — не выдумка, почему за прошедшие сорок лет никто сокровище не обнаружил? Конечно, пока оно не обнаружено, легенда не умрет. Но в то же время, если кто-то все-таки нашел его, то вряд ли будет хвастать этим: тогда пришлось бы поделиться им с государством, с наследниками Волкова и еще Бог знает с кем. Во-вторых, я не верю, что у человека типа Волкова вообще могли быть крупные сокровища. Предполагается, что он был инженером, правда? Подобного рода русские никогда не интересовались драгоценными камнями, золотом и тому подобным. И вообще, мало кто из русских, кроме церкви и царского двора, владел такими драгоценностями. Будь у него большие деньги, он, скорее всего, купил бы поместье, дачу или что-то в этом роде. Вряд ли в его семье драгоценностей было больше, чем у чеховских героев. Одни вишневые сады.