Митси довольно улыбнулась.
У берега прямо напротив острова, представляющего собой небольшой клочок суши, не считая пары низких кустиков, покачивалась маленькая синяя лодка. Эразмус заявил, что не умеет плавать, но после того, как Поппи сказала, что она тоже не умеет, он всё-таки с неохотой взобрался в лодку.
Митси оказалась права: на небольшом участке острова трава будто разошлась в стороны, обнажив белую известковую почву. С помощью взятого в бабушкином доме садового совка ребята по очереди стали копать. Митси успела лишь начать, когда Эразмус нетерпеливо отнял у неё совок, бормоча, что она ничего не умеет и он бы предпочёл, чтобы она не лезла. Марли-пёс пытался помочь, но затем свернулся клубком рядом с кустом с выражением полнейшего бессилия на морде.
Кроме совка Поппи прихватила из дома тяжёлую банку с пуговицами. Бабушка говорила, что в пуговицах содержится магия. Что они помогают сохранять вещи. Когда ребята выкопали достаточно глубокую яму, Поппи впихнула шёлковую книжку в банку и засыпала её пуговицами.
Установив банку на дне ямы, они присыпали её землей и примяли. Эразмус сделал глубокий вдох и стал выдыхать на свеженасыпанную горку, чтобы было не так заметно, что они здесь что-то закопали. Поппи закашляла в облаке белой пыли.
– Нужно было её сжечь, – бормотал он, когда они плыли на лодке назад к берегу.
Поппи и Эразмус проводили Митси до входной двери её дома и подождали, пока она и Марли-пёс не скроются внутри. Затем, вместо того чтобы попрощаться и направиться к себе, Эразмус последовал за Поппи до бабушкиного дома, и она пригласила его на ужин, взяв слово, что он ничего не скажет маме. Прежде чем зайти в дом, Поппи внимательно посмотрела по сторонам – вдруг мисс Толл стоит где-нибудь и наблюдает за ними через солнцезащитные очки.
Тем вечером глаза бабушки казались слегка остекленевшими, что бывало с ней после лишней рюмки хереса. Она медленно перемещалась по кухне и с особой тщательностью крошила лук и базилик. На столе стояла пустая упаковка из-под сахарной «лимонной утехи».
– Ты хорошо себя чувствуешь, бабушка?
– Да, радость моя, – промурлыкала она. – Просто день был тяжёлый, и я немного выдохлась, вот и всё.
Поппи и Эразмус накрыли на стол. Точнее, накрывала Поппи, а Эразмус ходил за ней хвостиком и ровнял приборы.
Сев за стол, бабушка налила им обоим по рюмке хереса.
– Бабушка?
– Да, дорогая?
– Нам нельзя алкоголь.
– О! – нахмурилась она. – О, прошу прощения, я забылась. Мои мысли витали в миллионе миль отсюда.
Она забрала рюмки и вылила херес назад в бутылку, тихо напевая при этом:
– Бросилась в пляс по синильным полям под песню морей, трав и звёзд…
Эразмус посмотрел на Поппи, и та поняла, что он узнал песню. Бабушка засыпала на ходу, но Поппи нужно было ей кое-что сказать.
– Бабушка, – начала она.
– Да, милая Поппи? – невнятно отозвалась та, вяло накручивая на вилку спагетти с соусом болоньезе.
– Мы занимаемся расследованием.
– О, вот как?
– Насчёт странных событий, произошедших в Пене. Точнее, с местными детьми.
Бабушка с хлюпаньем втянула в рот спагетти, будто изголодавшаяся курица, набросившаяся на банку с червями.
– Помнишь, ты рассказывала мне о Вилме Норблс, девочке, которая поседела и растворилась во время купания в реке?
Поппи подождала. Бабушка продолжала хлюпать спагетти.
– Ну и мы подумали, что то же самое или нечто похожее произошло с Вэнди Покс, маленькой девочкой, исчезнувшей, а затем найденной в лесу шесть с лишним месяцев назад. Мы считаем, то же самое происходит сейчас с сыном викария.
Обычно бабушку мало волновали правила столового этикета – более того, Поппи даже пару раз замечала краем глаза, как та вылизывала свою тарелку. Но то, что происходило сейчас, не шло уже ни в какие рамки. Весь подбородок бабушки был вымазан в томатном соусе, и скатерть рядом с её тарелкой пестрела его каплями.
Поппи с тревогой взглянула на Эразмуса и продолжила:
– Ещё мы думаем, что те, кто за всем этим стоит, пользуются средствами, необъяснимыми с научной точки зрения. Например, магией.
– Я предполагаю, что они подставили Марли, – добавил Эразмус, – потому что он пытался предупредить местных. И я думаю, что в этом может быть наша вина: они могли заметить, что мы что-то вынюхиваем.
– Неужели? – протянула бабушка, наливая себе ещё хереса. Поппи заметила за её плечом пустую коробочку из-под «клубничных колес». Сегодня она явно налегала на сладкое. – Но будьте осторожны, – предупредила бабушка, осушив рюмку. – Марли вечно попадает в неприятности. Я… э-эм… Я не хочу, чтобы вы… ну… оказались во всё это втянуты.
Сердце Поппи ёкнуло. Что-то было не так. Это было совсем не похоже на бабушку.
Эразмус сунул руку в ранец, который висел на свободном стуле, и достал видеокамеру. Его вторая рука скрылась в кармане куртки, откуда он вытащил пластиковый пакетик на застёжке с крошечной картой памяти внутри.
– Что это? – спросила Поппи, глядя на то, как Эразмус вставляет карточку в видеокамеру.
– Доказательство, – ответил он, пролистывая на экране записи. – Взятое из хранилища вещественных доказательств полицейского участка Пены, пробраться куда оказалось до смешного просто.
– Ты выкрал вещественное доказательство?! – поперхнулась Поппи, широко распахнув глаза. – Это же… я даже не знаю… раз в десять хуже, чем просто кража!
Бабушка с большим интересом слушала их разговор.
– Настоящая проблема состоит в том, – сказал Эразмус, просматривая нужную запись с камеры видеонаблюдения, – что полиция считает это доказательством вины Марли, тогда как на самом деле это доказательство его невиновности.
Он повернул видеокамеру так, чтобы бабушке и Поппи был виден экран.
– Я ничего не разберу, слишком размыто, – покачала головой бабушка. – О, погоди, теперь вижу. Это точно Марли.
Но Поппи заметила кое-что ещё.
– На его затылке нет белого пятна, – медленно произнесла она.
– Совершенно верно, мистер Задница, – похвалил Эразмус своего протеже, и Поппи прищурилась. – Но это не всё.
Он нажал на «паузу» и увеличил изображение, так что рука Марли заняла весь экран.
– У него нет пальца! – взвизгнула Поппи.
– Ага, но какого именно?
– Поппи, – внезапно сказала бабушка, упершись ладонями в стол и смотря куда-то поверх их голов, – какое отношение это имеет к стирке…
Она быстро встала, но тут же бухнулась назад на стул и завалилась вбок. Должно быть, она схватилась за скатерть, перед тем как потерять сознание, потому что за этим последовал оглушительный звон и грохот от падающих на пол бутылки с хересом, кувшина с водой и чаши с грушами. Черчилль забился в истерике. Поппи уронила вилку и, забывшись, полезла прямо через стол к бабушке.
К тому моменту, как Поппи подняла на него глаза, Эразмус уже был на телефоне. Первое, что она заметила, это отсутствие слёз, хотя ей будто вонзили кол в сердце, и она испугалась, что сама в любой момент из-за боли лишится чувств. Она нащупала бабушкин пульс. Есть. Проверила дыхание. Изо рта вырывались тёплые, сладко пахнущие выдохи. Приподняв бабушкину голову и уложив себе на колени, Поппи провела пальцами по её тонким седым волосам и прошептала единственное, что пришло в голову:
– Не оставляй меня, бабушка.
А бабушка сказала:
– Посиди со мной, Поппи.
ПятнадцатьТрюк
Поппи узнала приехавших врачей «Скорой»: именно они были в доме в прошлый раз. Никто ничего не спросил, хотя одна из них подняла пустую коробку из-под «клубничных колёс» и как-то странно на неё посмотрела, прежде чем выкинуть в мусорное ведро.
Черчиллю разрешили прокатиться в «Скорой», и медсестра с фиолетовой прядью позволила Поппи взять его с собой в комнату ожидания при условии, что он ни на кого не нападёт.
Без четверти одиннадцать рядом с Поппи, Эразмусом и Черчиллем сел лысеющий врач.
– Ну здравствуйте, Поппи, Эразмус, а это, должно быть, Черчилль, – с улыбкой кивнул он на мини-пига. – Поппи, – уже более серьёзным тоном повторил он, – боюсь, состояние твоей бабушки далеко не из лучших.
Поппи спокойно ждала продолжения.
– Я знаю, что бабушка тебе этого не говорила, но у неё диабет второго типа. Обычно это хорошо контролируемое состояние, но в случае с твоей бабушкой оно начало влиять на её сердце.
– Она умрёт? – спросила Поппи. Она сковырнула ногтем что-то снизу сиденья и быстро поняла, что это была засохшая жвачка.
Врач неловко почесал затылок.
– Я имею в виду, – начала заново Поппи, – мы все когда-нибудь умрём, но умрёт ли она раньше, чем если бы у неё не было диабета?
Эразмус повернулся к врачу и скрестил на груди руки.
– Почему бы тебе не зайти в палату и не поговорить с ней? – предложил врач. – Но я должен попросить тебя, Поппи, спрятать дома всё сахаросодержащее. Никаких сладостей, никаких пудингов, никакого шоколада и никакого хереса.
Медсестра с фиолетовой прядью сидела за стойкой регистрации и согласилась присмотреть за Черчиллем пару минут.
Бабушка сильно потела. Поппи помассировала её узловатое запястье, Эразмус подровнял стоящую рядом с койкой капельницу.
– Инсулин, – сказал он, и бабушка улыбнулась.
– Всезнайка, – сказала она, и Эразмус улыбнулся в ответ. – Простите, что напугала вас, – вздохнула бабушка и опустила морщинистые веки. – В таких ситуациях нет ничего весёлого, верно?
– Ничего страшного, – отозвался Эразмус. – Я всегда хотел набрать номер экстренной помощи.
Бабушка опять улыбнулась, но Поппи видела, что она устала.
Перед уходом Поппи принесла ей стакан воды, и бабушка сказала, что Далия будет ждать их снаружи, чтобы развезти по домам. Сердце Поппи громко застонало.
К её облегчению, Далия вела себя тихо. На ней были тёмно-красный халат и тапочки, а волосы закручены на пластмассовые бигуди. На сиденье рядом с ней лежала дорожная сумка, которую она не потрудилась застегнуть. Когда Далия свернула, выезжая с больничной парковки, из сумки посыпались выпрямитель для волос, штаны фиолетового цвета, контактные линзы и косметические тюбики.