– В смысле как охотники и собиратели? – уточняет Алан.
– Нет, в смысле, я хочу работу, которая мне не противна, хочу семью и любимых друзей. И чтобы думать не о своих поступках, а о том, кто я такой.
Алан кивает.
– Иногда меня беспокоит мысль, что это одно и то же.
– Ага.
– Ной?
– Что?
– Что с тобой творится?
Я вздыхаю:
– УКЛА.
– И что?
– Вы оба поступаете?
Алан медлит, а потом:
– Ной, мы с тобой тыщу раз обсуждали. Забыл?
– И когда вы приняли решение?
– Вэл-то давным-давно туда собралась. В УКЛА один из лучших факультетов фотоискусства. Она где-то вычитала, что сюжет там ценят выше технических аспектов, и сразу прониклась. Да и музыкальная сцена в Лос-Анджелесе впереди планеты всей, так что оба ее главных интереса совпали.
– А ты?
– Ты правда не помнишь?
После стольких лет дружбы я даже по паре слов могу различить его обиду.
– Прости, Алан. Я действительно не помню.
Он кивает, но разочарование не спрячешь.
– У Marvel штаб-квартира в Лос-Анжелесе, – говорит он. – Там есть места для практикантов, но берут только от восемнадцати и старше, причем нужно быть студентом аккредитованного университета. Я и решил, что УКЛА – идеальный вариант. В нужном месте, да еще вместе с Вэл. Одно к одному.
Я слезаю с кровати и сажусь на пол перед телевизором.
Алан следует моему примеру:
– Ной!
– Я собираюсь кое-что тебе рассказать. И даже если ты сочтешь мой рассказ дикостью, мне очень нужно, чтобы ты меня выслушал.
Алан говорит «ладно», и я начинаю. Про вечеринку у Лонгмайров, про разговор с Ротором, последующий визит к нему домой, где меня, возможно, загипнотизировали, и про то, как дальше все пошло наперекосяк: странный рассказ соседа Лавлоков про Бога в пещере, превращение собаки, повторяющийся сон, мамин шрам, трансформация «Друзей» в «Сайнфелд», Вэл и перемена ее отношения к соцсетям, и, наконец, я добираюсь до самого Алана, переметнувшегося от DC к Marvel.
Поначалу он молчит, и я ему благодарен. Никаких банальностей, фальшивого сочувствия – мы просто сидим на полу его комнаты в окружении продукции Marvel и слушаем, как агент Смит разъясняет суть Матрицы связанному Морфеусу.
– Жалко, что они загубили вторую и третью, – нарушает молчание Алан.
– В смысле?
Он показывает на телевизор:
– «Перезагрузка» и «Революция». Полная ерунда.
– Ага.
– А все-таки Тринити дико крута.
– Ага.
– Ты говорил с Вэл?
– Нет.
Алан растирает лицо обеими руками, словно перезагружая голову. Я уже замечал у него этот жест, особенно когда мы вместе делали домашку и он пытался сообразить, как самолет, долетевший из пункта А в пункт Б за восемь часов, способен вернуться из пункта Б в пункт А за семь.
– Ладно, – говорит он. – Мое тринадцатилетие.
– При чем здесь это?
– Давай попытаемся разобраться. Где мы были на мой тринадцатый день рождения?
С тех пор как я приехал в Айвертон, мы с Аланом отмечали дни рождения вместе. Я прохожу через вращающуюся дверь тематических праздников, поездок в зоопарк, поездок в… «Дисконт».
– И какой фильм мы там смотрели? – спрашивает Алан.
Тот вечер врезался мне в память, потому что Алан на полном серьезе заявился в зрительный зал в костюме Бэтмена. Он хотел, чтобы я оделся Робином, но я струсил, опасаясь встретить знакомых. Помню, как жалел тогда, что придаю слишком большое значение мнению других людей.
– «Темный рыцарь: возрождение легенды».
Алан моргает, но мне трудно разобрать, удивлен он или нет.
– Ладно, дальше. После фильма мы вышли наружу и ты сказал… что?
Тот день положил начало нашим дебатам о Джокере и о том, кого мы считаем лучшим в этой роли.
– Я сказал, что фильм мне понравился, но любимым он не станет, потому что я фанат Джокера. Ты отметил игру Хита Леджера, а я возразил, что, вообще-то, имел в виду Джека Николсона. И тут мы начали, ну… спорить.
– Ной!
– Что?
– Единственный фильм про Бэтмена, который я видел, был с Джорджем Клуни. И он мне отбил охоту смотреть все остальные.
В повисшей между нами тишине Нео и Тринити вовсю спасают Морфеуса из когтей агента Смита.
Я смотрю прямо на Алана и почти боюсь задать вопрос.
– Твой тринадцатый день рождения. Где мы были?
– Мы пошли в кино, но только…
– Только что?
– Только на «Нового Человека-паука». Я смотрел второй раз, а ты – первый.
– А когда мы вышли, что я сказал?
– Какую-то чушь насчет того, что у Гарфилда Спайди получился лучше, чем у Тоби Магуайера.
– Алан!
– Что?
– Про Человека-паука я смотрел только мультфильмы.
Секундная пауза, и тут мне приходит в голову мысль.
– Мамин шрам на лице. Ты знаешь, откуда он взялся?
– Нет, – отвечает Алан. – Он у нее уже много лет. Я думал… ну не знаю, несчастный случай в молодости или вроде того.
Нео, агент Смит и Тринити и куча сцен с участием вертолета, которые мне обычно нравятся, но сейчас совершенно по барабану.
– Какая дичь, – говорит Алан.
– Пожалуй, дичь – самое подходящее слово.
– Так, ладно. Ладно, слушай. Все будет хорошо.
– Да неужели? Ты обладаешь магическими силами, о которых я не подозревал? Умеешь перестраивать реальность, чтобы она обрела смысл?
– Давай попробуем подойти с другой стороны.
– И с какой же?
– Забудем про перемены, – предлагает Алан, – и поглядим на то, что осталось прежним. И попробуем понять почему.
– Ладно.
– И что осталось прежним?
– Ничего.
– Ной!
– На самом деле… ладно, да. Моя сестра.
И пока что так и есть. После той вечеринки она буквально единственный человек в моей жизни, кто остался точно таким же.
– Ладно, хорошо.
– Упряма, как и прежде, – перечисляю я, – помешана на Одри Хепбёрн, говорит, как светская львица средних лет, одевается, как кукла Барби на крэке.
– Ладно, а еще?
Я пытаюсь сосредоточиться, но перед глазами маячит только комната из сна: человек в углу, цвета, вылезающие из стен буквы…
– Мои странные влечения, – отвечаю я.
– Твои… что?
– Ты упоминал видео, где женщина стареет в замедленной съемке.
– И что?
– У меня есть некоторые… навязчивые идеи, можно сказать. Как бы перечень вещей, которые я не могу объяснить, но не в состоянии выбросить из головы. Их всего четыре, включая это видео.
– А остальные три?
– Фотография парня. Я нашел ее на полу в школе.
– О, прикольно, ты тоже их собираешь?
– Я серьезно. Помнишь, в прошлом году Понтий Пилот выступал после сбора средств для школьного журнала?
– «Мет Гала».
– Точно. А после концерта Пэриш пришел и разговаривал с…
– Кто-кто?
– Филип Пэриш. Настоящее имя Понтия Пилота.
Алан усмехается:
– Я и забыл, что его так зовут.
– Но ты ведь помнишь, как он приходил к нам в класс?
– Ага, – говорит Алан, но продолжает сдавленно хихикать. – Даже не знаю, почему это так забавно. Неужели его в натуре зовут Филип?
– Может, хватит уже ржать?
Он трясет головой, делает глубокий вдох:
– Продолжай.
– Короче, приходит он к нам в классе, рассказывает о своем творческом процессе, и вдруг его слегка клинит.
– Да, я помню. Выскочил за дверь буквально на середине фразы.
– Именно. Но перед этим у него из блокнота выпал снимок, который я на выходе из класса подобрал.
– И что за снимок?
– Просто какой-то парень… как бы улыбается, что ли. Но на обратной стороне есть надпись: «Свет слишком ярок. С любовью, Э.».
– Кто этот Э.?
– Понятия не имею. Но это мое второе странное влечение. Потом еще есть старик Зоб, такой пожилой дядька с…
– Я догадываюсь с чем.
– Ну да. Но он каждый день ходит одной и той же дорогой, и меня в нем что-то цепляет, будто в прошлой жизни мы дружили или типа того. Или нет, знаешь, на что больше похоже? Как в кино про путешествия во времени: видишь человека, который кажется смутно знакомым, а в конце фильма понимаешь, что ты и есть этот человек.
– Ты тоже любишь ходить.
– Вот и я о том же.
– А четвертое влечение? – спрашивает Алан.
– В общем, ты же читал Милу Генри…
– Только не так, как ты, а как обычный человек.
– Но ты видел ее фирменные рисуночки, да? Перед началом каждой главы?
– Обожаю их.
Я киваю:
– Так вот, один из рисунков в книге «Мой год», к семнадцатой главе, отличается от других.
– В каком плане?
– Не знаю, в другом стиле сделан, что ли. Но само отличие как раз не имеет значения. Имеет значение причина, понимаешь? Почему именно этот, единственный из всех? Похоже, тут должен быть смысл. Короче, вот так. Такие у меня странные влечения.
– Это выражение я уже точно слышал раньше.
– Боуи, – поясняю я. – Строчка в Changes. И название его биографии.
– Знаешь, на твоем месте я бы от этого и плясал.
– Что ты имеешь в виду?
Отвечая, Алан одновременно смотрит «Матрицу»:
– Это как переменные и константы, правильно? Миллион вещей меняется, и ты не можешь за ними уследить. Но ты только что назвал пять вещей, которые не изменились.
– Четыре.
– Плюс твоя сестра. На твоем месте я бы углубился в них, хотя бы потому, что это выполнимо.
Время от времени Алан выдает крупицы настоящей мудрости, которые неизбежно приводят меня к мысли, что я его недооцениваю. Может, на самом деле Алан тонкий мыслитель, чья проницательность лишь маскируется под легкомыслие.
– Как думаешь, Нео и агент Смит хоть разок перепихнулись?
Ну вот опять: а может, и нет.
Я говорю:
– Вряд ли у агента Смита имеется хоть какой-то сексуальный аппетит. Да ему и некогда, он все время тратит на постановку артикуляции.
– Зато он неплохо утоляет свои потребности как Элронд, правитель Ривенделла.
– Кажется, у тебя весь мозг в яйца ушел.
– Кажется, кое-кто не в состоянии считать человека привлекательным без того, чтобы хотеть секса с ним, – парирует Алан.