[54] уже без расчета на поддержку природы как творца. А вы, Консул, и такие, как вы, не задумываясь о собственном будущем, неаккуратно обращаетесь с собственным телом, как будто оно создано из вечных материалов, как будто оно у вас не последнее в этой жизни, и при случае можно будет его сменить на что-то получше, на что-то целое и новомодное, как штаны или курточку эту вашу… Консул, вы ведь не спите под мою болтовню, правда?
– Не сплю, – откликнулся Кратов. – Я вдруг вспомнил, что некоторые мои приятели удивились бы пафосу ваших речей.
– Люди-2? – усмехаясь, уточнил Мурашов. – Или их последняя версия, проект «Голем»? Их еще принято называть людьми-3. На вас их преимущества, увы, не распространяются… пока.
Энергичным взмахом он свернул экран и придвинул свое кресло поближе к «железной деве». Подперев сплетенными пальцами подбородок, он внимательно смотрел на Кратова, который и вправду начинал уже задремывать.
– Так что с моим скелетом, док? – спросил Кратов ленивым голосом.
– Какое-то время он вам еще послужит, – обещал Мурашов. – Вы по-прежнему отказываетесь провести эту, мягко говоря, экстремальную часть нашего путешествия в гибернаторе?
– Ни за что не пропущу такое приключение, – сказал Кратов уверенно. – А сами-то вы!..
– Я должен быть на посту, – возгласил Мурашов с видом полной покорности судьбе. – Начеку. Ушки на макушке, в лапках нашатырка. Знаете, что такое нашатырный спирт? Сильная вещь, доложу я вам. Воняет не так жутко, как вещества из группы тиолов или старый добрый дуриан, но зато прекрасно прочищает мозги. Вдруг кому-нибудь из навигаторов… тому же Белоцветову… станет дурно! Или Брандт внезапно подавится жвачкой… – И сразу же, без перехода спросил: – Ad vocem,[55] не хотите рассказать мне про женщину?
– Не хочу, – ответил Кратов. – Все, что касается моих женщин…
– Это не ваша женщина, – напомнил Мурашов. – Какая-то совершенно для всех посторонняя женщина по имени Шторм.
– Мало ли что пригрезится человеку в беспамятстве, – сказал Кратов уклончиво.
3
Один удар в старинный бронзовый колокол. Негромко, гулко, с красивым затуханием.
Кратов с неудовольствием оторвался от своих записей и поискал глазами источник звука.
Сигнал интеркома. За все время полета он не звучал ни разу. Посреди этой легкомысленной вольницы не возникало еще необходимости в экстренных сборах. Каждый и без того знал свое место, свой маневр и, что особенно поражало стороннего наблюдателя, ухитрялся его исполнять. И только пассажиру дозволялось шляться где угодно, подобно блуждающей комете. Если, конечно, у него не возникало фантазии лезть руками к управлению.
– Кон-стан-тин, – прозвучал голос Элмера Э. Татора, спокойный и торжественный, – мы приступаем к вхождению в шаровое скопление Триаконта-Дипластерия. Прошу явиться на командный пост. Без промедления, – веско добавил мастер.
Такие просьбы не предполагали отказа.
На ходу приводя себя в порядок, приглаживая волосы и одергивая курточку, Кратов вылетел в коридор. Все двери были аккуратно заперты, все технические люки и заслонки задраены, что выглядело весьма необычно. Даже вечно мигавший светильник над правым грузовым отсеком либо был заменен, либо сам собой исполнился величия минуты и трудился из последних сил.
На командном посту стояла тишина настолько плотная, что ее можно было раздвигать руками, словно воду. Навигаторы располагались перед пультом строго по штатному расписанию, а не как бог на душу положит, когда тому же Феликсу Грину ничего не стоило вдруг занять командирское кресло. Сейчас в этом кресле по праву восседал Элмер Э. Татор, повернувшись к двери вполоборота.
Инженеры, непривычно сдержанные, бледные от волнения, угнездились в своем секторе. На всех была форменная одежда. Пустовали только гостевые кресла, одно из которых под строгим взглядом Татора занял Кратов. Ему невыносимо хотелось привстать и извиниться за опоздание, как школяру на контрольной.
Спустя минуту, когда тишина загустела до консистенции сливок, на пост ворвался доктор Мурашов.
– Извините, мастер! – воскликнул он. – У меня было несколько шумновато, я как раз просматривал старые академические записи и невольно принял ваше обращение за реплику одного из участников конференции по психодинамике тонких материй…
Татор остановил его одним движением ладони.
– Мы готовы к первому этапу вхождения, – объявил он. – Здесь не ожидается никаких неприятных ощущений. Но в дальнейшем, в течение пяти, а то и шести часов, наш корабль будет периодически попадать в гравитационный прибой. Возможны перебои в энергоснабжении бортовых систем, отказ искусственной гравитации, опасная турбуленция. Все это – ожидаемые эффекты, никакой угрозы кораблю и экипажу не представляющие. Во всяком случае, я на это надеюсь. Тем не менее будет более чем уместно, если вы, Кон-стан-тин, и вы, Роман, как лица, не принимающие непосредственного участия в управлении вхождением, останетесь в гостевых креслах до конца операции. Это даст мне возможность хотя бы отчасти контролировать ваше благополучие, а вам – таковое благополучие сохранить. Основное же мое внимание будет занято управлением. Каждые два часа в процессе вхождения будет происходить технический перерыв. Продолжительность перерыва я буду сообщать дополнительно. Все мы сможем перевести дух, привести себя в порядок и оценить состояние корабля и его шансы на продолжение операции. В настоящий момент эти шансы весьма велики. – Татор выжидательно оглядел пассажиров. – Вы, Кон-стан-тин, и вы, Роман, были предупреждены о том, что все предметы в ваших каютах должны быть зафиксированы во избежание повреждений.
– Мои приборы надежно закреплены, – быстро сказал Мурашов. – Им ничто не угрожает.
– Для меня гораздо важнее, док, – веско произнес Татор, – чтобы ваши приборы не угрожали обшивке корабля.
Со стороны инженеров донесся неясный звук, подозрительно схожий со сдавленным смешком.
– Вопросы? – спросил мастер.
Кратов и Мурашов отрицательно замотали головами.
– Примите удобное положение, – сказал Татор. – Позвольте креслам подстроиться под ваши габариты. Нажмите выступающий элемент снизу правого подлокотника. Он очень тугой, но уж постарайтесь.
Выросшие из кресельных боковин мягкие лапы деликатно и в то же время напористо вдавили Кратова в спинку. Ему даже пришлось слегка повозиться, чтобы ослабить путы.
– Постойте, – вдруг сказал Мурашов. – Но разве мы не должны надеть скафандры?
– Скафандры? – переспросил Татор. – Гм… Мне только что пришлось употребить властные прерогативы, чтобы заставить третьего навигатора Грина сменить шлепанцы с ужасными помпонами на более подобающую ситуации обувь. А также развеять бесхитростную ложь инженера Белоцветова, когда он пытался мотивировать свое появление на посту в джинсовых шортах тем, что у него якобы пришли в негодность партикулярные брюки. Порядок, знаете ли, на то и порядок…
– Но если корабль внезапно разрушится… – не уступал Мурашов.
– Тогда скафандр вряд ли сильно вам поможет, док, – успокоил его Мадон.
– Я знавал одного пациента, – сказал Мурашов, коротко глянув в сторону Кратова, – которому скафандр весьма помог.
– Смею вас заверить, Роман, – промолвил Татор, – «Тавискарон» не так просто разрушить. Во-первых, это довольно-таки крепкое судно. Во-вторых, мы такого не допустим.
– А в-третьих, – сказал Феликс Грин, – это всего лишь рутинная операция. Нырнуть и вынырнуть. И так несколько раз. То, что мы этого раньше никогда не делали, вовсе не значит, что такого не делал никто и никогда. В 104 году Длинный Эн и его команда на трампе «Арабелла»…
– Я не напуган, – вдруг сказал Мурашов немного сердито, глядя в упор на Белоцветова. – Просто хотел минимизировать шансы на собственную смерть. Contra vim mortis non est medicamen in hortis.[56] Да, это испарина! – повысил он голос, обращаясь почему-то к Мадону. – Здесь вообще жарковато, не находите? Я не звездоход и не научен регулировать персональный теплообмен. – Он перевел взгляд на мастера. – И никакой в том нет ошибки! Знали бы вы, какие у Корпуса Астронавтов были мне альтернативы, обеими бы руками крестились… Человеку вообще свойственно нервничать в необычных для него обстоятельствах! – сообщил он Феликсу Грину. – Что никак не означает, будто кто-то намеревается кому-то доставить слишком много хлопот. Спасибо, Ян, но это не смешно, – кинул он через плечо невозмутимому Брандту. – А вы, Консул, вы… впрочем, вы всегда читали нелюдей лучше, чем людей. Хотя на сей раз вы почти угадали.
С этими словами Мурашов внезапно сбросил с лица тревожную маску, сделался совершенно спокоен и с иронической ухмылкой позволил креслу заключить себя в объятия. Инженеры переглянулись с одинаковым выражением «Что это было?» на лицах, Феликс Грин едва заметно пожал плечами, а Брандт, отворотясь в сторону, небрежно выдул особенно внушительный розовый пузырь.
– Вот и прекрасно, – сказал Татор. – Если кто-то еще желает исполнить какие-то ритуалы, ну, там, помолиться, постучать по твердой поверхности, почесать левой пяткой за правым ухом, то пускай делает это прямо сейчас. Нет? Давайте приступим. Надеюсь, будет интересно и познавательно. Вперед.
4
Гравитационный прибой холодно и упрямо раз за разом отбивал «Тавискарон» от границ шарового скопления. Корабль, а именно – десантно-исследовательский транспорт класса «ламантин-тахион», немалых размеров даже по галактическим меркам конструкцию, швыряло по невидимым в оптическом диапазоне волнам, словно жалкую щепку. Несколько раз Кратов ощущал себя перевернутым вверх тормашками и неосознанно начинал прикидывать траекторию своего полета на случай, если страховочные лапы не удержат его в кресле. Какие-то внутренние жидкости в неожиданно солидных объемах то приливали к голове так, что глаза набухали и рвались из орбит, то откатывали куда-то в предполагаемую область местонахождения кишечника и чуть ли не в пятки. Иногда все тело наливалось не свинцом, в соответствии с старинной затасканной метафорой, а скорее ртутью, ледяной, текучей и наверняка ядовитой, а спустя самое короткое время место ртути заполняли какие-то летучие субстанции, возможно, инертные газы, и они тоже пытались всевозможно проявить свои неприятные свойства, распереть изнутри вплоть до взрыва, вытеснить из головы остатки мыслей, превратить взрослого и самолюбивого мужика сорока трех лет в идиотский надувной шарик с суицидальными наклонностями. «Плюс восемнадцать мегаметров», – доносился до него, не оставляя отпечатков в сознании, чей-то голос, негромкий и неуместно спокойный посреди этого ада. Хотя ад творился по большей части внутри него самого, а снаружи все выглядело вполне пристойно и обыденно. Никаких огненных вспышек, клубов дыма, надсадного рева сорвавшихся в форсаж двигательных установок и скрежета лопающихся переборок. Если отвлечься от муторной смены внутренних наполнителей той куклы, каковой не без оснований с самого начала операции ощущал себя Кратов, и вернуть органам восприятия вменяемость, если забыть о враждебном гравитационном прибое снаружи, то обна