– Что все это значит? – настаивал Кратов. – Что это за цирк?
– Консул, это не цирк, – наконец ответила Лилелланк, когда он уже решил, что больше не добьется от нее ни слова. – Все очень серьезно.
«Но я не хочу, чтобы все было настолько серьезно, – подумал Кратов с отчаянием. – Не хочу никого подозревать. И в особенности чтобы мои подозрения оправдались».
– У вас есть предположения? – вдруг спросила она. – Вы умный человек, они наверняка у вас должны появиться.
– Давайте упростим задачу, – промолвил он. – Кто за вами стоит?
– Не могу вам сказать.
– Не хотите?
– Нет полной уверенности. – Она болтала носком ботинка, задумчиво следя за этим своим занятием. – Ойе мa-а… почему бы и нет? Если вы полагаете, что это облегчит вам жизнь… Была организована специальная ксенологическая миссия. Внедрение активного наблюдателя в условно дружественное гуманоидное окружение. В данном контексте гуманоиды – это вы, представители вида Homo sapiens. План миссии разрабатывался в Уинхемраанийском гуманитарном университете, в отделении экспансивных стратегий, что на планете Смитамосмататау звездной системы Титьетитугри. Всех участников проекта перечислить я не могу, поскольку мой уровень компетенции недостаточно высок, но моей непосредственной подготовкой занимался доктор Кувавитагаштит. Вам что-то говорят эти имена?
– На какой ответ вы рассчитываете? – хмыкнул Кратов. – Я даже не уверен, что вы не придумываете эту тарабарщину на лету.
– Во-первых, я могу повторить ее хоть сто раз. А во-вторых, мне ничего не нужно придумывать. Я точно знаю, что все названные мною имена никогда не попадали в поле зрения земной ксенологии. И не попадут еще очень долго, а то и вовсе никогда. Галактика слишком велика, а вы слишком самонадеянны… – Лилелланк коротко рассмеялась. – Ну вот, я не устояла перед вашим хваленым обаянием и выдала все имена, явки и пароли. Пользуйтесь, если есть желание. Это все, Консул, действительно все, к чему я как наблюдатель имела касательство. Кто является реальным вдохновителем миссии, что стоит за этим проектом, какие силы, я предполагать не могу. Мое воображение пасует, вся надежда на ваше. Но это очень большие силы.
– Дверь в Башню открыли вы?
– Конечно я. Не спрашивайте, каким образом, это не моя тайна, а тех, кто возвел Башню на планете.
– Неужели Башня была построена лишь для того, чтобы в нужный момент попытаться остановить меня или того, кто мог оказаться на моем месте?
– Я же говорю: люди так самонадеянны… Нет, Башня появилась по другой причине и для более впечатляющих целей. Никто и не предполагал, что однажды возникнет план использовать ее столь нерациональным способом. Но согласитесь, попытка была хорошая!
– Я должен был войти внутрь?
– Неизбежно. Все очень рассчитывали на вашу… э-э… любознательность. И никто не учел внезапно открывшуюся в вашем психопрофиле доминанту здравого смысла.
– И что потом? Я бы погиб там? Остался внутри навсегда?
– Консул, я повторяю: то была неудавшаяся попытка тонкой игры с такой тяжелой игровой фигурой, как вы… Внутри вас ожидали открытия, которые изменили бы всю вашу жизнь. Настоящие открытия, не какая-нибудь мелочь вроде обглоданных ветром руин, истлевших механизмов неясного назначения или стаи скользких пучеглазых тварюшек, что жаждут получить от контакта те плоды, которые контакт никогда не приносит. Там, внутри, все было бы очень интересно, интереснее всего, что выпало вам увидеть за всю свою жизнь… Это ящик Пандоры, только без фатальных последствий. Резерв на особый случай, которым решено было пожертвовать во имя высшей цели. Но вы не приняли эту жертву.
– Те ребята на платформе, – сказал Кратов. – Чижов и его команда… Ветковский с Урбановичем… они настоящие ксенологи или ваш почетный эскорт?
– Я полагала, что вы сами догадаетесь. – Выдержав паузу, Лилелланк засмеялась. – Будьте спокойны, Консул, они самые настоящие. Земные энтузиасты, романтические и простые, как теорема Пифагора… в соглашениях евклидовой геометрии, разумеется. Хотя за Льва и Марка не поручусь, они на форпосте появляются набегами, их цели мне непонятны…
– И что дальше?
– Статус-кво будет восстановлен. Дверь закроется. Думаю, очень надолго. По нашим с вами меркам – навсегда. Если, разумеется, в Галактике не возникнет ситуация, для которой строилась Башня.
– Вам придется исчезнуть. Придумайте благовидный предлог, не привлекайте к себе повышенного интереса. Я не один такой умный и даже не лучший в профессии.
Лилелланк скорчила умильную рожицу:
– А можно я останусь? Ну, Консул, ну пожалуйста! Здесь так весело, меня все так любят…
Кратов не отвечал, и она решила не продолжать свое маленькое шоу для единственного зрителя. Лицо женщины сделалось устало-ироничным.
– Конечно, я исчезну. Уходить надо красиво и вовремя. У вас точно нет сигареты? Дым, прощальный взгляд из-за сизого облачка, с той стороны… А ведь вы никогда не узнаете, Консул, что было внутри Башни. И эти милые энтузиасты никогда не узнают. Другой мир, другая парадигма. Громадный сундук новых игрушек. Но это ваш выбор… который вы всё еще можете изменить. Не хотите, нет? Я обязана была спросить. – Она легко поднялась на ноги и потянулась, как маленькая пума. – Вот еще что… не думаю, что открою вам нечто новое. На самом деле, что бы вы ни думали, генетически я – юффиэй. Но моя родина не Яльифра.
Она выжидательно молчала, и спустя минуту, показавшуюся бесконечной, Кратов спросил:
– Потерянные корабли Мейал-Мун-Сиар? Осколки Великого Разделения?
– Ойе ма, – разочарованно сказала Лилелланк и негромко поаплодировала. – Консул, вы и вправду тот, кем вас считают. Я желала бы провести рядом с вами намного больше времени, но вы, злодей этакий, не оставляете мне шанса… Человечество топчется на крохотном пятачке галактической периферии, опрометчиво полагая, будто смогло охватить своим убогим умишком всю Галактику. Но по ту сторону Ядра существует вселенная, о которой вы и не подозреваете. Мириады неизвестных вам миров, в которых все иначе, все устроено не так, как диктует ваше воображение. Хотите еще интереснее? Мы, не-юфманги с другого края Галактики, называем себя чонгай, а наш мир – Чонуратаджу. Мы не живем в недрах планеты, поэтому у меня активное периферическое кровообращение и теплые руки. Я знаю, что вы это заметили… Но мы – не единственный осколок Великого Разделения. Там есть эхайны, иные эхайны. – Глаза ее заговорщицки расширились и засияли. – И даже иные люди. Подумайте об этом.
– Зачем вы мне говорите об этом сейчас?
– Все еще не теряю надежды выполнить миссию.
Усмехаясь, Кратов промолвил:
Хоть еще я не знаю
Той белой горы Сираяма в Коси,
Куда ты уезжаешь,
Но в снегу постепенно
По следу твоему я отыщу ее.[13]
Женщина приоткрыла рот, как бы в изумлении. Но затем взгляд ее сделался лукавым, и она ответила:
– Лилелланк, – сказал Кратов проникновенно, – ведь вы – не единственная, верно? Вы и этот ваш… – Он раздельно и со вкусом продекламировал: – Уинхемраанийский гуманитарный университет потерпели фиаско… но одной попыткой дело не ограничится, не так ли?
– Ничто и никогда не оканчивается окончательно, – произнесла женщина, изящно воздев указательный пальчик. – Ойе ма, какая неуклюжая тавтология, вдобавок отягощенная аллитерацией! Мне следует больше работать над человеческой грамматикой… хотя теперь-то уж зачем? Прощайте, Консул. Вы забавный, правда.
Дверь за ней закрылась.
«Прощай, Снегурка», – подумал Кратов. У него так и не получилось как следует на нее разозлиться.
Часть третьяСтояние на Тетре
1
Экзометральный переход – это приключение особого рода. Тут сгодится любая аллегория. Камень, брошенный с высоты. Стрела, расставшаяся с тетивой. Артиллерийский снаряд, покинувший пушечное жерло без надежды вернуться. Нечто отправленное в неуправляемый полет до момента соприкосновения с намеченной целью. Ни свернуть, ни остановиться. Впрочем, остановиться, то есть выброситься из экзометрии в субсвет, вполне возможно. Затруднение в том, что никогда не знаешь, где окажешься в результате. И если это будет межзвездная пустота, а не атмосфера планеты, скопище астероидов или недра звезды, то можно считать, что повезло. Поэтому разумнее всего не испытывать судьбу и лететь или падать, кому какое сравнение ближе, но до конца.
А еще это тяжкое испытание для праздного пассажира на грузовом транспорте. Долгие часы, а то и дни, которые нечем заполнить. Отсутствие всего, что входит в типичное представление о досуге. Ни баров, ни игровых залов, ни бассейна. Голые стены, скучные коридоры, равнодушная к чужим переживаниям команда. Экипаж по крайней мере может заняться штатным обслуживанием бортовых систем, до которых на стоянках руки доходят в самую последнюю очередь, а то и не доходят вовсе. Пассажиру поучаствовать в этом не самом увлекательном времяпрепровождении, разумеется, не предложат. Его удел – торчать в своей каюте, изнывая от зевоты. Либо же пасть в объятия увеселительной фантоматики, пережить какое-нибудь безумное приключение в самых неукрощенных джунглях Галактики, в подводных лабиринтах с кошмарными чудищами за каждым поворотом, на ледяных вершинах невообразимо высоких гор. Наконец, плюнуть на все и проспать весь полет в мягких лапах гибернатора… Кратов был готов к любому выбору. На беду, скоро выяснилось, что на борту «Тавискарона» отсутствовали фантоматоры, даже самые простецкие. (Элмер Э. Татор: «Но мне и в голову не приходило… Кто бы мог подумать… Это же пустая трата бесценного времени… Экипажу всегда найдется работа… Ах да, ты же не член экипажа, Кон-стан-тин…») Гибернаторы, впрочем, наличествовали, и Мадон не нашел лучшего времени, чтобы заняться их профилактикой. Оставалось одно: скучать и зевать, зевать и скучать.