– Нет, этого я не думаю по той причине, что единственная реальная опасность, угрожающая Галактическому Братству, это Большое Замыкание. И почему он должен быть нам опасен? Пусть он даже чужой наблюдатель – хотя так грубо наблюдателей не внедряют… В конце концов, нам нечего скрывать!
– Вы заберете его у меня?
Кратов, продолжавший говорить, осекся и посмотрел на нее.
– Нет, – сказал он после долгой паузы.
Он вдруг вспомнил слезящиеся блеклые глазенки Джейсона Тру. И повторил с некоторым даже ожесточением:
– Никто Виктора у вас не заберет. Пусть только посмеют…
– Я всегда буду рядом с ним, – спокойно промолвила Ирина Павловна.
Кратов разглядывал ее загорелое, усталое лицо. «Вы не знаете, – подумал он. – Вы еще не знаете, как страшно это бывает. Вы даже вообразить себе не можете, что есть ситуации, когда вы захотите отступиться, и отступитесь в ужасе и смятении, и нарушите свое слово, и не будете рядом с тем, кто… с тем, что окажется на месте вашего сына. Когда вдруг человеческая маска слетает за ненужностью, и то, что проглянет из-под нее, будет ужасным, отвратительным кошмаром…
Или вы все это знаете, но гоните прочь от себя?! Господи, господи…
Это, конечно, сердце. Слепое человеческое сердце. Ему хочется верить в невероятное, даже в то, во что оно боится поверить. Последний человек в мире, который перестанет верить в возвращение того, кто никогда не сможет вернуться, – это мать. И верить она перестанет лишь после своей смерти…
Что сказать вам? Любые слова – лишние, казенные, тяжелые. Лживые. Что я, мол, полагаю, будто антропоморфное существо, условно именующее себя Виктором Сафаровым, биологически будучи нечеловеческого происхождения, все же является вполне адекватным прототипу социально и духовно?.. Вот дерьмо!»
– Вы увлеклись, Костя. Посмотрите, что вы сделали с луковицей.
Кратов поднес к лицу свои руки, заляпанные раздавленными чешуйками.
– Ирина Павловна, – медленно сказал он, счищая с пальцев останки луковицы. – Конечно, это Виктор.
– Спасибо вам, Костя, – ответила она. – Вы добрый человек.
Больше всего Кратову сейчас хотелось бы, чтобы рядом с этим пнем вдруг разверзлись недра и он свалился бы туда головой вниз, как в затяжной прыжок, – долой с этих всезнающих, всепроникающих, чуть выцветших от возраста глаз.
12
Он лежал в густой траве, закинув руки за голову и чувствуя всем телом, как медленно остывает земля. В плотном багровом небе прорезались незнакомые созвездия. «Интересно, – думал он, – удосужились ли амритаджа хотя бы дать им названия? Или поленились-таки? Вот этой группе ярких звезд подошло бы имя Кленовый Лист. А этой – Колумбова Каравелла. Потому что отчетливо видны высокий корпус, мачта и парусом нависшая над ней маленькая газовая туманность. Впрочем, йогину, обратившему взор к ночным небесам, наверняка видится совсем иное. Например, Боевой Слон Вишну… Кувшинноухий Ракшас… Пятиглавый Лингам и Восьмистворчатая Йони…»
Рядом послышалось шуршание раздвигаемых стеблей. Кратов представил, что это гуляет отбившаяся от хозяина слонокорова-камадхену. Он поспешно приподнялся на локте и выразительно покашлял, обозначая свое присутствие.
– Это я, – отозвался из темноты Виктор.
Его фигура смутной тенью возникла на фоне вечернего неба. Сафаров обошел вокруг лежащего Кратова, выискивая местечко поровнее, кинул туда одеяло из грубой шерсти и с шумом повалился на землю.
– А блок-то заработал, – похвастался он. – Мне бы еще синтез наладить, для полного комфорта… Почему-то он постоянно выдает нам баранину.
– Шашлыки – это не так уж плохо, – рассеянно сказал Кратов.
– Но не каждый же день… – Виктор завозился, стаскивая с запястья браслет. – Никчемная привычка, – пробормотал он смущенно. – Знаю, что и так не работает, и все же каждый вечер ловлю себя на этом рефлексе.
Он положил свой браслет рядом с кратовским.
– Вы всерьез решили ночевать здесь, под открытым небом? – поинтересовался он. – В доме для вас найдется место.
– Спасибо, Виктор. Но мне хочется убедиться, что хотя бы в этом я не уступаю йогинам. Люблю брать барьеры, даже самые глупые… И рано поутру я должен вернуться на корабль. В конце концов, я только заскочил проведать вас по пути к черту на кулички.
– Сделать крюк в несколько парсеков, чтобы посмотреть на ординарного, скучного человека?
– Это была не моя затея, а скорее вынужденное предприятие. И надо признать, что я ожидал увидеть вовсе не человека.
– Наблюдателя аутсайдеров?
– Например.
– Или проходимца, морочащего голову несчастной женщине, а заодно и всему Корпусу Астронавтов?
– Этого-то как раз менее всего.
– А вы встречали в своей жизни хотя бы одного наблюдателя? Господи, о чем я спрашиваю, наверное, их были сотни… Ну, тогда хотя бы одного живого проходимца, чтобы обладать такой уверенностью в своем умении распознать их?
Кратов усмехнулся.
– Проходимцы попадались, – сказал он. – Не так много, чтобы поднатореть в их распознавании, но и не так мало, как хотелось бы. С наблюдателями сложнее. Иногда цивилизации, с которыми человечество никогда прежде не пересекалось, при очной встрече проявляют поразительную осведомленность в наших делах. Но, как правило, это относится не к давним членам Галактического Братства, а именно к аутсайдерам, недавно присоединившимся к нам. Поначалу они тихонько приглядываются, а затем уж выходят на открытый контакт. И нередко объектом своего внимания избирают человечество. Должно быть, от нас, людей, в Галактике больше всего шуму. А может быть, это лишь мое личное впечатление… И способ их внедрения зачастую похож на вашу историю.
– Так у вас нет ко мне новых вопросов? – осведомился Виктор. – Как к предполагаемому наблюдателю аутсайдеров?
– Отчего же, есть. Да только какой из вас наблюдатель? Тоже нашли что наблюдать – Амриту да йогинов! Коров этих страховидных? Что характерного для человечества вы здесь высмотрите? Вот недавно «вскрыли» мы одного наблюдателя аж в Экономическом конгрессе Западного полушария, до сих пор его обслуживаем негласной поддержкой, это я понимаю… Или был соглядатай, который подменил собой биолога, со всей миссией застрявшего без связи в периферийной системе. А у биолога была невеста. Парень сидит у черта на рогах, а наглец-алиен гуляет с его возлюбленной. Да еще «вскрылся», кретин, когда ни с того ни с сего возомнил, что его собираются уничтожить местные спецслужбы! И… гм… самотерминировался. У девчонки – тяжелый нервный срыв над трупом негуманоида…
– А что, есть такие службы? Специальные?
– Если бы я с каждого, кто задавал мне этот вопрос, брал по энекту, то удвоил бы свое состояние, – буркнул Кратов. – Ну, есть такие службы. Да не про его честь! Этим органам эхайнов хватает по горло. Им занимались мы, ксенологи… А на вопросы, адресованные персонально вам, в вашей нынешней ипостаси, вы все едино не сможете ответить. Например: почему ваше воскрешение произошло почти год спустя после гибели, а не сразу? Как вы попали на Амриту? Почему именно на Амриту? И наконец, где вы подцепили вирус бессмертия, в каком галактическом кружале хлебнули этого напитка?
– Сдаюсь, – негромко засмеялся Виктор.
– Ну, кое-что я могу предположить. Задержка была вызвана тем, что информацию о вашей биологической структуре надо было обработать и наладить процесс репликации. Амрита же удалена от шумных галактических трасс, и на ней хуже всего налажены контакты с метрополией. Ваша фамилия, как известно, попала в поле зрения Корпуса Астронавтов не на Амрите, а на Гранд-Лиссе, куда вы неосмотрительно направили заказ на дом-самострой и тот самый блок, что так усердно жует глиняную посуду. Когда решите заменить его, хотя бы укройтесь за псевдонимом. Ну, и так далее… Сейчас я не готов к разговору с вами. Но после… гм… чертовых куличек обязательно загляну в вашу избушку еще раз. Вероятнее всего, не один. Чтобы пересчитать наконец ваши хромосомы.
Сафаров тяжело вздохнул:
– Лучше бы вы оставили нас в покое.
– Что вы называете покоем? Ирина Павловна знает, что вы не ее Виктор, но скрывает это во имя вашего спокойствия. Вы знаете, что она мучается проклятой раздвоенностью, разрываясь между тем Виктором и вами, но скрываете это во имя ее спокойствия…
– Может быть, мне лучше умереть еще раз? – горько усмехнулся Виктор.
– Вот на это вы просто не имеете права. Иначе вы убьете Ирину Павловну… – Кратов вдруг привстал на локтях, сузил глаза и зловеще прошипел: – Даже если вы наблюдатель, хотя вы мне клялись, что это не так, – не вздумайте «вскрываться»! Я прощу вам ложную клятву, но такое…
– Что вы взъерепенились, Консул? – удивился Виктор. – Будут вам мои хромосомы, «будет вам и белка, будет и свисток».[37]
– Ну то-то же…
Стая больших черных птиц вырвалась из леса и тревожно заметалась над опушкой. «Чего это они всполошились?» – подумал Кратов и сел. Ему пришла в голову мысль, что он за целый день ни разу не дал о себе знать на «Тавискарон».
– Нелепость какая, – ворчал Виктор, копошась в жирно хрупающей траве. – Человек вернулся с того света, воскрес. Вроде бы все радоваться должны! А вместо этого приходится скрываться, словно ты преступник, украл что-то, мерзость какую-то совершил…
– Что это такое?! – взволнованно спросил Кратов.
Маленькое уродливое существо появилось на пороге избушки. Неловко переступая короткими ножками и помогая себе неуклюжими взмахами перепончатых крыльев, оно сделало несколько шажков. В холодной тишине опустившейся ночи раздался протяжный крик нетопыря.
13
Глубоко в самом сердце планеты родился и единым всплеском докатился до поверхности низкий непрерывный гул. Земля рывком ушла из-под ног Кратова, а затем резко ударила его по ступням всей своей твердью. Он упал на четвереньки, инстинктивно схватив подвернувшийся под руку браслет.
– Мама! – закричал Сафаров и бросился к накренившейся избушке.