о насыщенных шумов. Эти постоянные разговоры, смех, песни по вечерам! Ну сколько нас там… от силы неполных две дюжины… и еще эта странная община молодежи, которая обитает невесть где и никогда – на одном месте… Кто бы мог подумать, что мельчайшая ячейка человеческого общества способна порождать столько шума! А здесь, у виавов, тишина. Нельзя сказать, что абсолютная, но близко к таковой, очень близко… В самом начале меня предупреждали, что, возможно, перед уходом виавы отключили все свои системы, и я рискую однажды замерзнуть или задохнуться. Черта с два, джентльмены! Все работает, как часы, хотя трудно себе представить, сколько адского шума может исходить от старинных механических часов…
– Вы любите тишину, доктор? – спросил Мадон сочувственно.
– Я исследую тишину, – объявил тот. – Не столько физические характеристики, с этим давно все ясно. Меня интересуют психодинамические свойства тишины. То, как тишина взаимодействует с помещенными в нее объектами. Например, с человеческим сознанием.
– Разве сознание – объект? – поразился Белоцветов.
– Если отвлечься от физиологических основ его функционирования, вообще перейти на более высокий уровень абстракций, то сознание – объект не хуже прочих. – Доктор Кларк внимательно посмотрел на бесхитростную физиономию Белоцветова, затем исследовал постную мину Мадона. – Ну, это надлежит разъяснять специально…
– Не нужно, – быстро сказал Кратов.
Мадон, выглядевший подавленным в любой компании, где кто-нибудь много и увлеченно разглагольствовал на скучную тему, скис окончательно. «А смысл?..» – читалось в его глазах. Доктор же Кларк, сдвинувши кустистые брови, внезапно явил чудеса проницательности.
– Зачем, вы спросите меня, джентльмены? – возгласил он. – Какая польза в том, чего нет? Ведь абсолютной тишины не существует, не так ли. В специальных анэхоических камерах можно вплотную приблизиться к полному беззвучию, но не более того. Неподготовленный человек может сойти с ума, да и подготовленному будет несладко. Я не ставлю таких изуверских экспериментов. Использование компактных изолирующих полей дает вполне приличный уровень тишины, то есть за пределами человеческого восприятия внешних шумов… А теперь так: все замолчите на тридцать секунд. Просто сосчитайте до тридцати про себя и в течение этого срока попытайтесь не издать ни единого звука. Даже не дышите и по возможности договоритесь с собственным кишечником.
– Я не виноват, – быстро сказал Белоцветов. – Во мне с утра одна лишь чашка кофе. И бутерброд, которым можно смело пренебречь…
– Время пошло! – рявкнул доктор Кларк и всплеснул руками.
Экраны погасли, будто их задуло порывом ветра, все помещение мгновенно погрузилось в непроницаемую бархатную темноту.
Разумеется, полной тишины не случилось. Кратов, плотно сомкнув губы, дабы не вырвалось ни единого звука, оказался один на один с собственным организмом. Хвала небесам, в животе не урчало… но в жилах оглушительно пульсировала кровь, в ушах сам собою возник и повел себя с вызывающей дерзостью белый шум, а в мозгу гвоздем застряла музыкальная фраза самого фривольного происхождения, то есть не струнный квинтет Деллафемины, не клавесин Антонио Вивальди, не благородный орган Баха, а что-то низменное и мелкое, из низкопробного мюзикла вроде «Нового Эксодуса» или чего похуже… «Никогда больше не стану слушать эту дрянь, – думал Кратов пристыженно. – Отныне и вовек только лучшее, только возвышенное. Потому что неизвестно, с чем я останусь наедине, когда однажды пропадут все звуки. Для таких случаев лучше иметь хорошо почищенные кладовые памяти. Как ни старайтесь, милый доктор, полной тишины вы не достигнете. Тишина – это всего лишь отсутствие внешних раздражителей, дефицит воздействия на органы чувств. Сенсорная пустота, которую мозг тотчас же и с большой охотой заполнит собственными экспонатами из загодя собранных коллекций. Уж я позабочусь, чтоб это были шедевры, а не дешевые поделки… Бог знает, что я выдумываю. Что это на меня вдруг нашло? Тоже мне, ценитель сыскался, гурман и эстет… Этот звездоход-расстрига хотел донести до нас нечто иное. Жаль только, что он более привычен к понимающей, подготовленной, сообразной аудитории. Видать, давно не выступал на публике… и тут появляются, страшно сказать, Белоцветов с Мадоном… и спасибо еще, что не Грин с Брандтом!»
Вспыхнул свет, экраны вернулись на прежние места и замигали с энергией, кажется, утроенной против прежнего.
– Что вы слышали, джентльмены? – вопросил доктор Кларк.
– Собственные мысли, – осторожно сообщил Татор.
– Я тоже, – сказал Кратов.
– Лично я не мог избавиться от образа хорошо прожаренного куска мяса, – объявил Белоцветов. – В хрустящей корочке, под гранатовым соусом…
– Я читал молитву, – сказал Мадон. Он смущенно огляделся. – Что, не следовало этого делать?
Какое-то время все смотрели на него с изумлением, потому что никто не ожидал от этого циника и зануды внезапно и без специальных к тому поводов обнаружившей себя религиозности. Затем доктор Кларк сказал, сардонически щурясь:
– Ну что ж, занятие не более бессмысленное, нежели все прочие. Как я понял, джентльмены, все вы инстинктивно и даже слепо постарались подавить тишину в себе, вытеснить ее из своего сознания, как нечто нежелательное, подобно тому, как антигены избавляются от вирусов. Все обыкновенно так и поступают. Как утопающий, который совершает массу лишних движений, не всякое из которых целесообразно в постигшей его ситуации… Здесь нужна специальная подготовка, часы медитации, которых, как я подозреваю, у вас попросту нет. – Татор с готовностью закивал. – Но если бы вы не стали сопротивляться, тишина – здесь я имею в виду тишину не как идеальное отсутствие акустических раздражителей, а как психофизическое состояние, с явным преобладанием физических характеристик… тишина забрала бы вас к себе.
– Но зачем?! – не утерпел-таки Мадон.
– Никогда не задавайте науке вопросов «зачем?», молодой человек, – чопорно сказал доктор Кларк. – Настоящая наука совершается не «зачем», а «потому что». И зачастую «вопреки»… То, что выглядит ненужным, бесполезным и вздорным сейчас, может оказаться насущным и безгранично востребованным по прошествии времени. Я авансирую будущее человечества. Однажды разум достигнет пределов развития в четырех измерениях… здесь я подразумеваю три традиционных измерения и экзометрию, если условно полагать ее базовым нулевым измерением… Впрочем, кому я читаю азы пространственной физики? Вы по роду деятельности разбираетесь в этом не хуже моего и к тому же каждодневно сталкиваетесь со всеми измерениями на практике, vis-a-vis. Но когда разуму станет тесно, он примется искать двери в иные пространства. Тишина как нельзя лучше подходит на роль таких дверей. Не спрашивайте, почему, для меня это очевидно, а у вас нет времени выслушивать мою лекцию с изложением системы аргументов… Надеюсь, вы уже достаточно проголодались?
– Мы не хотели бы обременять своим присутствием… – начал было Татор.
– Ерунда, – отмахнулся доктор Кларк. – Всегда приятно увидеть новые лица и убедиться, что мир по-прежнему материален и существует. Плохо, что у меня давно иссякли добровольцы, поэтому приходится экспериментировать на себе, а моя возрастная акустическая толерантность постоянно вносит погрешности. Никто не желает уделить пару часов служению науке?
Татор откашлялся, покосился в сторону Кратова, безмятежно прихлебывавшего кислое пойло из своего стакана, и не без ехидства объявил:
– Так случилось, что среди нас находится персона, облеченная полномочиями инспектора Агентства внеземных поселений.
– На общественных началах, – напомнил Кратов.
– Honoris, так сказать, causa, – добавил Мадон с мстительным удовольствием,
– А, понимаю, – кивнул доктор Кларк. – Жаль. Тогда вам нужно в обсерваторию. Кстати, это хорошее решение по многим параметрам.
– Любопытно, – сказал Татор выжидательно.
– Во-первых, Рассел Старджон, главный координатор станции «Тетра», постоянно обитает в обсерватории. Он лишь называется главным, хотя по сути является единственным. Поэтому мы все для краткости предпочитаем именовать его «директор». В его управлении находятся один системный инженер и один медик. Чем они заняты в свободное время, которого у них в изобилии, сознаюсь честно: не ведаю. Основное же призвание старины Рассела – астрофизика аномальных систем. Местное светило для него непреходящий источник вдохновения. Хотя, казалось бы, что в нем аномального, за исключением орфанажа…[22] Во-вторых, Рассел обожает принимать гостей. Ему ведь не требуется абсолютная тишина в таких объемах, как мне! В-третьих же, инспектор, сэр, – доктор Кларк отвесил в сторону Кратова короткий поклон, – Рассел в курсе всего, что творится на станции… во всяком случае, он на это надеется… и потому с готовностью удовлетворит ваше любопытство. У вас ведь есть к нему вопросы как у инспектора к главному координатору?
– Не уверен, – сказал Кратов уклончиво. – Мне достаточно убедиться, что вы все благополучны и у вас тут весело.
– О! – вскричал доктор Стэплдон Кларк. – Более чем! За мной, джентльмены!
С этими словами он распахнул скрытый в стене крыжовникового цвета шкаф и выудил оттуда десятигаллонную ковбойскую шляпу.
5
Обсерватория располагалась почти в двух милях от сектора виавов, и эти мили пришлось покрыть пешим ходом. За всех ручаться не стоило, но кое-кто определенно проклял этот выбор. По дороге доктор Кларк, из уважения к гостям отказавшийся от велосипеда, не переставал болтать и энергично жестикулировать, чем совершенно деморализовал беднягу Мадона. Улучив момент, тот поравнялся с Кратовым и, привстав на цыпочки, шепнул ему на ухо: «Консул, вам не кажется, что этот старик не совсем нормален?» – «Вы редко общаетесь с научной элитой, Жак. Поверьте на слово: они все подвинуты на своих идеях, а док Кларк по крайней мере социализирован. Сами посудите: велосипед, шляпа… штаны…»