Белое пятно на голове Поппи зачесалось, и кожу вокруг него закололо. У Марли тоже было такое пятно. В её мозгу будто что-то щёлкнуло. Так вот как они всё это провернули.
– Вы притворились Марли, – догадалась Поппи. – Бонхильда засняла, как вы грабите её магазин!
– Какой умный котёночек! – проворковала Бонхильда.
Она отошла к дистилляционному оборудованию и изучила записи на планшете.
– Зачем?
– Тебе это знать необязательно! – внезапно рявкнула Бонхильда.
– Её голова всё равно скоро опустеет, – фыркнула Элиза. – Что это изменит, если мы расскажем? Я притворилась Марли, чтобы он перестал мешать нашим планам. Он слишком много болтал, но, что хуже всего, он украл последний кусок нашего загадочного шёлка. Этим двоим было всё равно, но затем ты приехала сюда, и мы решили, что должны его вернуть, ну или, по крайней мере, сделать так, чтобы он оказался у тебя. Тогда мы бы смогли за тобой присматривать… пока не наступит подходящий момент. Загадочный шёлк – самый умный из всех, что я когда-либо ткала, я взяла его цвет из зелёных перьев с шеи почтового голубя, отсюда и его выслеживающие качества.
Элиза достала из кармана квадрат потрёпанного зелёного шёлка. В последний раз Поппи видела его, когда Митси выкопала книжку из известняка на острове, сразу перед тем, как девочку утащили. Должно быть, Элиза содрала шёлк с обложки. Она поднесла рваный кусок ткани к носу и глубоко вдохнула.
– Он вернулся ко мне, – с жаром прошептала Элиза. – Последний кусочек моего загадочного шёлка. Больше мы никогда не расстанемся. Мне было так тяжело с тобой расстаться. – Она продолжила прежним тоном: – Марли самое место за решёткой. Убивать его жалко. Нам давно уже не поступали заказы на грубую старую ткань, но когда поступят, его цвета подойдут идеально.
– Это отвратительно, – заявила Поппи.
– Ты никогда не задумывалась, – спросила Бонхильда, убирая кусок шёлка с лицом Митси в рамку, – с чего бы Далия Тёрс, ленивейшая женщина в этом полушарии, вдруг затеяла генеральную уборку?
– Это были вы, – выдохнула Поппи. – Вы притворились Далией и протёрли подоконники в моей комнате!
Бонхильда подняла кусок шёлка с лицом Далии и выглянула из-за него.
– Виновна! – улыбнулась она. – О, и не переживай. Ей это совсем не повредило. Взрослому ничего не будет от кражи капельки цвета. Мы просто усыпляем их на пару часов с помощью синильного порошка. Но с детьми – совсем другое дело. Настоящая Далия знала, что твоя бабушка никогда не протирает подоконники от паутины, поэтому нам пришлось вмешаться.
– Паутина – это капкан для снов, – пояснила Элиза. – Они запутываются в ней, точно мушки. Твоя бабушка – мудрая женщина, раз держит пауков на своих подоконниках. Узнать ребёнка по просочившемуся в окно сну – ничего не стоит. Для тренированного уха они как отпечатки пальцев.
– Но если эти лица – не ваши настоящие лица, – спросила Поппи, хотя она не была уверена, что ей хочется получить ответ, – то кому они принадлежали?
– Всё вышло очень кстати, не так ли, Обмёточка? – спросила Бонхильда Элизу.
– Они сами приплыли к нам в руки, Лён, милая! – согласилась Элиза и повернулась к Поппи.
– Три немки… – сообразила та. – Погибшие на реке. Ада, Хульда и Герда. Я читала их некролог.
«Вот зачем Эразмус сделал его ксерокопию, – подумала она. – Он подозревал, что здесь есть связь».
Элиза улыбнулась.
– Их яхта поднялась слишком высоко по реке. Когда началась буря, она перевернулась, и они пришли на фабрику за помощью.
– Каждая из нас выбрала себе по одной, – продолжила Бонхильда. – Мы оглушили их, соткали из их кожи шёлковые маски, и так на свет появились Бонхильда, Элиза и Хэтти.
– Тогда же нас посетила гениальная идея закрыть фабрику, выпроводить рабочих и самим отправиться в город, – подхватила Элиза. – Мы открыли заведения, отвечающие нашим интересам: кондитерскую, книжный и магазин тканей.
– Книжный? – переспросила Поппи.
– О! – извиняющимся тоном воскликнула Бонхильда. – Как глупо с нашей стороны!
– Нужно было вас представить, – добавила Элиза.
– Поппи Слаб. – Бонхильда указала себе за спину, в угол, где уснул Черчилль. – Представляем тебе нашу третью сестру, мисс Щёлочь Щепп.
Они улыбнулись.
– Там никого нет, – сказала Поппи.
Бонхильда разразилась визгливым хохотом. Навалившись своим грузным телом на стол, она потянулась к Черчиллю и захватила немного кожи… стянув её, как хорошо разжёванную жвачку. Показавшийся из-под неё человеческий силуэт вскочил на ноги и сделал реверанс.
Бонхильда и Элиза заулюлюкали и захлопали.
– Миссис Хэтти Гвинн? – прохрипела Поппи, её глаза стали размером с куриные яйца. – Но вы же председатель Музыкального общества? Вы хозяйка книжного магазина! В-вы были на репетиции хора…
– Отбирала лучшие умы для написания моей следующей книги, – сказала Хэтти. – Именно тогда я положила глаз на твоего друга.
– Эразмуса?
– О да. – Хэтти достала из кармана слуховую трубку. Сунув два пальца в раструб, она несколько раз провернула кисть в запястье, будто выкручивала лампочку. Раздался щелчок, и она вытащила из трубки витую раковину.
– Это её вам дал скандинавский волшебник, – догадалась Поппи.
– И с её помощью, – сказала Хэтти, – я могу слышать чужие мечты. Все думают, что твой друг Эразмус бесчувственен и похож на робота. Но если бы вы только могли слышать то, что я услышала в тот день в школе, вы бы просто не смогли оторваться. По сравнению с ним все дети в том зале звучали как какофония газонокосилок и тонущих коров. А его голова исполняла гимны планет и звёзд. На этом фоне песни остальных детей были не ценнее опилок и мокрой пряжи. В тот день я поняла, что с ним я смогу свить такую потрясающую историю, что никто не сможет отложить её, не прочитав до конца.
– Так вот что вы сделали, когда высосали из головы принца все его мечты и мысли? – спросила Поппи. – Вы написали книгу?
– Именно. – Хэтти вздохнула. – Давно мне уже не попадался ум столь восхитительный, как у твоего друга. Я не ожидала наткнуться на такое сокровище, ведь моей изначальной целью была ты.
Нижняя губа Поппи задрожала.
– Слышала об Эндрю Букере? – спросила Хэтти.
– Он был пианистом, – вспомнила Поппи. – Мальчик, любивший бегать и бесследно исчезнувший из своей комнаты.
– А тебе не приходилось читать книгу Убрека Дюэрна «Бесследно»? Я продавала её у себя в магазине.
Поппи видела эту книгу в витрине, и Эразмус пересказал ей сюжет о мальчике, который мог бегать со скоростью молнии.
– Не совсем моё, – намного смелее, чем она на самом деле себя чувствовала, ответила Поппи. – Я предпочитаю романы Агаты Кристи.
– Жаль, – вздохнула Хэтти. – Достойное вышло произведение. А как насчёт «Глаз букашек» Дэви Спонк?
Возможно, на Поппи повлияли нескончаемые заумности Эразмуса или она просто внезапно стала сообразительнее.
– Имена авторов – это анаграммы, – выпалила она, мысленно переставляя буквы. – Убрек Дюэрн – это Эндрю Букер.
Три Щеппы завизжали от восторга.
– Т-то же самое с Дэви Спонк – это Вэнди Покс, – ошарашенно произнесла Поппи.
– Пять баллов! – поздравила её Бонхильда.
– Наша маленькая шутка, – призналась Элиза.
– Я же должна была подписать свои творения! – заметила Хэтти.
– Эта маленькая умная букашечка Вэнди Покс умудрилась подружиться с нашими мотыльками, и они помогли ей сбежать, – прорычала Элиза и щёлкнула пальцами по пролетавшему мимо мотыльку.
– Но вынуждена признать, – с грустью в голосе сказала Бонхильда, – что в плане вкуса они оба – и Вэнди Покс, и Эндрю Букер – меня разочаровали.
– И не говори, – согласилась Элиза.
– Во вкусе Эндрю присутствовали мятные нотки, но слишком размытие, то ли фруктовые, то ли ментоловые, и недостаточно слабые, чтобы служить приятным оттенком, и недостаточно сильные, чтобы стать основой.
– Но из него вышел элегантный чернильно-чёрный шёлк, – добавила Элиза. – Ничего особенного, но очень по-весеннему.
– Это всё потому, что он много бегал, – объяснила Хэтти, и две другие сестры кивнули.
– Через пару дней после того, как мы его забрали, – со смехом продолжила Элиза, – ко мне в магазин пришла его мама, Элис Букер. Она искала чёрный шёлк, чтобы накрыть во время службы по Эндрю пустой гроб, и я продала ей два ярда того самого чёрного шёлка! Меня до сих пор смех разбирает, как подумаю, что они днями и ночами искали мальчика, но прошло всего ничего с того момента, как я вычесала из него последние капли красок и окрасила ими сотню ярдов шёлка, а они украсили им его гроб!
– Сахар, – вырвалось вдруг у Поппи.
– Что-что, дорогуша? – спросила Элиза.
– Сахарные кубики, – сказала Поппи, и все три сестры отшатнулись.
– Зачем ты это сказала? – стиснула кулак Бонхильда.
– Почему жители Пены прячут сахар?
Бонхильда открыла рот, чтобы что-то ответить, но Хэтти наклонилась через стол и шлёпнула её по подбородку.
– Ни слова, – сурово отрезала она, ткнув пальцем сначала в Бонхильду, затем в Элизу. – Ни звука.
Те угрюмо повесили головы. Поппи не понравилось это секундное молчание. Её взгляд продолжал метаться по комнате в надежде наткнуться на Эразмуса, Митси или Черчилля. Что с ними стало? Что, если Элиза уже успела всё из них вычесать?
– Где мои друзья? – спросила Поппи.
– Спят, – ответила Хэтти.
– А Черчилль?
– Который свинья? – спросила Бонхильда.
Поппи кивнула.
– Спит, – сказала Хэтти.
Поппи поправила рюкзак и нащупала в кармане ножницы. У неё не было плана. С этого момента и до самого конца ей придётся импровизировать.
«Сахар, – крутилось у неё в голове. – Зачем им сахарный кубик Кларии?»
Её сердце колотилось как бешеное. Она раскрыла ножницы в кармане и провела пальцами по стальным лезвиям.
Затем она резко выдернула их, прорезав заодно ткань кармана.
– Отведите меня к ним! – приказала Поппи, переводя ножницы с одной сестры на другую. – Отведите меня к моим друзьям!