— Хорошо, — бросила она. — Разумеется, мы выделим вам комнату. Но сделайте мне одолжение: не вздумайте рассказывать людям, которые проводят по две смены на фабрике или сутки в кабинете, что вы работаете и устаёте. Поверьте, вы с вашим весёлым прыганьем по сцене и понятия не имеете, что такое настоящая работа!
Вот кто бы сомневался, конечно.
— Да, куда уж мне. А теперь — не могли бы вы показать мне, всё же, комнату?..
*
Я — фея-рогалик,
оу-оу,
Я живу, как летаю,
Оу-оу,
Я приношу детям счастье,
Оу-оу…
Исполняю мечты…
Ага, а ещё наверняка приношу ожирение и диатез.
Какой идиот писал их гимн, хотелось бы мне знать? Не знаю и знать не хочу. Радует одно: после десятого тоста весёлая, задорная песня была именно тем самым, что нужно пьяненькой, раззадоренной толпе.
Я прыгала на импровизированной сцене, потрясая дурацкими крылышками в виде крендельков и собранными в хвостики белыми волосами (пришлось изменить их цвет для одного из выступлений; тогда мне очень понравилось, как смотрятся светлые волосы в сочетании со внешностью островитянки, так что я решила оставить всё так). Несколько музыкантов, явно из коллектива завода, весело наяривали на своих инструментах нечто, что с большущей натяжкой можно было назвать мелодиями. Уверена, услышь их папа Буджо, он бы сказал, что это преступление против музыки — но кого это волновало? Заводские работники пили, веселились, эпизодически пытались схватить меня за ноги и облапать. Такое вот веселье.
Тех, кто больше всего распускал руки, я отправляла в страну снов, выпивая их энергию, но не переставала думать: а как бы пришлось обычной человеческой девушка на моём месте? В душном костюме, посреди запаха перегара и дешёвых духов, с ощущением чужих липких рук на коже, боли в ногах, усталости от бессонной ночи и охрипшего от пения горла — примерно так выглядит карьера певицы в самом начале.
Разумеется, у меня, как у селенити, свои преимущества. Я могу защитить себя от пьяных домогательств, моя регенерация в разы выше, чем у человека, каблуки не кажутся такой уж проблемой, а усталость можно частично восполнить чужой энергией.
Но это всё равно тяжело.
Хочется тишины, побыть в одиночестве, снять с себя дурацкий костюм, неприятно липнущий к телу… Одно радует — солнце уже почти взошло, осталось спеть ещё песни две, не больше. Только вот я не успею сегодня поспать: уже в обед я должна петь на празднике для дочери одного из торговцев. А вечером — в одном из музыкальных клубов. Что поделать? Новый Год для певцов никогда не будет простым временем.
… И в этот Новый Год
к вам придёт
Фея-кренделёк,
оу-оу!
На этом сомнительном обещании издевательство над моим вкусом наконец-то закончилось. Зал утонул в радостных криках.
— Лирическую! Ик!.. Спой лирическую!
— Про прекрасного принца!
Я прикусила губу. Что же, признаю: эта песня — лучшая из написанных мной. И я люблю петь её… примерно так же сильно, как ненавижу.
Я сделала знак моим импровизированным музыкантам, чтобы умолкли: так уж вышло, что для этой песни я всегда играла сама. И выбирала для этих целей бас-гитару.
Конечно, рояль бы был бы уместнее, учитывая обстоятельства. Но, во-первых, его проблемно было бы таскать за собой, а во-вторых…
Рояль — это для Или. И слишком про него.
Я подошла к шкатулке и повернула ключ на нужное деление, наполняя воздух шорохом маракасов и ударами основного ритма. Гитара легла в руки, будто ластилась, как огромный кот. Я ласково провела пальцами по струнам, заставляя инструмент мурлыкать вступление, медленно и печально.
Мой голос нынче был под стать внешности — густое, бархатистое контральто. Это было идеально в сочетании с битами и гитарой, пришедшими с островов и считавшимися неправильной музыкой. Музыкой бедняков.
Забавно: раньше я пела лишь классику, стараясь угодить высшему свету. Теперь же мне наплевать на их мнение, и это ощущается… правильней. В разы.
Как та музыка, что вырывалась из-под моих пальцев. Как те слова, что поплыли над полным пьяных парочек залом.
Счастлив ли ты с ней?..
Я думаю об этом каждый день
Не находя ответа.
Помнишь ли меня?...
Я не спрошу, ведь мы с тобой
Останемся секретом…
Я замолчала на миг, позволяя мелодии нарастать и смениться ритму.
Я променяла тебя на маску,
Я променяла тебя на бренность дней.
Я так хотела волшебной сказки,
Но я совсем, совсем, совсем
Не была готова к ней.
Твой замок пылает огнями,
Мои улицы черны от грязи и тьмы.
Ты стоишь на вершине мира
А я вечно, вечно, вечно
Живу взаймы.
Поймёшь ли ты меня,
о прекрасный принц?
Встретишь ли меня,
о прекрасный принц?..
“Я не была готова, что это будет так больно, — думала я, ударяя по струнам сильнее, позволяя музыке растекаться полноводной рекой припева. — Не думала, что всё так обернётся.”
И я не знаю как быть, когда мне
Всегда нужно бежать по кругу,
Раня ноги об острые камни,
Не опуская усталые руки.
И я не знаю, что остаётся
Делать Золушке после бала,
Если он никогда не вернётся,
Если туфельку не оставить…
Что… Что делать ей?
И как забыть его?..
Я сыграла ещё несколько аккордов и застыла, чувствуя, как подрагивают кончики пальцев. В горле стоял ком.
Почему это так больно до сих пор? Как это может быть настолько больно?..
— Эй, чего ты там застыла! Давай что-то задорное!
— Точно! Про весёлых вдовушек!— пьяные голоса ворвались в мир моих чувств и воспоминаний, грубо вырывая в реальность.
Я несколько раз глубоко вздохнула, подавляя боль в груди, и растянула губы в весёлой улыбке.
Что же, теперь поём про весёлых вдовушек, верно? Желание заказчика — закон!
26
Полчаса спустя я, с наслаждением стянув с себя отвратительный костюм, оставила крохотную каморку, служившую мне раздевалкой, и вышла навстречу вел-лерскому зимнему рассвету.
Прохладный воздух, пахнущий дымом, мусором и морозом, показался мне сладким до невозможности. После запахов перегара, немытых тел и чужой рвоты — уже вполне себе удовольствие. И даже серые очертания заводов имеют своё собственное, томное и притягательное, очарование...
— Долго ты, — голос Бэна вырвал меня из раздумий. Он вышел из тени, пряча руки в глубоких карманах. Кончики его косиц, выглядывавшие из-под кепки, покрылись инеем, что придавало названному братцу вид совершенно фантасмагорический.
— Да как обычно, — пожала я плечами. — Зачем ждал-то?
— Чтобы тебе одной не ходить ночью. Разве не очевидно?
Я насмешливо выгнула бровь:
— Серьёзно? Мы ведь оба знаем, что я — один из пунктов в списке самого страшного, что только может встретиться на этих улицах. Зачем мёрзнуть зря?
“Шутка в том, что с тем, с чем не могу справиться я, ты тоже едва ли поможешь,” — добавила мысленно. Но вслух говорить не стала: ни к чему ранить мужское самолюбие лишний раз.
— Моя сестра не будет возвращаться одна ночью.
— Две технические поправки: во-первых, уже почти утро, во-вторых, я не твоя настоящая сестра.
— Ничего не меняет для меня, — ответил Бэн немного резче, чем я привыкла.
За этим что-то определённо крылось.
— Бэн, ты не думай — мне приятно, правда, — отметила я мягко. — Но всё же, у тебя экзамены на носу. Ответственные. И в мастерской ты буквально живёшь. Мы оба знаем, что тебе стоит сейчас, например, спать. А вместо этого ты встречаешь меня после работы… снова. Почему?
— Просто так.
— Бэн, не нарывайся, а? Хуже ведь будет. Я ведь и начать угрожать могу.
— И что ты мне сделаешь? — фыркнул он. — Съешь?
Я сладко улыбнулась и быстро осмотрелась, убеждая, что никого рядом нет.
А потом — превратилась.
Это был нечестный приём, конечно. Признаю. С другой стороны, это эксперимент, который я хотела провести уже давно. Так что, раз уж нашёлся повод…
— Это нечестно, — сказал Бэн, не сводя с меня болезненного, странного взгляда.
— А скрывать от меня что-то — честно? — я мило улыбнулась ему улыбкой Дайяны Гохорд. Его губы болезненно дрогнули. Значит, до сих пор… — Зато теперь я понимаю, почему ты избегаешь любого общения с девушками.
— Может, я просто сосредоточен на работе?
— Ну да, — я легко пожала плечами. — И прячешь фляжку с выпивкой меж стеллажей по той же причине.
Бэн поморщился и будто бы сдулся весь.
— Просто смени этот облик, — сказал он. — Пожалуйста. И да, я жалкий и не могу её забыть. Ясно?
— Куда уж яснее, — я легко стряхнула с себя шкуру Дайяны и ободряюще сжала его руку. — Нас тут таких двое, если что. Но уговор есть уговор: объясни мне, будь добр, с чего ты взялся меня встречать?
Он вздохнул и отвёл глаза.
— Понимаешь, — начал он, — парни в пабе, особенно те, что из консервативных семей, говорят о тебе… разное.
— Вот как? — ничего нового, на самом деле. Издержки моей нынешней внешности и жизни в эмигрантском районе.
— Говорят, что ты роняешь честь имбайских женщин, — заметил Бэн. — Угрожают встретить тебя ночью, когда будешь идти одна. И сделать… всякое.
Я понимающе улыбнулась. Всякое, значит… Всего лишь ещё одна сторона жизни певицы. Как минимум, в нашем обществе.
— Я смогу справиться с ними, Бэн.
Он упрямо тряхнул головой:
— Знаю. Но лучше провожу.
Дальше спорить я не стала.