Очень скоро Кратов, совершенно обалдевший от безделья, устремился в коридор. Корабль показался ему вымершим. Вывернувший из-за угла Брандт, безмолвный, каменноликий, оживления ландшафту не прибавил. Глядя куда-то в пространство, он обогнул Кратова, будто некстати подвернувшуюся под ноги декоративную вазу, и сгинул в недрах ангара. «Что-то с ним не так, – подумал Кратов, с подозрением глядя ему вслед. – Может быть, он робот?» Ему понадобилось некоторое усилие, чтобы избавиться от этой богатой мысли.
Спустя несколько минут ноги сами привели его в кают-компанию.
Там было тихо, как и на всем корабле. Горел мягкий рассеянный свет. На длинном столе со скругленными краями стоял прозрачный кофейник. В придвинутом к столу кресле, держа на весу большую белую кружку с дымящимся кофе, сидел бортовой медик Роман Мурашов. Он был закутан в малиновый махровый халат, из-под которого виднелась часть форменной фуфайки с начальными буквами имени корабля. Глаза Мурашова были закрыты, а свободная от кружки рука лежала на стопке листов плотной бумаги, с расстояния нескольких шагов выглядевших абсолютно чистыми.
– И я вас понимаю, – сказал Мурашов, не размыкая век.
Он с первой же встречи показался Кратову человеком весьма проницательным – в смысле, близком к буквальному. Если и существовали в природе натуральные телепаты, то Мурашов явно входил в их число (к ним же безусловно относилась девочка Рисса с острова Ферма, другой знакомый Кратову живой феномен). За исключением этого редкостного качества, да еще, пожалуй, чрезмерного пристрастия к латинской фразеологии, что не всегда оказывалось к месту, сам Мурашов выглядел довольно заурядно и внешностью был наделен непримечательной: простецкая маловыразительная физиономия, короткие рыжеватые волосы, средний рост, среднее телосложение, в общем – все среднее. Вот разве что глаза, холодно-зеленые и неподвижные, немигающие, как у рептилии, неприятно и даже несколько настораживающе контрастировали с внешней простотой и усредненностью. При первом знакомстве Кратов сразу же ощутил подсознательное и труднообъяснимое неудобство в общении. Поломав голову, в чем тут дело, он заподозрил в Мурашове человека-2. А утвердившись в подозрениях, задал тому прямой вопрос, на что получил прямой и обстоятельный ответ. Нет, Роман Мурашов, с его слов, человеком-2 не был, хотя, если уж совсем честно, не отказался бы. Коли не врут популяризаторы науки, люди-2 практически – вернее, технологически – бессмертны, способны адаптироваться к самой неблагоприятной окружающей среде, наделены абсолютным эмоциональным самоконтролем и близки к абсолютному же контролю над собственным метаболизмом, а это Мурашову казалось очень заманчивым. Человек-2 из него вышел бы хоть куда, но бодливой корове бог рог не дает. К тому же люди-2 все поголовно приличные эмпаты, но вот телепатов среди них нет по определению, поскольку телепатия как физиологическая функция живого организма в силу уникальности и малоизученности пока формализации не поддается. По неподтвержденным слухам, какой-то вундеркинд с какого-то детского острова в Юго-Восточной Азии якобы нашел практическое решение этой задачи, пусть и в какой-то чрезвычайно специфической форме, но по крайней своей младости и безграмотности изложить собственное прорывное открытие в формальном виде еще не может, а те, кто может и владеет необходимой эрудицией и тезаурусом, со своей стороны, не в состоянии понять слова и досадливые жесты самого вундеркинда, так что придется подождать, пока юное дарование подрастет и само все сделает, а прозвище означенному вундеркинду – Виктор-То, сиречь Большой Виктор… Затем Мурашов впился в Кратова своим мертвящим взглядом и в свою очередь задал прямой вопрос: не обманывают ли его, Мурашова, ощущения, что доктор Кратов каким-то манером изрядно осведомлен о событиях на упомянутом детском острове в непосредственной связи с Виктором-То?
Поэтому сейчас, располагаясь в кресле напротив, Кратов имел все основания устало проронить:
– Опять за свое, док?
– Я не читаю мысли, – терпеливо сказал Мурашов. – Omne nimium nocet.[15] Что за странные фантазии… У вас на лице написано, что вы изнываете от скуки. Вы натура энергичная и деятельная, запирать вас в жестяной коробке без малейшей возможности самореализации все равно что бросить в бочку два громадных куска урана или что там у предков употреблялось для цепных реакций…
– Но вы не смотрите мне в лицо, – заметил Кратов.
Мурашов наконец открыл глаза и впервые поглядел на Кратова с некоторым даже любопытством.
– Я видел ваше лицо нынче утром, – сообщил он. – Такое зрелище врезается в память. Не думаю, будто что-то могло измениться к обеду. Кстати, скоро обед. А это значит, что наши добрые труженики покинут свои норки и скрасят вашу хандру незатейливыми быличками из межгалактического быта.
– Не преувеличивайте, док, – сказал Кратов. – Никто из нас еще ни разу не покидал пределов нашей Галактики. Все, что с нами происходит, ограничено Внешним Рукавом. Мы все еще топчемся на крохотном ее пятачке, – добавил он, вспомнив недавнюю беседу с загадочной девицей по имени Лилелланк.
Это не осталось незамеченным.
– Не расскажете, что это за спектакль вы разыграли давеча в гостинице? – спросил Мурашов.
– Не припоминаю, чтобы вы присутствовали, – проворчал Кратов.
– Вы меня просто не приметили. Вы в тот момент вообще никого не замечали, кроме той сиреневой эльфийки.
– Феи, – строго поправил Кратов. – Феи, а не эльфийки. Эльфов не существует, а феи даны нам в ощущениях, по большей части болезненных.
– Стало быть, не расскажете, – подытожил Мурашов.
– Я же не интересуюсь, куда вы запропастились с самого прибытия, – ядовито произнес Кратов.
– Ну, мне-то как раз скрывать нечего, – засмеялся Мурашов. – У меня было амурное приключение.
Кратов, прищурясь, окинул его критическим оком.
– Не верите, – с удовлетворением констатировал Мурашов. – И справедливо. Как вам это удается? Я что, я всего лишь медик со специально развитым эмпатическим восприятием. Читаю язык тела, мимику, эмофон… да его здесь все читают. Иное дело вы…
– Не морочьте мне голову, Роман, – невозмутимо сказал Кратов. – Во-первых, про сиреневую фею я все едино ничего вам не расскажу кроме того, что на Авалоне ей больше делать нечего. А во-вторых, будет лучше, если вы… – Он едва сдержался, чтобы не высказать то, что вертелось на языке: «…сознаетесь, кто вы таков на самом деле». Вместо этого, выдержав короткую паузу, закончил фразу: –…прекратите интересничать и угостите меня какой-нибудь незатейливой быличкой из своей медицинской практики.
Мурашов отхлебнул из кружки, аккуратно отставил ее в сторону и откинулся в кресле, скрестивши руки на груди.
– Черт, а ведь это проверка! – сказал он с веселым изумлением. – Консул, у вас есть знакомые среди медиков? Все наши былички изобилуют специальной терминологией и юмор capitulatim[16] специфический, мрачноватый…
– Не беспокойтесь, – успокоил его Кратов. – Когда вы начнете завираться или поплывете, я сразу пойму.
– Могу вас заверить, – сказал Мурашов проникновенно. – Я не инопланетный соглядатай. И, если мои предыдущие доводы вас ни в чем не убедили, не человек-2. Спросите хотя бы мастера.
– Да он сам мне про вас поведал, – сказал Кратов.
– Вот как? – вскинул брови Мурашов. – Можно узнать, в каких выражениях?
– Примерно в следующих: «Не знаю, зачем нам медик, но Корпус Астронавтов настоял на своем…»
– Все верно, – кивнул Мурашов. – Этот рейс выполняется независимой компанией «Татор и сыновья», которая официально не подвластна Корпусу Астронавтов. Что не избавляет ее от следования формальным требованиям безопасности, каковые предъявляются в Корпусе ко всем перевозчикам, вне зависимости от их юрисдикции. Разве вы этого не знаете?
– Откуда же мне…
– Теперь знаете. Вдруг однажды и вы пожелаете отправиться в свободное плавание по волнам эфира… Медик и третий навигатор, оба от Корпуса Астронавтов. Разумеется, третий в количественном смысле, а не по его позиции в судовой роли.
– Для медика вы неплохо владеете бюрократическими периодами.
– Было время, когда я ежедневно вынужден был объяснять каждому члену экипажа «Тавискарона», за каким дьяволом… употреблялись и более энергичные выражения… меня втиснули на борт вольного галактического транспорта.
– Но теперь-то все позади?
– Не скрою: то, что придется объяснять свое присутствие еще и пассажиру, застало меня врасплох. – Кратов открыл было рот, чтобы напомнить, кто здесь главный, но Мурашов упреждающе поднял ладонь. – Разумеется, вы генеральный фрахтователь и вообще человек в Галактике не случайный. Но ваше присутствие на борту, да еще и в столь опасном рейсе, есть скорее исключение, нежели правило. Собственно, этим обстоятельством и вызвано повышенное внимание Корпуса к миссии «Тавискарона», в иных условиях сошедшей бы за рутинную. Насколько мне известно, мастер не слишком протестовал. И то: кому захочется в условиях повышенного риска вдруг оказаться без поддержки Корпуса Астронавтов, как каким-нибудь, черт их знает, полоумным крофтам?!
– Так вы приглядываете за ходом миссии?
– Я пользую людей. Вот недавно вправлял Александру-свет Христофорычу вывихнутый палец. Он бы и сам вправил, но у него бы вышло бо-бо, да еще с осложнениями, причем надолго.
– А у вас вышло все как надо?
– Divinum opus sedare dolorem.[17] Вывихнете что-нибудь – сами убедитесь. Но лучше не надо, с меня потом в медицинской комиссии семь отчетов истребуют за инцидент.
– Приму к сведению. Кто же этот третий навигатор, призванный охранять мою безопасность от беспечных удальцов-звездоходов?
– Даю одну попытку, – сказал Мурашов, откровенно резвясь.
Кратов пожал плечами.
– Брандт, разумеется, – сказал он.
– Ну-у, так неинтересно… – протянул Мурашов. – Лучше сознайтесь, что мастер вас предуведомил.