Люди представляют себе мечты симпатичными облачками – мягкими, тёплыми и уютными. Нет, нет, нет. Мечты жестоки. Они любят прятаться в самых тёмных уголках разума и ненавидят, когда их вытаскивают на свет, и тут приходит на помощь печатная лента. Медленно, будто сонный ленточный червь, она высунулась из другого уха Эразмуса. Хэтти зажала её между большим и указательным пальцами, растянула и вставила в печатную машинку. Дальше она сама всё сделает, главное, чтобы не кончалась бумага.
Печатная машинка щёлкнула и зажужжала. Вытянутые из головы Эразмуса истории заполняли страницу за страницей, а его зелёные глаза тем временем неуклонно бледнели, пока не стали серебряными.
Бонхильда была не столь продуктивна, как её сёстры. Она не знала, с чего начать. За последнее время лишь пара её кондитерских экспериментов закончилась удачно. Тонкий жасминовый вкус, что она вобрала из Вэнди Покс, сделал её одуванчиковые блинчики настоящим хитом. Их продавали даже в дорогущем гастрономе «У Робеспьеров». И нельзя забывать об Эндрю Букере, из сладости которого она приготовила солоноватые лакричные конфеты с таким сочным, богатым вкусом, что зубам точно не поздоровится. Их сметали с полок в Скандинавии. Но в этот раз ей хотелось превзойти саму себя, создать нечто настолько нежное и сладкое, что покупатели будут драться за возможность это попробовать.
Она посмотрела на неподвижное тело Поппи. Забрать сладость детского сердца куда сложнее, чем может показаться. Ложка, как выяснилось, была не самым удобным прибором. Это как отделять жёлток от белка с помощью половинок скорлупы. Первая часть процесса была лёгкой: одним точным уверенным движением Бонхильда погружала ложку в то место, где, предположительно, находилось сердце ребёнка, и ложка медленно наполнялась сладко пахнущим сиропом. Затем наступала неприятная часть: сироп нужно было вылить в сушильный аппарат, большую квадратную тумбу с латунными щеколдами и двумя отверстиями по бокам для прикручивания труб, через которые пропускался горячий воздух. Пока сироп высушивался до состояния гранул (а их куда проще использовать в рецептах), сушилка жутко ревела, гремела и дрожала.
Бонхильда знала, что Поппи была храброй. Да, в её глазах читался страх, но нельзя быть по-настоящему храбрым, ничего не боясь. Бонхильда ожидала, что сердце Поппи на вкус окажется дерзким и энергичным, с кисловатым послевкусием. Определённо будет с чем работать.
– Да что – прости Щеппы! – не так с этим проклятым агрегатом?! – внезапно вскричала Хэтти и стукнула кулаком по пишущей машинке.
– Что такое, сестра? – уронила ложку Бонхильда.
– Он не работает! Печатает одно и то же слово! – завизжала Хэтти. – Смотрите сами!
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ,
ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ, ПОППИ
Элиза и Бонхильда выглянули у неё из-за спины.
– Он сопротивляется! – не унималась Хэтти. – Он сопротивляется моей магии!
– Подожди немного, Хэтти, – попыталась успокоить её Бонхильда. – Он не может сопротивляться вечно. Отдохни пока, попей чего-нибудь.
– Дурацкая раковина! – прорычала Хэтти и плюхнулась в стоящее рядом с корзиной кресло. – Я уже не могу вытягивать мечты, как раньше. С каждой минутой они становятся всё нахальнее.
Бонхильда закатила глаза и поднесла ложку к груди Поппи, думая о том, что уже так давно не готовила «электрический шербет». Из Поппи может выйти неплохая партия.
Ее рука напряглась, готовая надавить на ложку, но внезапно Бонхильда замерла.
Что-то изменилось.
Что-то было не так.
Её пухлая нога задела что-то на полу. Подняв это, Бонхильда недоуменно воззрилась на круглый кусок шёлка, один из старых образцов, насколько она могла судить. Но что он здесь делает? Его окрас напоминал камень, причем, стоило признать, выполнен был весьма правдоподобно. Но она не собиралась рассказывать о нём сёстрам. Ещё чего.
Хэтти наверняка начнёт восхвалять Элизу до небес. Бонхильда устала от Хэтти. Почему первой их серьёзной покупкой стала эта фабрика, а не очаровательный кондитерский заводик в Копенгагене? Хэтти. Если Хэтти что-то сказала, то так оно и будет. Элиза и Хэтти обожали обсуждать в мельчайших деталях свои творения. Элиза была младшей, не считая Кларии, и Хэтти, будучи старшей, всегда её баловала. Бонхильда же всю жизнь была сбоку припёка.
Бонхильда закатила рукава и прижала ложку к груди Поппи. Она им ещё покажет – она приготовит такой мощный «электрический шербет», что электрические лампочки будут работать на его энергии целый год. Она взялась покрепче за ручку. Ложка дёрнулась. Бонхильда нахмурилась. Ложка подпрыгивала, будто скачущая по кувшинкам лягушка, всё быстрее и быстрее.
В следующую секунду Бонхильду ослепила вспышка, и её тело пронзило обжигающей болью, как от удара током. Она едва успела ахнуть, когда её отбросило через всю комнату, и она врезалась в напольный торшер.
Поппи вскочила. Она прицепила мамину прищепку к пальцу на одной руке, а в другой сжимала портновский мелок. Всё это время они были спрятаны под куском шёлка, который сёстры приняли за обычный камень.
Хэтти и Элиза обернулись и смотрели на девочку круглыми как блюдца глазами.
Поппи схватила оставленный Элизой гребень и убрала его в карман вместе с мелком.
– Как ты избежала воздействия синильного порошка? – спокойно спросила Хэтти.
– Контактные линзы, – ответила Поппи. – Взяла у Далии. Они с небольшими диоптриями.
– Умно, умно, умно! – заулыбалась Хэтти.
В этот момент Элиза наконец осознала случившееся. Она перевела взгляд со своей руки на прищепку на пальце Поппи.
– Это мой палец! – завизжала она. – У этой маленькой негодницы мой палец!
– Я не сразу это поняла. – Поппи навела палец, будто это было дуло пистолета, на разбросанные по всей комнате бельевые прищепки. – Я даже умудрилась один раз взорвать им крысу.
– Кто объяснил тебе, что это такое? – с искренним интересом в голосе спросила Хэтти.
– Клария, – гордо ответила Поппи.
– Она врёт! – закричала Элиза, но Хэтти её остановила.
– Ты совершаешь ту же самую ошибку, что твоя мать, – улыбнулась она. – Она думала, что может нас остановить, но как же сильно она ошибалась. Мы нашли её, и это мы положили конец её истории. Мы раздавили её как букашку. Но ты до сих пор слышишь её сердце, не так ли, малышка? Ты слышишь его, когда спишь, слышишь его, когда мечтаешь, слышишь его, когда бодрствуешь…
Поппи приказала себе не слушать ядовитые слова этого древнего существа. Она задержала дыхание, говоря себе, что не станет прислушиваться к настойчивому стуку своего сердца. Или маминого сердца.
Из угла донёсся стон. Слегка подкопчённая Бонхильда с трудом поднялась на ноги. Вдоль её лица тянулась опалённая прореха – именно туда попал заряд из пальца Поппи, – и сквозь щель проглядывал злой глаз, такой же синий, как синильный порошок. Бонхильда захихикала и, сунув палец в дырку, содрала шёлковую маску.
Нежная ткань порхнула на пол, открыв истинную сущность Бонхильды. Её голова была вся в бородавках и почти полностью лысой, не считая нескольких кудрявых прядей. Из сморщенного рта торчали длинные, потрескавшиеся зубы. При виде её рук, иссушенных до состояния древесины, Поппи замутило. Все пальцы на кончиках расщепились, напоминая бельевые прищепки, из-за чего казалось, что у Бонхильды не десять пальцев, а целых двадцать.
Она глухо хохотнула и направилась к Поппи. И голос её изменился. Он стал древним и хриплым, будто её ударили в живот и одновременно с этим она рыгнула.
– Я съем твоё сердце, – ухмыльнулась Бонхильда.
– Я убью тебя раньше, – прошептала Поппи и закусила губу.
Страха не было. Одна лишь злость. Она заполонила каждую клеточку тела Поппи, вытеснив всё, кроме глубокой удушающей ненависти, что с диким рёвом неслась по венам.
– О! – недовольно фыркнула Бонхильда. – А ты маленький колючий ёжик, как я погляжу!
– Веди себя прилично, сестра, – укорила её Хэтти, после чего повернулась к Поппи. – И как же мисс Поппи Слаб собирается нас убить? У неё магии всего на один палец, а у нас её по самые макушки наших лысых голов.
Поппи не думала об этом. Её мысли затмила красная ярость.
– Останови пишущую машинку, – твёрдо сказала она, кивнув Элизе, – и я отдам твой палец.
Элиза с готовностью подскочила к машинке.
– Нет! – взревела Хэтти, заставив её отпрыгнуть назад.
Хэтти завела руки себе за голову и начала рвать прячущийся на затылке шов. Элиза последовала её примеру. Их шёлковые личины упали на пол, явив расщепленные пальцы и пронзительные глаза.
Поппи была окружена.
Она быстро сунула руку в карман, выхватила портновский мелок и очертила вокруг себя круг.
– Очень умно, – признала Хэтти. – Но ты не сможешь оставаться там вечно.
Она подошла к пишущей машинке и подкрутила ручку сбоку. Что-то звякнуло, и машинка запечатала быстрее, и её резиновый вал натужно заскрипел.
Поппи направила палец-прищепку на машинку и представила, будто посылает в него энергию из своего сердца, как в прошлый раз. Палец на секунду засветился, словно уголёк, но тут же погас.
– Тебе придётся посильнее ухнуть, если хочешь творить магию, – захихикала Хэтти. – Можешь смотреть из своей ловушки, как мы опустошим твоих друзей подчистую.
Поппи опять нащупала мелок. Должно быть, в какой-то момент она сжала пальцы слишком сильно, потому что он раскрошился.
– Элиза, – приказала Хэтти, – открой заслонку, у нас по плану пролёт над Северной Загадочной. Образцы с той улицы будут отлично сочетаться с этими.
Элиза послушно побежала к рычагу и с трудом его опустила.
Сверху донёсся металлический перестук, и часть потолка-купола над корзиной отодвинулась вбок, как в обсерватории.