Если бы мужчина ей не понравился, предполагалось два варианта. Если его внешность оказалась сильно отталкивающей, Ольга бы сослалась на внезапно возникшие дела и по-быстрому удалилась. Если бы он был просто не очень симпатичным, то она бы потерпела. Закрыла бы глаза и позволила ему выполнить чисто механическую функцию: избавить ее от проклятия.
Сейчас это казалось какой-то средневековой дикостью. Как? Как можно было лечь в постель с малознакомым мужчиной не самой приятной наружности и, черт знает, какими намерениями? Как можно было позволить прикасаться к себе кому-то, кроме того, кто находился сейчас рядом с ней?
Ольгу распирало от эмоций. В груди теплилось что-то большое и сильное. Не просто симпатия, а нежность, уважение и доверие. В последний раз она чувствовала себя такой же защищенной и уверенной в себе, когда рядом был отец. Именно этого чувства ей не хватало долгие годы — ощущать опеку сильного мужчины, понимать, что она нужна кому-то, видеть, как на нее смотрят совершенно особенным взглядом.
И тут Ольга поняла, что хочет гораздо большего. Черт возьми, хочет! И еще как!
Автомобиль мчался по шоссе, Озеров кивал головой в такт музыке, льющейся из динамиков, а она млела, тайком разглядывая его лицо, на котором едва заметно начинала чернеть грубая щетина.
Девушка представляла, как эти едва пробившиеся волоски на его щеках будут колоть ее губы. Как она будет тереться о них и другими частями тела, еще более нежными. И понимала, что этого ей отнюдь не достаточно. Она хотела бы просыпаться утром и мягко касаться его щетины подушечками пальцев. Хотела бы прижиматься к ней губами и целовать, желая мужчине доброго утра. Хотела бы держать его за руку на улице и ласково звать при всех «мой Матвей».
Наверное, именно так и сходят с ума. Тихо, глупо, бесповоротно. Но по-другому у нее не получалось. Хотя частично ее мечты сейчас сбывались: когда автомобиль остановился на стоянке возле какого-то поселка, Озеров помог ей выйти, не стесняясь никого, взял за руку и повел за собой.
Они спустились к реке и пошли вдоль береговой линии. Выше на берегу среди деревьев ровным строем стояли бревенчатые домики: маленькие избушки, уютные строения побольше и настоящие роскошные загородные коттеджи. Очень походило на какую-то базу отдыха.
Даже если мужчина просто собирался трахнуть ее в одном из них, Алексеева готова была с радостью принять этот подарок. Она мысленно пообещала себе, что проживет и прочувствует этот момент на все сто процентов. Лишь бы быть рядом с ним какое-то время, ведь девушка и так получила уже гораздо больше того, о чем изначально шла речь.
— Что? — Спросила она, почувствовав на себе его взгляд.
Свободной рукой Матвей расстегнул верхние пуговицы на рубашке.
— Ничего. — По-мальчишески задорно улыбнулся он.
От строгого профессора не осталось и следа. Алексеева почувствовала гордость за то, что только она знает его таким. Только ей этот мужчина дарит такие улыбки.
— Тебя никто не потеряет, если ты вернешься домой, скажем… только утром?
Сердце подпрыгнуло и сильно толкнулось в ребра.
— Нет.
— Отлично. — Он крепче сжал ее ладонь.
— А тебя?
Ольга не могла не спросить о том, что ее беспокоило ничуть не меньше статуса их отношений.
— Я договорился, что за дочкой посмотрят до завтра. Если не случится никаких накладок, то у нас с тобой есть целая ночь.
Алексеева поспешно стерла с лица блаженную улыбку.
— А ее мать? Она… не будет возражать?
Наверное, Ольга полезла не в свое дело, потому что лицо профессора в одну секунду изменилось до неузнаваемости. Его словно замутило, от щек отлила кровь.
— Я воспитываю ее один.
— А, понятно. — Стушевалась девушка.
Опустила взгляд и принялась разглядывать песчинки на берегу. Она бы с удовольствием пересчитала каждую из них, если бы это хоть как-то могло разрядить обстановку.
— Наверное, поэтому порой и возникают трудности. — Добавил Озеров.
Ольге хотелось спросить о причинах, почему он не живет с матерью своего ребенка, но расспрашивать о прошлом она не имела права.
— Извини, что полезла с вопросами. Мы договаривались не делать этого.
— Ничего страшного. — Шумно выдохнул Матвей. — Вере исполнилось десять лет. Иногда мне кажется, что она совсем еще кроха, а иногда рассуждает как взрослая. И тогда я понимаю, что не молодею.
Дочери десять. Ему тридцать четыре. Звучит смешно. Разве он намного старше Ольги? Но если просто озвучить разницу между ними — пятнадцать лет, то эта цифра звучала внушительно.
— Думаешь, что ты слишком стар для приключений с молоденькими студентками?
Озеров остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Сделал глубокий вдох, медленно опустил голову и почти коснулся своим лбом ее лба. Его глаза так странно выглядели, будто они были не глазами вовсе, а целым океаном боли. Секунда, короткое мгновение, и раз — они снова сияли. Ольга снова видела в них свое отражение.
— Я вспоминаю о разнице в возрасте только в стенах университета. — Тихо сказал он. Взял ее за руку и снова потянул за собой, но теперь уже вверх. — Идем.
— Какие люди! — Встретил их вышедший на крыльцо одного из домов мужчина.
Выглядел он как ровесник профессора. Высокий, темноволосый, только слегка располневший. Мужчина был похож на отдыхающего: короткие шорты, сланцы, мятая растянутая футболка и выцветшая кепка. Вот только позади него на двери на табличке значилось «Управляющий».
— Привет! — Радушно пожал ему руку Озеров. — Знакомься, это Ольга. — Повернулся к ней. — Оля, это Дима. Мой старый товарищ.
Приглядевшись к ней, мужчина, которого представили Димой, немного опешил.
— Здрасьте. — Сдержанно проговорил он, кивнув.
— Оль, подожди меня здесь. — Матвей указал на скамейку при входе.
Девушка послушно опустилась на нее.
Мужчины вошли внутрь, но дверь прикрыли не плотно, поэтому до девушки доносились обрывки разговора.
— Решил замутить с малолеткой?
— Дима!
— Сколько ей? Шестнадцать?
— Отвали, а.
— Это вообще законно? Я тебя в прошлую субботу в клуб звал, подцепил двух нормальных телок, ты не захотел, а теперь кого сюда притащил? Чью-то внучку? Я не хочу, чтобы мне потом настучали по голове.
— Не хочу я в твой клуб, я же говорил.
Дверь закрылась плотнее, и голоса стихли до едва различимого шепота. Ольга часто заморгала, чтобы сдержать слезы обиды. Она знала, как всё это выглядело, но ей было плевать.
Девушка понимала, что эта связь не принесет им с профессором ничего хорошего, но была не в силах остановиться. Не в силах встать и уйти. Она хотела получить свою ночь с Озеровым любой ценой! Выцарапать у судьбы хотя бы одну горячую ночь с этим мужчиной, и всё. Больше ничего.
— Она — моя девушка! — Раздался голос Озерова.
Безапелляционный, не терпящий возражений тон — тот, к которому давно привыкли все его студенты.
— Я понял. Понял. Извини, дружище. Просто подумал, что ты уже башкой тронулся. Четыре года без бабы, и тут здрасьте-пожалуйста. Ладно бы с проституткой приехал, еще как-то понятно, а тут… почти ребенок.
— Ты мне друг или кто?
— Прости, прости! Всё, молчу!
Ольга соскочила с места и отошла к лестнице, ведущей вниз к берегу. Всё лучше, чем слышать это.
Сзади скрипнула дверь. Она обернулась. Выжидающе посмотрела на Озерова. Тот сделал несколько шагов и подарил ей самую красивую и щедрую из своих улыбок. В его руке были ключи.
— Домик номер семь. Идем?
Напряжение как рукой сняло.
— Идем.
Управляющий отодвинул занавеску, чтобы проводить их взглядом. Он даже расплылся в фальшивой улыбке и махнул девушке на прощание. Но та лишь смерила его гордым взглядом и отвернулась.
Когда они спустились с лестницы и пошли по асфальтированной дорожке, профессор обнял ее и положил ладонь ей на задницу.
— Это нарушение субординации, профессор. — Игриво заметила Ольга.
— Зато это определенно повышает твои шансы сдать мне зачет. — Ухмыльнулся Озеров, и его пальцы сжались крепче.
23
Конечно, воздержание Озерова длилось не все четыре года. Просто он не любил распространяться друзьям о своей личной жизни. Постоянной женщины у него не было, но короткие, ничего не значащие интрижки за это время пару раз случались. Их даже романами назвать было трудно.
Три года назад Матвей переспал с одной из старых знакомых, которая когда-то была подругой их семьи. Они встретились с ней в баре, много говорили об Ирине и о том, как им ее не хватает, а потом сами не поняли, как вдруг оказались у нее дома. На следующий день обоим, разумеется, было жутко стыдно, а Озерову даже мерзко, поэтому больше не встречались. Не самый красивый поступок по отношению к покойной — почтили память, называется. И Матвей чувствовал свою вину за это.
После этого у Озерова полгода не было женщин. Потом была одна командировочная — приехала в университет по обмену на две недели. Мужчина вряд ли бы вспомнил, как ее звали. Из воспоминаний остались лишь маленькая озорная грудь и объемная задница, утянутая в юбку-карандаш. И разве что несколько их встреч в гостинице.
Им даже разговаривать не приходилось: женщина была раскрепощенной, не задавала вопросов и просто брала от Озерова то, что ей было нужно — грубый, животный секс. Всё.
Хуже было с соседкой Викой. Та сначала сопереживала Матвею, вызывалась помочь по хозяйству или посидеть с дочерью. Но стоило однажды клюнуть на ее удочку и заглянуть в гости, как женщина слетела с катушек. Начала диктовать свои условия, распланировала их семейную жизнь на двадцать лет вперед, стала обижаться, что Матвей не разделяет ее мечтаний и закрепила все это буйной истерикой с битьем посуды.
Короче, несколько свиданий с этой дамой напрочь отбили у профессора охоту быть вежливым с соседями и заводить новые знакомства среди женщин. Он и сам не понял, как попытка избежать завязывания отношений превратилась в почти два года вынужденного целибата.