Мне объяснили, что я заехала слишком далеко, но что к гостинице можно вернуться, срезав угол. Казалось, этой заросшей проселочной дороге не будет конца. Я включила радио. Мужской голос тянул слова, цепляя их друг за друга.
Гадал ли я, чтоб в оный день священный
Была потребна крепкая броня
От нежных стрел? Что скорбь страстного дня
С тех пор в душе пребудет неизменной?
Был рад стрелок! Открыл чрез ясный взгляд
Я к сердцу дверь – беспечен, безоружен…
Ах! Ныне слезы лью из этих врат.
Но честь ли богу – влить мне в жилы яд,
Когда, казалось, панцирь был не нужен? —
Вам – под фатой таить железо лат?
Наступила пауза, и слышно было неровное дыхание чтеца. Боже мой, все то же – любовные страдания, неудовлетворенные желания. Ничего нового. У всех одно и то же. Но меня это больше не интересует. Все. Хватит. Никаких желаний, а следовательно, и никаких страданий. Точка. Теперь на повестке дня – спокойная жизнь одиночки. Расчет только на себя.
Мысли перебил женский писклявый речитатив. Дублин. Литфестиваль. Молодые поэты. Голос был таким резким, что радио пришлось выключить. Не буду, не буду, не буду. И про все эти нежности больше не буду. Буду наконец независимой… вам-под-фа-той-та-ить-же-ле-зо-лат.
Скоро потянулись высокий, заросший мхом забор, сторожевые башни и дом привратника. Ворота открылись автоматически, дорога через парк заняла еще минуты две, и только после этого я увидела сам отель.
Путеводители не врали, Эшфордский замок был действительно огромным. На протяжении столетий он обрастал пристройками и вымахал до размеров городского квартала. Бесформенный, из темного камня, истерзанный дождем и ветром, но все еще надежно хранящий знаки ведьм в своих каминных трубах.
После парадного подъезда и холла с низкорослыми рыцарями в доспехах шла длинная анфилада гостиных. В них размещались регистратура, библиотека, бар и заставленный громоздкой мебелью парадный зал для приемов в донжоне. Вся эта внушительных размеров роскошь отчаянно нуждалась в ремонте, а от затхлого запаха ковров не под силу было избавиться, сколько ни проветривай.
Навстречу мне вышел плотный администратор в ливрее. Он грустно попросил заполнить анкету – действительно, страдание здесь выглядело куда уместнее дружелюбия. Меня поселили на втором этаже. Два узких окна, затертых по углам, смотрели на фонтан, криво бьющий в небо пенной водой.
Единственной отремонтированной частью всего замка был салон красоты с примыкавшими к нему бассейном, сауной и тренажерным залом. Туда я и отправилась.
– Конгали, – представилась массажистка и протянула мне мягкую ладошку. Волосы у нее были так аккуратно собраны на затылке, словно их собирали по волоску, пухлые губки сияли блеском, а глаза, темные, широко раскрытые, смотрели на мир с удивлением. Она светилась здоровьем, на щеках матово переливался румянец, а белки глаз были голубыми, как у младенцев.
“Кон-га-ли”, – повторила я про себя. Имя каталось во рту сладким ландрином.
Опять пришлось что-то заполнить.
– Что это у вас?
– Это? След от обручального кольца.
– Как шрам. И как долго вы его носили?
– Двадцать один год.
– А теперь – нет?
– Теперь нет. А вы? Замужем? – Я легла на кушетку. Она замолчала, покрутила носиком, и между бровей у нее появилась складка.
– Нет.
– Что, не хотите?
– Да нет.
– А что?
– Нет мужчин. Ну то есть достойных нет. У нас здесь народу вообще немного. – Она пальчиком описала в воздухе круг, и я не поняла, говорила она про замок, про соседний город или про всю Ирландию.
– А вы пробовали искать пару по интернету? Сейчас многие так делают. И вполне себе работает.
– Да. Я знаю. Я даже регистрировалась.
– И что?
– Теперь встречаюсь. – Она замолчала, соображая. – Он доктор. – Опять пауза. – Хороший человек.
– И? – я поторопила ее, но тут же подумала, что не имею на это права.
– У него два мальчика. Два сына.
Наверное, сложность – это его дети. Она, скорее всего, не знает, справится или нет. Ответственности боится.
– Вас пугают взаимоотношения с чужими детьми?
– Нет. Это даже хорошо, что у него есть дети. Своих иметь я не хочу, а у него уже есть.
Она попросила меня подвинуться повыше и подложила под колени валик. От нее пахло лимоном и сливочной помадкой. Поправляя на мне плед, она по-детски закусила кончик языка. С ней рядом было на удивление спокойно, как бывает иногда с нянечками и библиотекаршами.
– Так что же не так?
– Я не знаю. Он очень хороший человек и настроен серьезно.
– Но вас что-то не устраивает?
– Да, – сказала она решительно. – Я люблю другого человека. – И продолжила быстро, чтобы я не успела перебить: – Он необыкновенный такой. Ну, невозможно объяснить, какой он. Таких я никогда не встречала. И знаете что? У нас даже были отношения. Вернее, они почти начались, но не получилось. Потому что он все же очень странный. Для меня. Да. Он очень странный.
– Странный?
– Да нет, не в том смысле, что не в себе или буйный, нет. Просто он больше всего на свете любит быть один – и это он ни на что не променяет. То есть ты никогда не сможешь им по-настоящему обладать. Тебе будет все время доставаться то, что осталось от этих его часов размышлений. Он здесь работает швейцаром. Его зовут Шеймус.
Швейцар, который любит размышлять. Интересно.
– По чем таком он все время думает?
– Он не говорит об этом.
Мы помолчали; слышно было, как пошел дождь. Бедная девочка. Швейцар-философ, как бы не так.
– Он вообще мало говорит. Ходит по горам. То сам, то с собаками. И дома молчит. А без него – невозможно. Думаю, мне нужно переезжать в город. Хорошо бы в Дублин или на худой конец в Голуэй. Но сидеть здесь одной, в этой дыре, и смотреть на овец – невозможно. Я пыталась его приручить, но у меня не получилось. И тогда я ушла.
– И он отпустил?
– Ну конечно. Он держать никого не будет. – Она покусала губы. – Я бы вам его показала, но сегодня не его смена. Жаль, что вы его не видели. Когда вы уезжаете?
– Послезавтра. А вам действительно хорошо бы переехать куда-нибудь в большой город. Вы же молодая, красивая. Ну что здесь? Сидеть и сохнуть по швейцару? Велика честь. А молчит он, может, оттого, что ему просто сказать нечего. Вы об этом не думали? Может, он просто глупый, этот ваш швейцар? И потом, будь он умным – работал бы он швейцаром? Женщины, влюбляясь, придумывают себе образ и его же любят. И это никакого отношения к реальности не имеет. Мы все склонны обманываться. Тем более когда вокруг мало достойных.
Она закивала, но было непонятно, согласна она или нет.
– Что вас здесь держит? Ничего.
– Ничего, – повторила она.
– Я думаю, что доктор – тоже не ваш вариант. Вряд ли вы его полюбите.
– Вряд ли.
– Так что уезжайте в большой город, найдите себе здорового парня без фантазий, и заживете себе прекрасно. Потом будете вспоминать со смехом про швейцара этого. Как его там зовут? Если вообще имя его запомните.
На следующий день, после завтрака, как только проявилось неясное солнце, я пошла на прогулку. Упрямо забиралась все выше и выше. Странные здесь были горы. Верхушки – как осиные гнезда, серые, чешуйчатые. И так до самого горизонта. Идти было сложно, пористый базальт, расщепленный на пластины, хрустел под ногами, ломался, как черепица на старой крыше. Из-под ног разбегались трещины, и в них, глубоко, можно было разглядеть следы хилой бледно-лиловой растительности.
Сначала у солнца хватало сил пробиваться сквозь марево облаков, но выше туман уплотнился, ветер нагнал туч, и начался дождь. Через час он разошелся, и ломкие камни сделались скользкими. Деревня, которую предсказывала карта, все не появлялась, и нужно было вернуться, но я уже не понимала куда, трещины с каждым шагом становились все внушительнее, туман густел. Я остановилась. Вокруг меня дышало холодным, мокрым ветром большое, молочное ничто.
Один неосмотрительный шаг – и я скачусь вниз, обдирая кожу, разбивая кости о камни. Зачем я поперлась сюда одна? Что и кому я хотела доказать? Какая глупая ода одиночеству. Боялась зависимости? Радуйся теперь – ты ни от кого не зависишь. Только от своих ног, рук, туловища и головы. От умения цепляться, от силы мышц и их выносливости. Вот сорвешься, и никто тебе не поможет, – вот она, твоя независимость. Бежишь от желаний? Скоро у тебя их не будет. А если не сорвешься и не рассеется этот чертов туман, тебе придется ночевать здесь, на этой лысой горе, которую так жестко чешет ветер.
Страх начал было рисовать передо мной картины ночных врагов, но не очень в этом преуспел, так как было абсолютно непонятно, кто сможет напасть на меня здесь, в этом безлюдном месте. Но глупость продолжала буравить мозг. Туман был настолько тугим, что казалось, его можно глотать. Открыть рот и откусывать влажные куски. Может, просто проесть в нем дорогу? Ага. Выпей, крошка, море, если боишься утонуть. А что? Может, он вкусный? Сладкий? Нет, скорее всего, он соленый, как океан, который за ним скрывается. А вот и неправда: осадки всегда пресные, по вкусу он должен напоминать снег или в лучшем случае молочное желе.
Сейчас бы крепкого друга рядом. И все бы превратилось в любопытное приключение. Нет. Мне же никто не нужен. Я же приехала сюда освободиться от желаний. И вот опять. Мне бы, мне бы. Ей-богу. Нужно взять себя в руки. Успокоиться. Что я там помню из аутотренинга. Нужно представить, что я здесь не одна. Что за мной идут люди. Много людей. Они внимательно следят, чтобы ничего не случилось. Бояться нечего. Нужно просто найти выход. Они ждут.
Уже легче. Вот у меня чашка горячего чая в руке, я снимаю с блюдца серебряную ложку и отправляю куски тумана себе в рот. Проедаю нору, по которой уйду с этой лысой горы. А сзади за мной внимательно наблюдают зрители. И ничего не страшно. Если что – спасут. Я всем нужна. Всем. Да. А мне? Стоп. Мне никто не нужен.