Флаффи бросает птенчиков, бежит прямиком ко мне, усаживается рядом и преданно заглядывает в глаза.
– Марк Уолберг, – повторяю я в порядке эксперимента.
Пес гавкает.
– Марк Уолберг.
Флаффи гавкает еще раз.
– Что ж, – говорит Пенни, – похоже, мы нашли имя.
Родители: мамин шрам по-прежнему остается загадкой, а что касается папы, сперва я думал, что ему удалось ускользнуть и эпидемия мелких перемен его по какой-то причине не коснулась.
Но потом, два дня назад, по пути в туалет я услышал, как из спальни родителей доносится характерный закадровый хохот ситкомов девяностых. Бывало, просмотр одной серия «Друзей» оборачивался у них полноценным марафоном до позднего вечера, но сейчас звук отличался. Я подкрался поближе к родительской двери, чтобы расслышать как следует. Смеялись они вовсе не над Джоуи, не над Фиби и не над Чендлером. Вообще-то, я ни одной серии «Друзей» целиком не видел, но наслушался достаточно отрывков, так что знал голоса героев достаточно хорошо.
А тут определенно было что-то новенькое. Какой-то тип рассказывал, что очень любит спорт и подумывает стать профессиональным комментатором, а ему объясняли, что такие места обычно достаются людям с телевидения.
Я тихонько постучал в дверь.
– Заходи, – подал голос отец в паузе между всплесками хохота.
– Привет, – сказал я и уставился на экран.
Мама нажала на паузу:
– Ты идешь спать?
Я кивнул:
– Просто хотел пожелать вам спокойной ночи.
– Ной, – сказал папа, предварительно прокашлявшись. – Мы собирались дать тебе время подумать. Но может, у тебя уже есть соображения?
– Про что?
– Про сообщение тренера Стивенса. Это большое дело, сынок. И нам интересно, что у тебя на уме.
Я кивнул в сторону телевизора:
– Что это вы тут смотрите?
Родители переглянулись, будто решили, что я их разыгрываю.
– Это «Сайнфелд», Ной.
– А… ясно. Решили устроить передышку с «Друзьями»?
– Что за передышка с друзьями? – удивилась мама.
– Да нет, я к тому, что вы сделали перерыв в просмотре «Друзей»…
– Сериала, что ли? – переспросила она.
Я уставился на нее, пытаясь понять по глазам суть происходящего. В дополнение к шраму, о котором мама не хотела говорить, в последнее время она, похоже, избегала меня. Стоило мне зайти в комнату, мама сразу же выходила, хотя даже не знаю… мы всегда дружили, с самого моего детства. Она сидела у меня на кровати перед сном и рассказывала всякие потрясающие истории, и когда я в итоге сообразил, что она не сама их придумала, а надергала из любимых фильмов, я даже словом не обмолвился. Потому что хотел, чтобы она и дальше рассказывала, и меня не заботило, откуда берутся истории, лишь бы они были.
– Ной? – окликнул меня папа, и только тут я заметил: на комоде рядом со старым добрым DVD-плеером больше нет коллекции дисков с «Друзьями», на их месте стоит полное собрание «Сайнфелда». – У тебя все нормально, сынок?
Я кивнул, но все было совсем не нормально, и я едва дотянул до своей комнаты, где можно было не притворяться, рухнул на кровать с ноутбуком и включил видео с исчезающей женщиной.
В дверь постучали, и я услышал приглушенное:
– Ной?
– Давай в другой раз, Пенн.
И мне стало так мерзко, что я просто смотрел видео по кругу снова и снова, пока мне не стало казаться, что я и есть исчезающая женщина: мое лицо стало ее лицом, и это я смотрел в камеру каждый божий день в течение сорока лет, пока мир вокруг вращался и превращался, вращался и превращался.
30. между шестым просмотром и сном
До меня вдруг доходит, что Пенни по-прежнему носит те же яркие наряды, зациклена на «Завтраке у Тиффани» и старается казаться старше своего возраста: насколько я могу судить, сестра абсолютно не изменилась.
31. между Луной и Лос-Анджелесом
– Слыхали, как высадку на Луну приводят в качестве примера безграничных возможностей человека? – спрашивает Алан. Он любовно разглядывает свою прямоугольную пиццу, будто вот-вот начнет с ней целоваться.
– Конечно, – отвечаю я.
– А я не слыхала, – возражает Вэл.
– Вообще-то да, я тоже. Алан, мы понятия не имеем, куда ты клонишь.
Мы сидим втроем в кафетерии на наших обычных местах рядом с пловцами. С тех пор как эксперимент с обедом в машине провалился, я заметил, что ребята из команды больше не спрашивают меня про спину, и невольно гадаю, не Алан ли убедил их оставить меня в покое.
– Мы можем высадиться на Луне, – поясняет он, – но не можем нормально разогреть картошку фри по второму разу. Можем высадиться на Луне, но не можем сделать так, чтобы мюсли не раскисали.
– Кажется, у тебя все примеры из области безграничных возможностей еды, – замечает Вэл.
Алан смачно откусывает уголок пиццы, явно растягивая удовольствие, и качает головой:
– Мы можем доставить человека на Луну, но не можем сделать каждую пиццу прямоугольной.
– С меня стакан шоколадного молока, если сможешь сменить тему через пять секунд, – бурчит Вэл.
– Алан, – говорю я, – не могу не заметить, что на тебя сегодня особенно узкие и короткие шорты.
– Отличный ход, – одобряет Вэл, макая картошку в соус.
Алан встает и картинно делает полный оборот вокруг своей оси:
– Я возрождаю «велосипедки». Такую красоту грех скрывать, сечете? – Он хлопает ладонями по голым коленкам. – Должны же мои сладкие проветриться.
Вэл тянется за очередным ломтиком картошки:
– Вторая часть названия «велосипедки» как бы намекает.
На прошлой неделе Вэл наконец перестала на меня дуться, и слава богу – мне очень не хватало ее остроумных комментариев.
– Классные ножки, голубок. – Позади нас стоит Тайлер Мэсси со стопкой красных карточек в руке.
Иногда я думаю, что у него общие генетические признаки с акулами, только те чуют кровь за несколько миль, а он чует возможность показать себя мудаком.
– У меня к тебе вопрос, – обращается он к Алану. – Можешь стать еще голубее?
Сохраняя ослепительную улыбку, Алан подтягивает штанины повыше на несколько дюймов и огибает столик, пока не оказывается вплотную к Тайлеру:
– Даже не знаю, Тайлер. Желаешь проверить?
Тайлер густо краснеет:
– Вообще-то, я только хотел вам пригласительный отдать. – Он вытягивает одну карточку из стопки, вручает ее Вэл и сливается от греха подальше к другому столу.
– «Сердечно приглашаю вас, – читает Вэл, – принять участие в незабываемом кинодействе, организуемом прославленным режиссером Тайлером Мэсси».
Алан макает картошку в соус Вэл:
– Прославленным? Он что, серьезно?
– «„Секс, ложь и видео“ нового поколения, – продолжает Вэл, – фильм „Диалоги вагины“ – это шокирующее хитросплетение похоти и интриг, повесть о любви и дружбе, обернувшихся кошмаром, сочный триллер, который оплодотворяет новыми смыслами понятие зрелости».
– Нету там такого, – говорит Алан.
Вэл трясется от смеха и протягивает нам приглашение, после чего мы тоже выпадаем в осадок.
– О, кстати… – Я поворачиваюсь к Вэл и напеваю: – Шоколадное молоко-о.
Она выдает мне деньги, и я встаю в очередь, чтобы купить три стакана. Когда я возвращаюсь, то слышу конец реплики Алана:
– …почему так выходит? Почему я выбираю эту гадость вместо лимонного вкуса?
– Ну ты даешь, Алан. – Я передаю им молоко. – Ушная сера все еще не дает тебе покоя?
Алан что-то бормочет в ответ, и Вэл кидает в него картошкой.
– Значит, подбрасываешь мне вторсырье? – возмущается она. – Теперь ты все темы сначала опробуешь на Ное?
– А вы тогда не разговаривали, – находится Алан. – Ты пропустила одну интересную тему, он пропустил другую. Что тут скажешь?
– Например?
Алан откусывает кусок пиццы:
– А?
– Ты говоришь, я что-то пропустил. Что именно?
Он кивает, жуя, и поднимает палец, призывая подождать. Потом вытирает рот:
– Обалдеть какая вкуснота. Так, ну вот. Помнишь твой «хентай»? Всё, больше нельзя его так называть.
– Ладненько.
– Я знаю, это страшное разочарование…
– Ничего, переживу.
– …и ты наверняка гадаешь: в чем же тут дело?
– Не-а, мне по барабану.
– А дело в том, что я вчера видел рекламу Hyundai, – поясняет Алан, – и представляешь, название произносится «хендэй», а не «хендай», то есть не рифмуется с «хентай», а раз не рифмуется, тогда какой смысл?
– Однозначно.
– Поэтому с сегодняшнего дня я буду именовать твою машину «болт-забей». Рифма сохраняется. И название получше. Как минимум, живенько. Логично рассуждаю?
– Я думал, мы давно уже отбросили логику за ненадобностью.
– По-моему, надо пойти, – говорит Вэл.
– Куда?
– На премьеру «Диалогов вагины», – ухмыляется Вэл, показывая на приглашение.
– Нет уж, спасибо.
– Да бросьте. Помните его прошлогодний фильм? «Внемли мечте» или типа того. Очень смешной.
– Ненамеренно.
– Но смешной ведь, – настаивает Вэл. – Опять же, если учесть, как ничтожно мало времени у нас осталось, пора создавать архив воспоминаний.
– Я тебя умоляю, – говорит Алан. – Ты правда хочешь мучить себя фильмами Тайлера Мэсси всего за несколько месяцев до отъезда в киностолицу мира? Так и мозг ненароком отравишь.
Иногда слова вроде бы подходят по интонации и смыслу к соседним словам, пока не задумаешься над ними как следует.
– Погодите-ка, что?
Вэл косится на Алана, затем опускает взгляд в тарелку:
– Слушай, я знаю, мы договорились молчать об этом, и да, мне тоже грустно. Но я не собираюсь киснуть весь последний год школы.
– О чем это вы?
Алан сует в рот последний уголок пиццы:
– Будет плохо, но все кончится хорошо. Мир тесен и типа того.
– Это если нас примут, – добавляет Вэл.
– Нас примут. И где бы ни оказался Ной, до Лос-Анджелеса на самолете рукой подать.
– Если мы поступим.
Алан закатывает глаза:
– Вэл, не нагнетай. Ты рождена для УКЛА