— Просто новый клиент, миллионерша. Она хочет купить мне новый самолет.
Тот, что поменьше, окрещенный мною коротышкой, смерил меня своим быстрым птичьим взглядом и наморщил нос.
— Ты один из этих, да?
Я повернулся к нему, чтобы получить удовольствие, демонстрируя свою почти безграничную неприязнь.
Здоровяк примирительно вмешался:
— Мы не собираемся устраивать здесь скандал. — И положил свою клешню мне на плечо, чуть не раздавив его. — Если хочешь честно, то я просто тебе не верю.
Я обдумал его слова и кивнул:
— Пожалуйста, я и сам не верю.
Мы двинулись из зала.
— Куда направляемся?
— Куда-нибудь, где потише. Кое-кто хочет тебя видеть.
Мы подошли к конторке в вестибюле. Он облокотился на стойку и спросил дежурную:
— Не могли бы мы получить комнату на пару часов? Просто побеседовать спокойно.
Она не изъявила особого желания позволять полицейскому и типам вроде меня обретаться в отеле, но в конце концов, сверившись с регистрационным списком, вручила ему ключ на пару часов.
Я воскликнул:
— На пару часов? Я должен пойти прихватить еще выпивки.
Здоровяк кивнул:
— Хочешь выпить — годится. — Он повернулся к дежурной: — И пришлите нам бутылку шнапса.
Она возмутилась:
— Мы не можем доставлять алкогольные напитки в номера. Закон…
Его мягкая улыбка очень напоминала огромный разлом в скале.
— Это только для нашего приятеля. Он перенес сильный шок. Вы же нас знаете, — он распростер руки, как корни огромного дерева, — мы-то не можем пить на работе, верно?
Он кивнул мне и повел по коридору, затем опять обернулся к девушке:
— И три стакана.
Мы прошли в комнату на первом этаже, маленькую, опрятную, чисто выбеленную, с простенькой новой мебелью и тяжелыми шторами, чтобы можно было отгородиться от полуденного солнца.
В комнате были два кресла и маленький стол. Я уселся в одно, здоровяк втиснулся во второе, при этом его зад вылез за подлокотники. Коротышка же прислонился к двери, приняв чопорный и официальный вид.
— Ну хорошо, — спросил я, — так кто же хочет меня видеть?
Ответил здоровяк:
— Скоро узнаете.
Он снял фуражку и пригладил рукой свои редкие рыжие волосы.
— Паршивое дело. Много суеты.
— Чего это вдруг? Разве произошла не обычная катастрофа?
Кто-то постучал в дверь.
Коротышка отпрыгнул в сторону и рванул дверь, распахивая ее, — и все это одним молниеносным движением.
Официантка прошествовала по комнате и с грохотом опустила на стол бутылку шнапса и три стакана. Потом обвела нас взглядом:
— Кто платить будет?
Воцарилась тишина, затем я пробурчал:
— Нужно было догадаться.
Я заплатил, она ушла.
Здоровяк улыбнулся и разлил на троих.
— Kippis!
Все трое залпом опорожнили стаканы. Он заметил:
— Положим, выкорчуем мы напрочь все нарушения «сухого закона» в округе. Что за этим последует?
— Не знаю. Может быть, полиции придется покупать выпивку самой?
— Ну уж такого никогда не будет. А будет вот что: каждый будет пить втихомолку зелье домашнего приготовления. И наконец правительство установит на это налог. Kippis!
Мы залпом выпили.
— Ты говоришь, что это обычная авиационная катастрофа. Может быть. Но почему-то тебя желает видеть сотрудник СУОПО.
Напарник здоровяка резко повернулся и опалил его взглядом.
Я спросил:
— Никканен?
Коротышка требовательно осведомился:
— Знаешь Никканена?
— Немного. И уж конечно хуже, чем он меня.
Я встал и подошел к окну. Река текла величественно и плавно. И в полуденном солнечном свете, казалось, поверхность ее была смазана жиром. Маленькие беленькие дома с красными крышами на противоположном берегу выглядели детскими игрушками.
Но справа на берегу вниз по течению видна была небольшая толпа и против нее на середине реки — лодка.
Я прокомментировал:
— К нам! К нам! Великолепный новый аттракцион для туристов! Всего двадцать финских марок за возможность лицезреть могилу в пучине реки!
Коп-коротышка взорвался, выплеснул плотный сгусток ругани, правда по-фински, и выскользнул из комнаты.
Здоровяк мрачно улыбнулся и обернулся к столу, чтобы долить себе шнапса.
— Нервный парень, — сказал он. — Но имея дело с тобой, кроме меня необходим кто-то вроде него. Вот я бы даже никогда не заподозрил, что ты, например, русский шпион.
Я вернулся в свое кресло и произнес:
— Kippis, товарищ!
Никканен появился раньше, чем вернулся второй полицейский. Он остановился в дверях и уставился на меня.
— Хэлло, мистер Кэри, — приветствовал он по-английски. — Как-то так получается, что вы всегда тут как тут, когда что-то происходит. В конце концов, мы просто обязаны предположить, что здесь существует некая взаимосвязь.
Он одарил меня такой улыбкой дантиста, которая позволяет предположить, что больно не будет, но уж если будет, то очень.
— Это ваш шнапс?
— Да, точно.
— Так как не моя обязанность обеспечивать соблюдение «сухого закона»… я, пожалуй, выпью стаканчик.
Полицейский не без усилий выкарабкался из кресла, подхватил стакан своего коллеги и ополоснул его под краном.
Никканен уселся в кресло, поставив рядом свой портфель, все с той же выпуклостью на боку.
На нем был легкий кремовый плащ поверх темно-синего костюма.
Он выпил без традиционного «Kippis», закурил одну из своих сигарет, напоминающих паяльную горелку, затем выложил на стол блокнот и шариковую ручку.
— Ну, мистер Кэри, теперь расскажите, пожалуйста, что случилось. У нас есть некоторые показания людей, которые видели катастрофу, а также еще больше весьма волнующих свидетельств от людей, которые ее не видели. Но ни один из них не является авиатором. Почему вы ждали мистера Адлера?
— Мне сообщили из диспетчерской по телефону, что Оскар передал по радио просьбу, чтобы я его встретил.
Никканен уже должен был знать об этом, он должен был проверить последний сеанс связи Оскара с аэропортом. Сейчас он просто пытался заставить меня говорить правду.
Я рассказал ему, как ждал Оскара на мосту, как, приближаясь к мосту, его самолет внезапно перевернулся вверх шасси, и о бесконечно долгих секундах, в течение которых он пытался в таком положении перелететь через мост, и о тех дополнительных экстра-секундах жизни, которые может себе предоставить только пилот высочайшего класса. Затем я рассказал о том, что с Оскаром был Микко.
— В конце недели я собирался рассчитать Микко, — сообщил я. — Должно быть, он вел переговоры с Оскаром насчет работы. Мне он ничего не говорил — прикинулся больным. Пожалуй, это все, что мне известно.
Но это отнюдь не все, что мне хотелось узнать. Я все еще не понимал, почему Оскару понадобилось брать с собой Микко. Насколько я знаю, авиаразведкой он не занимался и, кроме того, если нуждался в помощнике, то нанял бы его в начале лета, а не в конце сезона. Если подобные же вопросы возникли у Никканена, он не стал меня ими обременять.
Зато вдруг спросил:
— Есть у вас какие-нибудь соображения по поводу технических причин катастрофы?
— Вам это разъяснят эксперты гражданской авиации.
— Мистер Кэри, специалисты осмотрят все кусочки, после того как их достанут из реки. Все тщательно измерят, изучат документацию, нарисуют множество схем и месяцев, возможно, через шесть почешут в затылках, поскребут подбородки и скажут: «Имейте в виду, абсолютной уверенности нет, но мы считаем…» И вероятно, они будут правы. Но я хочу, чтобы вы почесали в затылке сейчас.
Здоровяк сидел на краешке кровати и явно не вникал в то, что слышал, но бессознательно оценивал, как все происходит, то есть вел себя как прекрасно вышколенный полицейский.
Я начал пояснять:
— Я бы сказал, что один из закрылков не вышел до конца, в то время как другой вышел. Со стороны… правого борта… привод не сработал. Наполовину закрылки были уже выпущены, я это видел, и как раз пришло время выпускать их до отказа. Вот тут он и перевернулся. Заклинивание одного из закрылков могло привести к такому результату. Слышал я, что-то подобное случилось в Вискаунте возле Манчестера несколько лет назад. Самолет при посадке перевернулся, и все погибли.
Никканен кивнул.
— Закрылки — простите меня за безграмотность — используются для торможения при посадке?
— Нет, это не главная задача. Они действительно снижают скорость, но их основное назначение — обеспечение устойчивости на малых скоростях. С ними можно удержать машину на самой малой скорости до точки касания.
— С какой скоростью мистер Адлер приземлялся?
— Что-то около пятидесяти узлов — примерно девяносто миль в час. Но когда он разбился, скорость была больше, узлов под семьдесят.
— Хорошо. — Он сделал пометку в блокноте. — Мог ли пилот предположить, что закрылки не сработают? — Он улыбнулся. — Или это глупый вопрос?
— Черт подери, конечно, он не знал, что один закрылок не выйдет до отказа. Скорее всего, взлетел он с наполовину выдвинутыми закрылками и перед взлетом, вероятно, проверил их движение до отказа — по крайней мере должен был по инструкции. Правда, насколько я знаю, летная практика Оскара не всегда соответствовала инструкциям.
Никканен скомкал свою сигарету и очень спокойно заметил:
— Судя по всему, это основной вопрос, мистер Кэри. Скорее всего, это так и было. Если Оскар проверял закрылки перед взлетом, то у него случилась механическая неисправность, приведшая к катастрофе. Если нет, тогда, возможно, кто-то это подстроил. И подстроил весьма умело.
— Ваше расследование внесет в этот вопрос ясность, — сказал я.
Он кивнул, сделал еще одну пометку в блокноте и закурил новую сигарету. Затем без всякого перехода спросил:
— А предыдущий английский самолет, тот почему потерпел аварию?
— У него в полете загорелся мотор.
— В Лапландии осенний воздух исключительно зноен, я согласен. Вы видите какую-то связь между этими авариями?