Однажды, в недалеком будущем, я отошлю мотор обратно в компанию «Пратт и Уитни», и они смогут возить его по аэропортам с рекламной медной табличкой, гласящей: «Этот мотор действительно работал в том состоянии, в котором вы можете сейчас его видеть, обеспечивая работой мистера Кэри. Если вы такой же безрассудный идиот, то моторы «П и У» могут спасти и вас от самих себя».
Что правда, то правда, спасибо им.
Время близилось к пяти. Случайный проблеск солнца угасал над деревьями в дальнем конце озера.
Со стороны хижины донесся слабый отголосок двух выстрелов.
Поначалу я нахмурился, затем решил, что это может быть сигнал сбора или что-то в этом роде, и принялся пристраивать капот на место.
Когда я подошел к хижине, Элис стояла возле двери с двумя черными тетерками, лежащими у ее ног, а один из дробовиков Хоумера подпирал стену.
— Острый нож есть? — спросила она.
Я отцепил «фарберин» от ботинка и передал ей.
— Вы подстрелили эту пару? — спросил я, и, конечно, вопрос не отличался глубиной и содержательностью.
— Да нет, они сами пришли ко мне и одолжили ружье, чтобы совершить акт самоубийства. Все Хоумеры обучены стрелять и… готовить.
Она с сомнением посмотрела на «фарберин». Тот был так же схож с кухонным ножом, как самурайский меч с ножом для разрезания бумаги.
— Меня охватывает ужас, когда я думаю, чему тебя учили, Кэри. Ну, ладно, ты не чувствуешь, что настал час коктейлей?
Я вытащил бутылку, банки-стаканы и налил ей виски.
Она была без жакета, рукава блузки из чистого шелка закатаны, и руки делали свое дело, управляясь с ножом изящно и рационально. Ощипывая и потроша дичь, она стояла на коленях на спальном мешке.
Время от времени Элис распрямлялась, разминая спину, и ее грудь отчетливо проступала сквозь блузку.
Я прислонился к дверному косяку, потягивая виски и наблюдая за ней. Спустя некоторое время она взглянула на меня:
— Балдеешь?
Я кивнул:
— Фантастика.
— Тебе нравятся хозяйственные женщины?
— Ну, не за этим я следил…
Она повела бровями и вернулась к работе, ни чуточки не смутившись.
Ничто и никогда не сможет выбить эту женщину из колеи, если она занята работой, которая, по ее мнению, должна быть сделана. Например, ощипывание тетерок или прочесывание закоулков Финляндии в поисках брата. И ничто не заставит ее свернуть с пути. Она была из той породы женщин, которые преодолевают трудности с высоко поднятой головой. А затем нанимают самых классных мужчин, которые обеспечивают классные условия для высоко поднятой головы и преодоления еще более крутых трудностей.
Я курил и следил за тем, как она покончила с разделкой дичи, уложила ее в жаровню с консервированным луковым супом в качестве соуса и поставила жаровню на печку. Поискав вокруг, я нашел керосиновую лампу, зажег ее и подвесил на шнур, конец которого Хоумер закрепил на потолке.
За окнами закат достиг стадии, когда яркая цветовая гамма стала быстро тускнеть. Деревья становились черными, небо — серым, земля — темно-серой.
Я почистил дробовик Хоумера и повесил его обратно на крючок. Потом долил виски в оба импровизированных бокала.
К этому времени я уже знал, что Хоумер сегодня не вернется, но мне недоставало храбрости сказать ей об этом. Может быть, я заблуждался. Может, он принадлежал к той категории людей, которые обожают ночью продираться через лапландские леса, одолевая не больше трети мили в час и постоянно испытывая мучительную боль в лодыжках.
Мы ели тетерок, и это была лучшая еда из всего, чем мне приходилось довольствоваться после достопамятного прощального банкета, который я закатил себе по поводу фиаско с никелем. Я что-то пробормотал по этому поводу.
Она только кивнула и спросила:
— Когда планируешь отбыть?
Я взглянул на часы:
— Около девяти, наверное.
— Куда полетишь?
— В Швецию или Норвегию.
Я еще не решил куда. Всем известно, что у меня есть кое-какие связи в Швеции, так что Норвегия предпочтительнее.
С другой стороны, ближайший норвежский город — Киркинес, на северном берегу, и местные власти наверняка предупреждены и готовы меня выследить. Еще одним немаловажным обстоятельством было мое желание оставаться неподалеку от Лапландии, чтобы знать, когда станет безопасно вернуться.
Никканену придется выдвинуть весьма серьезные обвинения, если он захочет добиться моей выдачи.
Я не думаю, что он много выжмет из «уклонения от ареста» до тех пор, пока для ареста не будут предъявлены серьезные основания.
И норвежские власти не слишком волнует традиционное «подозрение в шпионаже» — слишком это пахнет политикой.
Так или иначе, я всегда могу прикинуться, что работаю на НАТО, и им, вероятно, понадобятся многие годы, чтобы найти кого-то, кто поклянется, что это неправда.
— Находясь там, ты сможешь установить, кто убил того пилота? — спросила она.
Я пожал плечами:
— Там все же больше шансов, чем здесь, сидя в тюрьме. К тому же я смогу вернуться в любой момент.
— Да ну? — Она скептически ухмыльнулась.
— Если почувствую в этом необходимость.
— Но ты же просто…
— Да, я убегаю. Но только примите во внимание — вы путешествуете налегке. И не таскаете с собой свои вирджинские владения. Все, что у меня есть, — это самолет. Ладно, он чертовски хорош, чтобы на нем драпануть куда-нибудь, но в то же время его очень трудно спрятать. Если Никканен задумает его конфисковать, я окажусь перед необходимостью вести изнурительную войну с чиновниками от правосудия, чтобы его вернуть. И его придется продать, чтобы отстаивать свои права. А кроме того, от продажи «Бивера» я не выручу суммы, достаточной, к примеру, для того, чтобы защитить себя и в таком пустяковом проступке, как плевок в неположенном месте.
— Сочувствую. — Она протянула свою банку. — Нельзя еще немного виски?
Я налил, потом вдруг заявил:
— Сегодня вечером он не вернется, как вы догадываетесь.
Я сделал выпад: теперь настало ее время принимать удары. Укол короля Артура.
Она просто кивнула и сказала:
— Догадываюсь. Я слегка прогулялась по лесу сама. И представляю, что здесь происходит, когда становится темно.
Я покачал головой и снова долил себе виски.
Она встала, отошла, села на спальный мешок и вытянула перед собой ноги, положив одну на другую.
Лампа слегка шипела, разбрасывая лучи желтого цвета.
— Вы хотите забрать его в Америку? — спокойно спросил я.
Она прислонилась к стене и прикрыла глаза.
— Имущество…
Я открыл было рот, собираясь сказать, что наверняка ее заботит что-то поважнее, но промолчал.
Если она не желает о чем-то рассказывать, лучше воздержаться от расспросов. К этому времени я уже кое-что знал о ней.
— Вы и сами находитесь в бегах?
— Да, несколько последних месяцев.
— Из-за чего развод?
Она открыла глаза и выпрямилась.
— С какой стати я должна тебе об этом рассказывать?
— Ни с какой, миссис Бикман. Но тогда о чем еще мы можем беседовать до девяти?
Она опять прислонилась к стене.
— Мне не нравилось его хобби — другие женщины.
— Претензия звучит вполне убедительно.
— Было заявлено, что он не мог выдержать тягот супружеской жизни с богатой женщиной. Что должен был как-то обозначить свою независимость или что-то в этом роде. — Неожиданно голос ее надломился.
— Человек, видимо, свихнулся, — прокомментировал я, — от всего этого, от вас и от денег тоже.
Она опять открыла глаза и заставила себя улыбнуться.
— И как это ты вычислил?
— Я всегда верил, что могу продраться к большим деньгам без нанесения ущерба своим фундаментальным концепциям по части отношения к женщине.
— Ты не знаешь самой первой заповеди насчет денег.
— Просветите меня.
— Хватай, когда дают. Позавчера я предлагала тебе самолет, ты дал мне от ворот поворот. Сегодня я получила то, чего хотела… За сколько? Пятьдесят долларов?
— Зато вы готовили. Впрочем, может, вы и правы. — Я пожал плечами. — Тогда я должен был отбиваться, сжав зубы. Но вы, конечно, все еще можете подарить мне новый самолет.
— Я уже получила, что хотела: я — здесь. Самолет был приманкой.
— О, я догадывался. Может быть, проблемы мистера Бикмана заключались в том, что он приманку заглотил.
Она глубоко вздохнула и спокойно сказала:
— Дай мне сигарету.
Я подошел. Мой взгляд привлекло движение ее обнаженной руки, и он слишком долго на этом зрелище задержался, чтобы остаться не замеченным ею. Голова аж заскрипела на своих петлях.
— Довольно, — сказала она, взяв сигарету. — Закроем эту тему.
— Вы все еще должны мне пятьдесят долларов, — сказал я, поглаживая щеку.
Должно быть, для нее тема эта и впрямь была болезненной.
— Все, игра закончена.
Я протянул спичку.
— Я лишь усвоил правила игры насчет денег.
Она сделала затяжку и расслабилась, потом улыбнулась:
— Ты не очень-то понятливый человек, Кэри. Чего ты действительно хочешь от жизни?
Я сел рядом. Она вполне непринужденно повернулась так, что голова ее оказалась у меня на плече.
Я нежно провел рукой по ее волосам.
Хижина превратилась в тихое уютное прибежище.
— Я хочу найти никель, — ответил я.
Она подняла глаза и посмотрела на меня с кислой улыбкой:
— Не золото или алмазы?
— Просто никель. Я слышал, что какие-то люди разбогатели, разыскав обычную нефть.
— И что ты будешь делать, найдя его?
— Куплю себе новый самолет или два. Может, действительно сумею основать компанию.
Она придвинулась еще ближе, и грудь ее плотно прижалась к моей, вызывая жгучее желание, волосы волшебно светились прямо перед глазами. Я хотел ее. Это была не бешеная страсть изголодавшегося по женскому телу мужика, но очень сильное влечение к существу, вдруг ставшему близким и желанным. Может быть, от одиночества, но не от того, которое ощущаешь в диком девственном лесу или в самой дремучей Лапландии. И может быть, потому, что она несла бремя своего собственного одиночества.