Но вот какая штука: мистер Элам тоже подписывал контракт, а потом его семья погибла из-за уставшего водителя грузовика. Только и всего. Такая малость.
«Такая малость», – думаю я, оглядывая сидящих за столом.
– А я попробую, – говорит Ноэль.
Дядя Орвилл одобрительно кивает и демонстративно аплодирует.
Тетя Бекки сомневается:
– Наверное, я просто чего-то недопонимаю.
– Чего именно? – уточняет дядя Орвилл. – Полного восторга или незабываемых впечатлений?
– Ну… – Тетя Бекки оглядывается в поисках поддержки. Не получив ее, она снова смотрит на дядю Орвилла: – Там ведь надо выпрыгивать из самолета?
Папа щелкает пальцами, кивая сестре:
– Вот! Риск элементарно не соответствует вознаграждению. Малейшие неполадки с тросом, и конец. Какой-нибудь парень на парашютной фабрике забудет принять таблетку кофеина…
– На парашютной фабрике?! – свирепеет дядя Орвилл, и лицо у него становится похоже на сжатый кулак.
– …и вот ты болтаешься в небе за десять тысяч футов от земли, а за спиной только бесполезный рюкзак.
Ноэл подцепляет вилкой еду с тарелки и говорит:
– А я все равно попробую.
Дядя Орвилл мяукает по-кошачьи, папа бросает:
– Орвилл, ну прекрати!
На что тот вскидывается:
– А что? Что я такого сделал?
Папа складывает салфетку и швыряет ее на стол:
– Ладно, Орвилл. Скажи одной фразой, что тебе больше всего нравится в прыжках с парашютом.
Лицо у дяди Орвилла расслабляется, на секунду даже кажется, что он сейчас прослезится.
– В те десять минут, – тихо говорит он, – между прыжком с самолета и приземлением ты единственный человек во Вселенной.
Я вижу мистера Элама в кресле; он пьет бурбон и ест из тарелки, пристроенной на коленях. Амброзия, милая Амброзия, сидит у камина этажом ниже; она сожалеет, что не уговорила его присоединиться, но понимает, почему он только покачал головой и сказал: «Это наша годовщина». Я вижу Найки у него в ногах возле кресла, обветренная рука мистера Элама чешет ей спинку. Я вижу глаза мистера Элама и сквозь них вижу его мысли, раскручивающиеся назад, всегда только назад, к лицу того водителя, который схватил свой путевой лист и разорвал в клочья. Мистер Элам поднимает тост за Барбару и Мэтью, за кота Германа; не зная в точности, видят ли они его, он молится, чтобы его слабеющая вера оставалась верой, он высоко держит стакан и вспоминает семейный девиз – «Один плюс один плюс один равняется один» – и чувствует вес уравнения, нарушенного вычитанием.
– Один, – говорит он в пустоту.
Дядя Орвилл ошибается: прыжок длится гораздо дольше десяти минут.
Если бы я умер в этот самый момент прямо здесь, в обжигающе горячем душе, и любопытные ученые вскрыли мой череп, чтобы заглянуть внутрь, то из-под тщательно систематизированных мозговых полок с Боуи и стуком ботинок по деревянному полу, из-под диаграмм со стрелочками и «Кратких историй» один из ученых мужей с возгласом «Поймал!» извлек бы на свет божий бабочку.
Я выбираюсь из душа как в тумане, вытираюсь, надеваю трусы, потом шорты, дальше чищу зубы. Где-то в глубине головы словно трепещут крылышки, ощущается некий ритм, ускользающий от меня неделями.
На раковине стоит туалетный набор дяди Орвилла: одна зубная щетка, одна электробритва, один дезодорант, один…
Один.
Бабочка порхает от одного участка мозга к другому.
Я тихо ступаю по коридору, останавливаюсь напротив гостевой комнаты. Дверь закрыта, но голубой отсвет телевизора пробивается через щелку у самого пола. Я воображаю, как дядя Орвилл полулежит в кровати без рубашки, усталые глаза полусмотрят, на экране нудно юморит очередной ведущий вечернего шоу, повторяя те же шутки, вот только мой дядя перестал смеяться еще много лет назад. Я представляю, как во время прощания с дядей Джеком он стоит над неестественно раскрашенным телом своего близнеца, и задаюсь вопросом: каково это – потерять единственного человека, который тебя понимал, увидеть свое подобие в открытом гробу?
Я проскальзываю к себе в комнату и беззвучно закрываю дверь.
Наверное, с моей стороны нечестно так думать. Многие люди живут в одиночестве и, однако, вполне счастливы. Но дело не только в том, что дядя Орвилл один. И не только в дурацких рекламных роликах на видеокассетах, которые он рассылает родственникам, и не только в раздражающих кличках и непомерной самоуверенности.
Я стою в темноте, не двигаясь, и смотрю на очертания голого матраса. Вечерний душ неизменно освежает тело дозой спокойствия, своего рода целительной летаргией, как после сладкой дремы.
В такое время мне лучше всего думается.
Моя главная мысль сейчас: дядя Орвилл не переменился.
Я представляю себе историю серией ритмов, историков – исследователями ритмов, ясновидящих – предсказателями ритмов, а мы, остальные, можем только стараться замечать ритм по мере поступления.
Пэриш, мистер Элам, исчезающая женщина, Пенни и теперь дядя Орвилл – мои константы. По совету Алана я изучил каждого из них, но ритмы не возникают на индивидуальном уровне, они появляются на коллективном уровне. И когда я рассматриваю свои «странные влечения» и Пенни с дядей Орвиллом не как отдельные деревья, а как пресловутый лес, вырисовывается некий ритм.
Орвилл. Между прыжком с самолета и приземлением ты единственный человек во Вселенной.
Пенни. Бери весло, дорогуша.
Пэриш. Эйб, господи боже, не оставляй меня одного.
Генри (через Клетуса). Мы всегда одни, и это нормально – фокус в том, чтобы понимать разницу между одним и одиноким.
Исчезающая женщина. Одно лицо, сорок лет.
Мистер Элам. Один плюс один плюс один равняется один.
Единственные люди в моей жизни, которые не переменились, не просто одни, они одиноки.
68. #блаженство
Когда пыль Дня благодарения оседает, родители нависают надо мной, точно пара голодных дементоров, прорвавшихся на конференцию телепузиков.
Университет Милуоки: фаворит, очевидный выбор. Манхэттенский по-прежнему в списке вариантов, но на данном этапе родители пустятся в пляс даже в том случае, если я предложу: «Ой, а давайте рассмотрим университет Аляски в Анкоридже – я слышал, у них интересная программа по санному спорту». Я знаю варианты и знаю, что должен делать, но пропасть между «должен» и «хочу» по-прежнему велика.
Я: Эй.
Сара: Ной, Ной, Ной.
Я: Сара, Сара, Сара.
Сара: Как дела?
Я: Мне надо выбраться из дому. Хочешь в кино?
Сара: *краснеет* … он зовет на второе свидание
Я: Значит, прошлый раз считается за свидание?
Сара: Все остальные парни, с кем я ходила домой к незнакомым старикам и отдавала им нашу семейную кошку, считали это свиданием, такштааа…
Я: В таком случае, да, я зову тебя на второе свидание.
Сара: Вот и славно. Хм. Я не могу.
Я: А. Ладно.
Сара: Типа, я реально не могу. Я застряла в Элджине до воскресенья. День-Б с семьей. #блаженство
Я: Ха-ха, ясно. Понимаю.
Я: Эй.
Алан: ЧЁКАК, НО??????????????
Я: Ты что, дунул?
Алан: Нет. Вэл недавно отругала меня за «апатичные сообщения»
Я: А
Алан: Стараюсь исправить положение
Я: Удачи тебе
Алан: Как дела?
Я: Хочешь посмотреть (как бы) нового Паука в «Дисконте»? Я видел только мульт. Стараюсь исправить положение.
Алан: И тебе удачи. Она тебе понадобится, потому что ЭТО НЕ ПАУК
Я: Ой
Алан: Это (как бы) новый СУПЕРМЕН, и я слышал, что он сосет криптонит
Я: Мне нужно проветрить мозги. Криптонит в тему. Ты со мной?
Алан: Не могу из-за домашки
Я: Ты забыл, с кем говоришь. Я знаю, что ты не делаешь домашку, потому что знаю тебя. #радостныедевственники
Алан: Ладно. Не из-за домашки. Я болею. С животом проблемы.
Я: Ты не болеешь
Алан: А у тебя телепатические пальчики? Я БОЛЕЮ. ЗАБЛЕВАЛ ПОЛДОМА
Я: Тогда начал бы с того, что ААА КРУГОМ БЛЕВОТА БУЭ
Алан: Блин. Ты прав
Я: Давай выкладывай
Алан: ААА КРУГОМ БЛЕВОТА БУЭЭЭ
Я: Поздняк
Алан: ОК, только не проклинай меня. Я у Лонгмайров
Я: Хрен там
Алан: Извини. Мальчишник
Я: Мальчишник у Лонгмайров?
Алан: Ага
Я: Что это подразумевает?
Алан: Видеоигры, водка, Уилл выясняет подноготную моей голубизны
Я: Боже
Алан: Джейк тычет Уилла в плечо, но ждет моего ответа
Я: ОК
Алан: Злишся?
Я: ЗлишЬся. ЗлишЬся. ЗлишЬся.
Алан: ИЗВИНИ ЗЛИШЬСЯ?
Я: Нет.
Алан: Тогда что делаешь?
Я: Я иду смотреть, как Человек-Паук убивает Лекса Лютора
Алан: #безнадежно
Я: #безнадежноблаженно
Я пишу сообщение Вэл, но ответа нет.
Перед уходом я спонтанно решаю проверить исчезающую женщину. Она так и не ответила (ни на Ютубе, ни по почте), но – напоминаю я самому себе – она мне ничего не должна, рассчитывать не на что, мое право нажать на кнопку «Добавить комментарий» не отменяет ее права меня игнорировать. Даже не утруждаясь теперь с черновиком, я ставлю курсор в прямоугольник для нового комментария и набираю следующее: «Привет. Снова я. Вы мне ничего не должны, и я прошу прощения, если мои комменты слишком назойливы. Так или иначе, последняя попытка: мне очень нужно с вами поговорить. Мой адрес twobytwooak@gmail.com, если у вас найдется секунда. Спасибо».