а способны летать в корзинах и делать так, чтобы глаза детей серели, сомневаюсь, что какое-то окно их остановит. Тут должно быть что-то другое. Подумай, что изменилось?
Поппи ничего не приходило на ум. Почему на неё хотели напасть? Что послужило поводом? Голова кружилась от мыслей.
– Опиши хотя бы, как оно выглядело? – попросил Эразмус. – Оно было похоже… на человека?
Поппи вздрогнула.
– Ну да, – тихо ответила она. – И нет.
Эразмус нахмурился.
– Оно было высоким, как рассказывал Марли, и вроде как сгорбившимся. И у него были глаза. И они будто… нет, нет, это слишком странно.
Эразмус вскинул брови.
– Будто они знали, что это я, а не кто-то ещё, что это именно я должна быть в комнате. Будто они ожидали меня увидеть.
Эразмус настоял, чтобы она показала ему место происшествия. Сдёрнув с шеи спальный мешок, он опустился на корточки и облазил всю спальню. Поппи держала Черчилля на руках, чтобы тот не испортил улики. Ему тоже хотелось поучаствовать и всё вынюхать.
– Это отсюда вылетел гребень? – спросил Эразмус, указав на лежащий под углом на полу ящик от комода.
Поппи кивнула. Эразмус методично собрал все кусочки портновского мела назад в коробку. Поппи нравилось, как он это делал: бережно и тщательно. Она нашла под подоконником деревянную прищепку и прицепила мамину записку назад к крышке коробки, затем внимательно её осмотрела. Что такого особенного было в старых мелках?
Эразмус открыл окно.
– Ты что делаешь? – прошипела Поппи. – Что, если они всё ещё где-то там!
В комнату подул ветерок, и Эразмус глубоко вдохнул носом.
– Отбеливатель, – вынес он вердикт.
– Что?
– Отбеливатель. Растворённый в воде гипохлорид натрия. На подоконнике остались следы отбеливателя. Его мыли в последние сорок восемь часов?
– Конечно, нет! – отрезала Поппи. – Мы никогда не…
Она осеклась. Подоконник был чистым. Ни паутинки.
«Далия! – осенило её. – Далия делала генеральную уборку».
Она даже прислала Поппи снимок, на котором неуклюже позировала с моющими средствами.
– Она протерла его от паутины, – прошептала Поппи.
Далия наверняка смела паутину бумажным полотенцем и с гордостью выбросила в мусорное ведро.
Эразмус, не выглядящий особенно взволнованным, пробормотал, осматривая блестящий чистотой подоконник:
– Значит, это как-то связано с паутиной?
Внезапно он поднял глаза на Поппи.
– У тебя, случайно, не осталась страница из Жюля?
Поппи помотала головой.
– На одной из недостающих страниц была странная, но, возможно, очень важная информация по моему исследованию, но, видимо, её тоже унесло ветром.
Поппи переступила с ноги на ногу.
– У тебя что-то в волосах, – прищурился Эразмус.
– А, это всего лишь то белое пятно, – смутилась Поппи, удивившись про себя, как она могла так быстро о нём забыть.
– Нет, я не об этом.
Он протянул к её плечу руку, и Поппи невольно отшатнулась.
– Не двигайся! – прошептал он и провёл по её волосам.
На подушечке его пальца в лунном свете поблескивали крошечные кристаллики синего порошка.
Поппи замутило. Голова закружилась. Вот и всё. Теперь она умрёт, она всё знала наперёд. Её глаза постепенно посереют. Голова съежится и сморщится, как старая поганка. Она лишится голоса. И затем… исчезнет.
Плетёная корзина неслась над бескрайним лесом, подскакивая в воздухе и вертясь вокруг своей оси. Позади неё, подобно хвосту воздушного змея, болталась верёвка, полная прищепок.
Этой ночью дул западный ветер.
Когда макушки самых высоких деревьев начали царапать дно, пара скрипучих потрескавшихся ладоней развернула потрёпанную серую простыню, которая раздулась парусом и подняла корзину выше.
Вдруг над ними что-то вспорхнуло. Три древних существа посмотрели вверх.
– Что это за белые листы принесло в нашу сторону? – спросило первое существо.
– Страницы! Страницы со словами, – сказало второе существо и, вытянувшись, попыталось схватить их длинными щёлкающими пальцами.
Страницы ныряли под корзину и кружили вокруг, будто стайка подхваченных воздушным течением птиц.
– Они написаны тем мальчишеским, – прошипело второе существо, разрывая на кусочки заметки Эразмуса. – Те двое умненьких слишком много знают – вполовину слишком много, говорю вам! Нужно было забрать её, пока она спала!
– Но мелок! – съежилось первое существо. – Она знает о силе мела!
– Мел или не мел, – прошелестело третье существо, – я получу её сердце, а вы, сёстры мои, получите её глаза, её волосы и её самые заветные мечты.
Существа запрокинули головы и завизжали на молодой месяц, пока наполненный шёпотом западного ветра парус нёс их над прикрытым туманом холмом.
ОдиннадцатьТоллы
На следующий день рано утром Поппи услышала, как бабушка кому-то позвонила и предложила «проводить их до школы», а затем сказала: «Что же, если вы настаиваете, мисс Толл, вам лучше прийти немедленно и забрать его».
Поппи спала на удивление хорошо. На подушке осталось немного синего порошка, она стряхнула его на пол и замела ногой под кровать, затем, вспомнив события прошлой ночи, кинулась к зеркалу и изучила свои глаза на свету. К её облегчению, они были всё такими же голубыми, но на всякий случай она проверила ещё раз, не обнаружатся ли другие свидетельства её надвигающегося конца. Она забормотала скороговорку, проговаривая каждое слово:
– На… дворе… трава. На траве дрова. Не руби дрова. На дрове твора. – Она начала заново, размышляя, стоит ли считать это ранним симптомом таинственного исчезновения голоса.
Скоро во входную дверь постучали. Спустившись, Поппи увидела, что бабушка собирает вещи Эразмуса. Она убрала его спальный мешок в пакет и даже завернула ему с собой в школу багет с ветчиной и сыром.
Эразмус жадно жевал круассан, который едва не лопался от напиханных в него анчоусов. Бабушка открыла входную дверь. Стоящая на пороге мисс Толл громко говорила по мобильному телефону, крутя в пальцах ключи от машины.
– Ты сказал, я могу взять на пару смен меньше на этой неделе и на пару больше на следующей, Том, – услышала Поппи прокуренный голос мисс Толл. – Мне нужно платить за аренду, Том. Мы не миллионеры, знаешь ли. Чёрт!
Её глаза скрывали солнцезащитные очки, и лишь по редким движениям густых тёмных бровей можно было понять, какие эмоции она испытывает. Мисс Толл завершила звонок.
– Я говорила тебе больше её не надевать. Она не твоя, – прошептала она Эразмусу, дернув его за пижаму. Затем она заметила зажатый у него под мышкой свёрток. – Что это? – ткнула она в багет блестящим чёрным ногтем.
– Я приготовила ему бутерброд, – тепло пояснила бабушка. – В школу!
Мисс Толл вырвала свёрток и протянула его бабушке.
– Очень мило, – холодно сказала она, – но мы обойдёмся без вашей благотворительности.
– Там нет икры! – ошеломлённо воскликнула бабушка. – Только ветчина и сыр. Ничего такого.
– У нас всё хорошо, – без тени улыбки процедила мисс Толл. – Мой мальчик и я в полном порядке. Пусть у нас нет красивого дома и огромного телевизора, но мы справляемся. Мы прекрасно ладим, не так ли, Разл-Дазл?
Она толкнула Эразмуса, но тот ничего не сказал. Мисс Толл повернулась к бабушке.
– Если он опять сюда придёт, отправьте его сразу домой. Я не хочу, чтобы мой сын болтался с чужими людьми. Может, мы живём и не в большом городе, но достаточно одного ненормального при свете фонарей в ночи, если вы понимаете, о чём я.
Поппи поймала бабушкин взгляд, но лишь на мгновение.
– Иногда я боюсь, – тихо продолжила мисс Толл, – боюсь, что он подхватит ту странную болячку, как та пара ребят из его школы. Я слышала, их глаза стали такого непонятного цвета и они перестали разговаривать. Но Эразмус всегда мало говорил, даже когда был совсем крошкой, да, малыш?
Другие мальчики бы вздрогнули и начали ныть, что они никакие не малыши, но Эразмус не издал ни звука.
– Ну, я знаю, что вы очень заняты, на работе и дома, как мама, – сказала бабушка. – Я очень хорошо помню, каково это. Так что, если вам нужно оставить его где-то после школы или на ночь, мы с радостью его примем.
– С чего вы решили, что я не могу позаботиться о сыне, миссис Хериссон? – повернулись к ней мисс Толл и тряхнула головой. – Все в этом городе только и знают, что совать нос не в своё дело. Все считают, что это их прямая обязанность – обсуждать за моей спиной, как мне воспитывать моего ребёнка. И можете мне поверить, ни один из их мужей не бросил их выживать на одном пособии с просроченной за три месяца арендой.
Поппи посмотрела на Эразмуса, но быстро отвела взгляд, чтобы не смущать его. Эразмус сказал, что его папа умер. Он либо лгал, либо предпочитал верить в свою версию. Поразмыслив, Поппи решила, что тут может быть одновременно и то и другое.
Бабушка выпрямилась. Она была высокой и полной достоинства.
– Я не считаю, что имею право указывать вам, как растить вашего сына, – произнесла она приятно твёрдым тоном. – Но проявлять доброту к ближнему – это совсем не то же самое, что совать нос в чужие дела. А так как ваш сын дружит с моей внучкой, боюсь, это делает его и моим другом тоже. Готовить друг другу обед – это обычная практика между друзьями.
– Нам не нужны обеды. Или друзья, – заявила мисс Толл и потянула Эразмуса за собой. – По мне, так всё это не более чем благотворительность. Я знаю, как это бывает. Затем вы скажете мне прийти в вашу церковь, где мы сядем кружком, возьмёмся за руки и будем жаловаться на жизнь. Ничего этого нам не надо. Мы в порядке.
Мисс Толл повела Эразмуса к невзрачной бежевой машине.
– Эразмус, – позвала бабушка, и он обернулся. – Тебе всегда здесь рады.
Мисс Толл толкнула Эразмуса на переднее сиденье, пристегнула ремнем безопасности, после чего захлопнула дверь и кисло посмотрела на бабушку. Руки Эразмуса безвольно лежали на коленях, и он не отрывал взгляда от приборной доски. Поппи его не узнавала. Она обняла бабушку за талию.