– Алан.
– Что?
Я качаю головой:
– Прямо не верится, что тебя наконец научили считать.
– Ты хочешь сказать, что один плюс…
– Я говорю, что конечно же не равняется. Идея в том, что такой девиз, видимо, обозначает семью из трех человек, которые являются единым целым.
– Да, логично. Но я требую занести в протокол неодобрение шуток на тему моих математических способностей.
– Так и запишем.
– А что случилось потом? – спрашивает Алан.
– Он более или менее рассказал мне всю историю своей жизни, но ни разу не упомянул ребенка. Поэтому я спросил, есть ли у него дети.
– И?
– И он указал мне на дверь. Это было в понедельник. Вчера он не явился на прогулку.
– Может, он плохо себя чувствует? Колено подвернул или типа того. Со стариками такое случается.
– Такое со всеми случается.
– Погоди, нам разве не сюда? – спрашивает Алан, указывая на вывеску «Амброзии», которую мы минуем.
– Да, но сначала я хочу проехаться по маршруту мистера Элама – вдруг мы его там увидим?
– Почему?
– Потому что у меня нет кода, Алан, то есть придется звонить в звонок, и я не знаю, кто ответит, да и ответит ли хоть кто-нибудь, и я не знаю, как отреагируют на мою просьбу повидать одного из постояльцев, поскольку я раньше не сталкивался с людьми, постоянно живущими в гостинице, и не в курсе правил этикета.
Я почти слышу, как Алан хлопает глазами.
– Жутко утомительно, да? – говорит он.
– Что?
– Быть тобой.
– Не то слово.
Мы едем от Милл-Гроув к Эшбрук, высматривая мистера Элама. Даже с включенной печкой в машине зябко – холод просачивается через стекла. Я прибавляю жару и застегиваю куртку.
– Ну, – спрашиваю я, не отрывая глаз от дороги, – встречаешься с кем-нибудь?
– Встречаюсь ли я с кем-нибудь?! Нет, ни с кем не встречаюсь. А ты что, претендуешь?
– Мечтать не вредно. – Держа руль одной рукой, я целую бицепс на другой. – Но серьезно, ты же у нас, типа, как серийный соблазнитель.
– Ты намекаешь, что тебя можно соблазнить каким-нибудь сериалом?
– Не увиливай. Давай устроим Дин и Карло на эту тему.
– Ной!
– Алан!
– Мы сейчас отмораживаем помидоры внутри твоего «болт-забея», объезжая квартал за кварталом в поисках старика с зобом.
– Чувак, имей уважение.
– Извини. В поисках мистера Элама. Смысл в том, что тут не до Дина-и-Карло.
– Как насчет Лена? – спрашиваю я. – Или это был одноразовый случай?
– Какого Лена?
– Ковальски.
– А он тут при чем?
– Лен Ковальски.
– Бесконечное повторение имени не очень-то помогает.
– Я про ваши лобзания на вечеринке у Лонгмайров в конце лета. Не знаю, вышло ли…
– Постой, – перебивает Алан. – Я и Лен Ковальски?
– Ага.
– Ты видел, как мы целуемся с Ковальски на той вечеринке у Лонгмайров?
– Гляди-ка, стоит раз назвать его имя, и уже не остановиться, скажи?
– Лен Ковальски?
– Давай только не увлекаться, – морщусь я.
– Тот мелкий чувак, который кидался яйцами в стену твоего дома, или ты уже забыл?
– Алан, я не злюсь на тебя. По пьяному делу каждый совершает глупости, которые потом не помнит.
– Так, слушай. Я польщен, что в некой параллельной вселенной ты думаешь, будто я целовался с Леном Ковальски, и все еще хочешь дружить со мной. Но сам прикинь, чувак. Вообще мимо.
– Правда?
– Боюсь, прямиком в список твоих перемен. Ничего такого не было и в помине. – Алан умолкает и греет дыханием замерзшие руки. – А кстати, тебе это не приходило в голову?
– Что именно?
– Параллельная вселенная.
У меня перед глазами возникает листок в темноте ящика стола, где значится список из четырех пунктов под заголовком «Объяснение ЧЗХ».
– Типа, да.
– И?
– Вряд ли.
– Ясен пень, объяснение из ряда вон, но сама возможность существует, верно?
Вскоре после написания «Краткой истории» о рождении слова «мультивселенная» я кое-что понял, и теперь такое объяснение, хоть и не полностью исключенное, стало казаться мне очень маловероятным.
– В каком году «Кабс» выиграли мировую серию?
– Думаю, в шестнадцатом.
– А сколько лет прошло со времени их предыдущей победы в мировой серии?
– Не знаю, лет триста?
– Что случилось одиннадцатого сентября?
Алан молча посылает мне выразительный взгляд.
– А президент Соединенных Штатов у нас сейчас…
– Умоляю, Ной. Не заставляй меня называть его фамилию.
– Вот именно.
– Ты к чему?
– К тому, что все перемены связаны со мной. Вряд ли параллельные вселенные так устроены, что мой пес, который раньше еле ползал и гадил через два шага на третий, теперь способен одним прыжком перемахнуть через небоскреб, а «Кабс» по-прежнему не могут выиграть хотя бы раз в сто восемь лет.
– Думаю, ты ошибаешься.
– Я проверял, сто восемь.
– Да нет, – говорит Алан, – я про твою логику. Я не очень много знаю про… ну ты понимаешь…
– Квантовую теорию?
Алан кивает и продолжает:
– Но твое умозаключение отрицает опыт мистера Элама, Филипа Пэриша, исчезающей дамы…
– Исчезающей женщины, – поправляю я.
– Пусть так. Ты вообще ничего не знаешь о происхождении своих странных влечений. Ты только и пытаешься найти в них соответствия с тобой и твоей жизнью, но врубись: у них есть и собственная жизнь. Может быть, им приходится иметь дело с такой же лабудой, но ты об этом не знаешь, потому что не знаешь их самих.
– Пенни не изменилась, а ее я знаю.
Алан делает паузу; потом:
– Точно знаешь?
Я буквально вижу, как сестра пьет макиато и сетует, что родилась не в ту эпоху.
– То есть, по-твоему, мы – я, Пенни, мистер Элам, исчезающая женщина, Филип Пэриш, призрак Милы Генри – всей компанией случайно провалились в кротовую нору и оказались в параллельной вселенной?
– Я только хочу сказать, что тебе кажется, будто перемены вертятся вокруг Ноя Оукмена. А если нет?
Алан прав. Откуда мне знать, что исчезающая женщина не переменилась, или Филип Пэриш, или Мила Генри? Ниоткуда. Я взял лишь известные мне факты, их пересечения с моей жизнью – видео, фотографию, рисунок, – и сжал неведомые хитросплетения человеческих личностей до уровня одноклеточных организмов.
С тем же успехом я могу предположить, что у мистера Элама на камине стоит урна с пеплом любимого ручного носорога.
Я все еще размышляю над вопросом Алана, когда мы подъезжаем к гостинице. Мистер Элам и сегодня не вышел на прогулку, что неудивительно. Я глушу мотор, и с полминуты мы просто сидим в холодной тишине.
– И? – Алан дует на ладони, стуча зубами. – Звоним в дверь?
Не знаю, существуют ли другие миры – миры, где Алан замутил с Леном Ковальски, где жена мистера Элама не заболела раком, где я не пошел за Ротором в ту ночь. И пусть мне не случится испытать возможности моих бесчисленных зазеркальных жизней, я знаю, какие возможности имеются в этой.
– Ну, Алан, чего застрял?
62. потоп
– Забыл предупредить, – шепчу я, нажимая на кнопку звонка, – он любит бурбон.
– Кто?
– Мистер Элам, кто же еще!
– Очень кстати, поскольку я тоже люблю бурбон.
– Серьезно, если мы сегодня попадем внутрь, он будет поить тебя бурбоном, пока под стол не свалишься.
– Мило. Давай накидаемся и хорошенько обсудим кротовые норы. Пространственно-временные конвенции, фантомные теории, все дела.
– Квантовые, Алан. Теории квантовые. А пространственно-временные – континуумы.
– Обожаю, когда ты лопочешь по-ботански, йо.
Дверь открывается, и пожилая дама с длинными серебристыми волосами, большими сияющими глазами и негасимой улыбкой на лице спрашивает:
– Что вам угодно?
Ко всему прочему, женщина лучится юностью похлеще большинства моих сверстниц, вместе взятых.
– Здравствуйте, – говорю я. – Я только… я хотел узнать насчет мистера Элама.
– Вы тот молодой человек, который гуляет с ним каждый день. Спасибо вам. – Она поворачивает голову в сторону лестницы, а потом говорит мне: – Мистер Джордж нуждается в компании куда больше, чем он полагает! – Дама выразительно округляет глаза и поясняет, понизив голос: – Он не в духе. Как обычно в такое время года. Заходите-ка внутрь, согрейтесь и выпейте чаю. У меня найдется любой сорт, кроме сатанинской смеси под названием «эрл грей».
Я узнаю ее голос: это она приветствовала мистера Элама, когда мы с ним вошли в гостиницу в понедельник. И снова, когда я ступаю в тепло фойе «Амброзии», старые ковры, резные деревянные панели и далекое потрескивание камина обволакивают меня, точно видавший виды, но уютный плед.
– Так у него все в порядке? – спрашиваю я.
Смех у дамы такой же выразительный, как и глаза.
– Я бы не сформулировала таким образом, но да. Мистер Джордж в своем обычном порядке. Кстати, меня зовут Амброзия.
Мы с Аланом в свою очередь представляемся, после чего мисс Амброзия провожает нас в гостиную (где и потрескивает камин), а сама удаляется на кухню за чаем.
– Тут прямо как… – Взгляд Алана скользит по комнате: пасторальные картины в золотых рамах, кофейный столик темного дерева, напольные часы с маятником, всполохи огня в огромном камине.
Я тоже чувствую глубинный инстинктивный порыв, три слова, которые прочно впечатались в детскую психику: «Ничего не трогай».
Мисс Амброзия возвращается с подносом и ставит его на кофейный столик. У меня смутно мелькает воспоминание о моем предыдущем чаепитии: мокрый пакетик на ниточке, несколько горьких глотков, и дело с концом. Но нас явно ожидает опыт совершенно другого сорта, почти ритуал. На подносе теснятся блюдечки, ситечки, несколько чайников и маленькая коробочка с листьями (никаких пакетиков и ниточек), и едва я начинаю волноваться, что мисс Амброзия нас разыгрывает, как она говорит: «Заваривается четыре минуты», ставит таймер на наручных часах и улыбается нам через столик.
На секунду повисает неловкая пауза, но тут вступает Алан: