– Я знаю это место, – чуть слышно проговорил Палеолог. – Излучина Падмапуры, с пастбищем и водопоем, километров сорок на юго-запад.
– Вы укажете нам его, – сказал Кратов и полез в кабину гравитра.
Изможденное лицо Палеолога дрогнуло от негодования, на миг прорвавшегося сквозь маску безучастия из глубин его души. Однако он все же поборол себя и, преодолевая отвращение к разящей металлом и пластиком, побывавшей в переделках и многократно латанной машине, двинулся следом.
15
Это было именно то место, где Виктор Сафаров впервые ощутил под ногами поверхность Амриты. Не пройдя и десятка шагов по пояс в траве, без которой немыслимо вообразить местный пейзаж, они обнаружили брошенный скафандр Звездного Разведчика – почерневший от пыли, истоптанный равнодушными камадхену, что забредали на лесную лужайку с ближнего пастбища.
Феликс Грин тщательно стер с нарукавной нашивки скафандра грязь и негромко прочел:
– «Виктор К. Сафаров. Отряд „Черный Единорог“. Северная группа Звездной Разведки…» – Помолчав, он добавил: – Дата вступления в отряд не сохранилась.
Кратов склонился над скафандром. Он испытывал мучительное ощущение того, что перед ним лежала часть истинной сущности человека, успевшего прожить недолгую жизнь и дважды погибнуть. Человека?.. Да, он без колебаний только что мысленно назвал Виктора человеком. Так оно, в общем, и было.
– Ищите камень. – Кратов медленно разогнулся. – Он должен быть неподалеку.
– Было бы недурно услышать какие-то подробности, – произнес в пространство Белоцветов.
– Ясно, – сказал Феликс Грин. – Опишите его.
– Обломок сталагмита размером примерно с два сложенных вместе кулака. – Грин тотчас же сложил вместе свои кулаки и придирчиво изучил их. – С желтыми и черными прожилками, вероятно… Его ни в коем случае нельзя брать руками.
– Ясно, – повторил Грин. – А что такое «сталагмит»?
Кратов напряг свою память, припоминая титанийский диалект.
– Похоже, у вас не встречается, – пробормотал он неуверенно. – Это такая горная порода. Когда в пещере очень долго капает сверху осадочная влага, то в том месте, куда падают капли, образуется известковый нарост…
– А, ясно, – снова сказал Грин. – Кроппа. Так бы сразу и говорили.
Белоцветов раздвинул стену травы ладонями.
– Пустое занятие, – с сомнением сказал он. – Что можно найти в такой поросли? Для начала сюда следовало бы пригнать стадо голодных коров. Господин Махааматра, в вашем мире встречаются голодные коровы?
– Никогда, – пасмурно ответил Палеолог.
– Да, – сказал Кратов. – Травушка-муравушка…
Он сделал несколько шагов, срывая пучки ломких душистых стеблей и бросая себе под ноги.
– Фогратор сюда, – коротко приказал он.
Грин посмотрел на него, потом на Палеолога, скорбно замершего в отдалении, тяжко вздохнул и освободил свой «калессин» из локтевого чехла.
– Фогратор против живой природы на Амрите, – грустно улыбаясь, промолвил Палеолог. – Думал ли я, что доживу до этого часа?.. Я не понимаю ваших действий, доктор Кратов, не вижу им оправданий. Позвольте мне удалиться.
– Как угодно, – помолчав, сказал тот. – Могу ли я удерживать вас, свободную личность на свободной планете? Это, конечно, нелегкое зрелище. Но поверьте, прошедшей ночью мне было тяжелее.
– И вы сводите счеты? – горько спросил Палеолог. – Вам никто не говорил, уважаемый Галактический Консул, что временами вы похожи на танк? Была в истории человечества такая машина – тяжелая, страшная. Шла напролом, все сокрушая и подминая…
– Говорили, – проворчал тот. – И не единожды.
– Так, может быть, пора придать значение этим словам?
Не дождавшись ответа, Палеолог вскинул голову и пошел прочь. Не разбирая дороги, не оборачиваясь, как это было в первую их встречу. Вскоре его длинная фигура в белом пропала из виду за стволами деревьев.
– Я готов, – сказал смущенный Грин, держа фогратор наизготовку.
– «И старый фигляр, не переставая твердить с пустой напыщенностью, что жаждет призраков, испустил дух, так и не поняв, что призраком был он сам»,[41] – сказал Белоцветов вполголоса.
– Санти, ты повторяешься, – сквозь зубы обронил Грин.
– Неправда, – возразил Белоцветов. – Я просто цитирую ограниченный набор авторов, которых недавно прочел. Возможно, это они повторяются.
– Малую волну, – произнес Кратов. – По траве.
Феликс Грин понизил мощность импульса до минимума. Лицо его застыло. Он вел перед собой раструбом, словно выполнял панорамную съемку. В лесу воцарилась глухая тишина, улегся ветер, даже птицы испуганно прервали свой нескончаемый гомон. Был слышен только мертвый шорох рассыпающейся в серую пыль травы.
– Вот он! – закричал Белоцветов, и Грин остановился. В глазах его стояли слезы.
Камень лежал совсем близко, шагов на пять откатившись от покинутого скафандра. Это был именно тот камень, а не другой, потому что на покрытой молекулярным пеплом и истлевшими корневищами, неестественно голой земле не виднелось больше ничего инородного. Припорошенный сверху, грязно-белый с желтыми наплывами обломок сталагмита.
– Феликс, – сказал Кратов, не отводя взгляда от камня, словно опасаясь, что и он тоже возьмет да и рассыплется в прах, – не переживайте. Трава непременно вырастет. Это не Титанум. Что-что, а трава вырастет обязательно.
Прихрамывая, он подошел к амигийскому камню и присел на корточки в паре шагов.
Камень выглядел достаточно обыденно. Было в нем что-то от гипноглифа – предмета, который хочется взять и безотчетно вертеть в пальцах, испытывая от этого подсознательное удовольствие. И ничего в нем не было такого, что связывало бы его со смертью и внезапным возвращением человека. Помедлив, Кратов взял его в руку, взвесил – действительно, обломок казался невесомым. Кратов сжал пальцы посильнее, и камень рассыпался в прах. Он был пустотелым. Такие вот на планете Амига образуются сталагмиты.
Не было в нем ничего сверхъестественного. Ровным счетом ничего.
«Жила в душе надежда найти что-то значимое. Инопланетный артефакт. Замаскированную под безобидный булыжник машину счастья. Репликатор живых существ. Коснись его – и он тебя воспроизведет.
А это всего лишь камень.
И не стоило выкашивать ни в чем не повинную траву фогратором, приводя в отчаяние старину Палеолога и огорчая до слез малыша Феликса.
Отчаянная попытка найти простое решение сложной задачки. На сей раз неудачная.
Но ведь что-то было.
Ведь состоялось же биологически безупречное воспроизведение погибшего Сафарова – а оно было безупречным, теперь я в этом убежден. Сафаров по меньшей мере дважды, во время визита на Гранд-Лисс, проходил сквозь один из контуров „Сита Оккама“, программы регистрации парадоксальных психоэмоциональных спектров. Так мы узнаем о пришельцах, которые тайно прибывают в пределы Федерации. И мой браслет в конечном итоге принял его за своего. В то же время его браслет был реплицирован с ошибками и не работал. Следовательно, наша техника показалась кое-кому сложнее нашей биологии…
А затем произошло перемещение воспроизведенного Сафарова на расстояние в полтора килопарсека. С необъяснимым запаздыванием на целый год.
Неужели я никогда не узнаю, кто, как и зачем совершил это короткое ослепительное чудо?
Однажды, в каком-то из своих странствий по Галактике простой, никакими особенными качествами не выделявшийся звездоход Виктор Сафаров переступил некий порог и сам того не заметил. Наверное, придется учесть и с громадной осторожностью исследовать все его миссии от начала до конца, до последнего рокового шага в темноту на Амиге.
Где-то там, в одном из мест, где он побывал, его увидели, отметили и сняли с него копию.
Для каких целей?
Ну, не забавы же ради. Некая неизвестная, чрезвычайно скрытная цивилизация решила заняться изучением человеческой природы. А когда оригинал оказался погребен под обвалом, в меру своего непонимания событий приняла эту беду на свой счет и восстановила утраченное.
Извечное правило разумно организованных исследований: не допускать необратимых последствий.
Или еще проще: то был автомат каких-нибудь давно исчезнувших Археонов… мы все время ищем следы Археонов, а находим лишь следы тех, кто шел по их следам и сам в конце концов сгинул без следа… забавная вышла тавтология, хотя и не лучшего качества.
Что обычно делает автомат? Механически, не раздумывая, выполняет возложенную на него функцию.
Допустим, Археоны не любили рисковать. Пускаясь в сомнительные предприятия, они делали копии самих себя. Никаких необратимых последствий. Для них это была рутинная операция, как для нас – графия на память.
Прошел миллион лет, в заброшенные места явился Виктор Сафаров, и автомат сделал свою работу, чтобы снова погрузиться в транс до следующего визита. Сохранив копию в своих архивах, и восстановив оригинал, когда возникла необходимость. Спустя год. И на Амрите.
Слишком уж сложная последовательность операций для автомата. Но что мы знаем об интеллектуальной компоненте археонской техники?
Хотя на браслете и, помнится, системе терморегуляции скафандра репликация дала сбой. Неживая органика не имеет значения для релевантности оригинала и копии…
Я могу еще целый час сидеть здесь и сочинять гипотезы.
Истины я не узнаю никогда.
Есть только факты.
Звездоход Виктор Сафаров много летал по Галактике.
Затем Сафаров по глупости погиб на планете Амига.
И спустя год объявился во плоти на другой планете по имени Амрита.
И снова погиб, но уже не глупой, а достойной смертью, пытаясь спасти малознакомого человека.
Меня, дотащившего до этого райского уголка свой фатум, где тот разгулялся вволю.
Трудно мне будет убедить самого себя, что землетрясение никак не связано с моим появлением на Амрите.
Что, если сестренки Мойры ошиблись с Сафаровым в первый раз, отстригли не ту нить и, наспех связав ее грубым узелком, вторично своими ножницами уже не промахнулись?