Саня вздохнул.
Голова у него шла кругом. Лично ему было глубоко плевать, кто какой нации, лишь бы к Тамаре не приставали. А так, в принципе, ничего против хачиков там, евреев или ещё кого-то он не имел.
Тем более что с братом Арама, Геворком Асланяном, они уже давно корешили, были у них всякие свои общие дела.
Вообще, с его, Саниной, точки зрения, весь этот мутный городишко окончательно съехал с рельсов.
19. Мотив
Вот уже битый час Артём допрашивал Алину Трушину. Балабин даже уступил ему свой кабинет для такой важной миссии. Сам же и настоял на этом немедленном допросе после того, как Артём доложил ему об инциденте между Трушиной и убитой Костоевой. Вроде пустяшная история с этим листком, но Балабин в неё тут же вцепился мёртвой хваткой, велел во что бы то ни стало вытрясти из Алины всю правду.
Артём в успех этой затеи изначально не верил, слишком уж всё казалось притянутым за уши. Однако же спорить не стал, понимал, что начальник сильно нервничает, что ему позарез нужно раскрыть эти жуткие преступления. И как можно скорее, желательно сегодня, в крайнем случае завтра. Иначе им не поздоровится. По головке за то, что сразу не забил тревогу, не доложил кому следует, не обратился за помощью к профессионалам, Балабина не погладят, это уж точно. А тот, разумеется, всё начнёт валить на него, на московского стажёра. На этом ещё не начавшаяся карьера следователя Раскатова и закончится.
И вправду развил самодеятельность!
Знал ведь, что совершает незаконные действия, одно за другим, но уж больно хотел отличиться, поймать убийцу. Если всё это в Академию сообщат, он тогда и диплом не получит, никакой Вольных не поможет.
Надо срочно звонить отцу!!!
Помимо убийств ещё и пропажа Тани Родиной на нём повисла. Из-за трагедии с Костоевой эта тема как-то отошла на задний план, но родители её вчера вернулись, сразу примчались в отделение, забили тревогу. Теперь уже не слезут, такую бучу поднимут, если она не найдётся.
А как она найдётся?
Шансов на это всё меньше. Одна надежда, что Родину так напугала смерть Дикого, что она, никому не сообщив, тут же умчалась из города.
Куда?
Не сообщив родителям?
Вряд ли.
Артём тяжело вздохнул, хмуро поглядел на допрашиваемую. Как он думал, так и получилось: вытащили пустую карту.
За всё время часового допроса они не сдвинулись ни на йоту. Бледная, усталая Алина с чудовищными синяками под глазами тупо повторяла одно и то же – никого она не убивала, в час убийства учительницы находилась у себя дома, готовилась к экзаменам. Артём с трудом сдерживался, злился на неё, на себя, понимал, что они бессмысленно ходят по замкнутому кругу.
– Ну хорошо, Алина, – устало произнёс он. – Давай ещё разок с самого начала. Ты сама мне сказала, что Седа Магометовна не раз унижала тебя перед всем классом, так?
Алина нервно поджала тонкие губы.
– Ну так, – с вызовом ответила она. – Ну и что? Это что, достаточный мотив по-вашему?
– Накануне убийства, – терпеливо, как с ребёнком, заговорил Артём, – Седа Магометовна перед всем классом передала тебе рисунок с черепом. То есть косвенно подтвердила, что считает тебя виновной в смерти Дикого, правильно?
– И что из этого следует? Что я после этого пошла и её грохнула? Туфта какая-то, вы что, не видите? Из-за этого не убивают.
– Тогда за что ты её убила? – сорвался Артём. – Говори, за что? За что ты ей голову отрезала?
– Слушай, ты что, больной? – в свою очередь визгливо заорала Алина. – Да никого я не убивала, тебе понятно? Вы же мой дом осматривали, что ещё?
Артём вытянулся, пристально посмотрел ей в глаза.
Алина ответила хладнокровным, чуть насмешливым взглядом.
Артём опустил голову, задумался.
У него на руках не было ни-че-го против неё. Кроме каких-то неясных, ничем не подтверждённых сомнений.
Обыск в её доме (между прочим, тоже незаконный, хорошо, взрослых не было, а то бы наверняка шум подняли!) оказался бесполезной затеей: они не нашли ни малейшей зацепки. Все режущие инструменты, которые там обнаружились, он лично осмотрел самым тщательным образом. С сожалением вынужден был признать, что никакого отношения к произошедшим убийствам эти орудия труда по своим параметрам иметь не могли, сразу видно, тут никакой экспертизы не нужно.
Да и не по силам этой хрупкой девчонке такое.
Чтобы резать людей на части, нужно иметь и серьёзные физические данные, и хладнокровие невероятное, не то что у этой истерички. Нет, здесь безусловно работал настоящий зверь, маньяк.
К тому же она, как ни обидно, права – самого главного, то есть мотива для убийства, у неё нету.
И всё же Алина Трушина ему активно не нравилась. Ему не нравилось в ней решительно всё – манера одеваться, разговаривать, краситься. Его донельзя раздражали её татуировки, проколотые уши, ноздри, губы.
Женщина (и особенно юная девушка) не должна так выглядеть!
Но разве можно идти на поводу у своего раздражения?
Разве этому он учился?!
Артём перевёл дыхание, ткнул пальцем в протокол:
– Прочти и подпиши, – сказал он.
Алина быстро пробежала исписанные страницы, размашисто расписалась.
– Я могу идти? – спросила она.
Он кивнул.
Она резко встала. Не прощаясь, вышла из кабинета. При этом как следует грохнула дверью.
Артём сжал голову обеими руками, мучительно застонал.
Давай, а то это уже становится невыносимо!
Думай, думай, думай!
Он подвинул к себе папку, разложил перед собой фотографии учеников 11-го «А».
Симпатичные, открытые лица. Вот и Алина Трушина. Вот Павло Горошевич. Пропавшая Татьяна Родина. Арам Асланян. Его брат-близнец Геворк Асланян. Убитый неизвестным маньяком Олег Дикий. Слегка нахмуренный наголо бритый Александр Колосков. Нагловато ухмыляющийся Роман Заблудший. Надменная красавица Тамара Станкевич. Несчастный калека Рудольф Новиков. Светлана Коновалова с её милой, застенчивой улыбкой…
Света…
Ведь явно кто-то из них имеет самое непосредственное отношение ко всему творящемуся здесь кошмару. Сомнений в том практически нету. Всё так или иначе крутится вокруг этой славной компании.
Но кто же?..
Ну кто?!
20. Ненависть
Света Коновалова и Рудик Новиков сидели в его комнате, пытались готовиться к экзамену по математике.
– Ладно, я, пожалуй, пойду, – вздохнула Света. – Уже поздно, да и в голову больше ничего не лезет. Спасибо тебе, ты мне очень помог.
– Не за что, – проскрипел Рудик.
Она захлопнула учебник, потянулась к сумке.
– Ты знаешь… – Он замялся, не сразу подыскал нужные слова. – Я очень рад, когда ты приходишь.
– Да ладно, – улыбнулась Света. – Я с удовольствием это делаю, ты же знаешь. Так что не грузись. Пока!
Она встала, намереваясь выйти из комнаты, но в этот момент из передней части дома, из залы, донёсся знакомый громкий голос.
– Добрый день, Мария, – произнёс голос.
– Это же наш директор! – удивлённо прошептала Света.
– Здрасьте, Эдуард Николаевич! – раздался в ответ голос Марии.
Рудик приложил палец к губам, осторожно подъехал на своём кресле поближе к открытой двери, прислушался.
Жестом поманил к себе Свету.
Эдуард Николаевич стоял, опершись о стойку, наблюдал, как Мария ловко лепит котлеты.
– Заверните мне парочку с собой, – попросил он. – Те, что поподжаристей.
Мария вытерла руки, подхватила со сковороды две котлеты, аккуратно завернула их в специальную промасленную бумагу. Затем положила свёрток в фирменный бумажный пакетик с надписью «Котлетная». Туда же сунула пару салфеток.
Погребной взял пакет, поблагодарил, расплатился. Однако же уходить не спешил.
– Мария, вы вообще-то в курсе того, что происходит вокруг? – издалека начал он.
Пришёл он сюда вовсе не за котлетами, но дело было деликатное, следовало вести себя осторожно.
– Конечно, – отозвалась Мария. – Ужас какой-то! Я очень волнуюсь из-за Рудика.
– Это как раз то, о чём я хотел с вами поговорить, – мягко сказал директор. – Я имею в виду вашего сына.
Мария подняла голову, удивлённо взглянула на него:
– Я чего-то вас не понимаю. Это вы о чём? При чём здесь мой сын?
– Видите ли, Мария, – любезно улыбнулся Эдуард Николаевич, – может быть, он будет в большей безопасности и будет чувствовать себя гораздо более комфортно в какой-нибудь другой школе. Наша-то всё равно сейчас закрыта. И когда откроется, неизвестно. Ну, вы сами знаете…
– Все дети, по-моему, в одинаковой ситуации, – закипая, ответила Мария, – и я не понимаю, почему нас с сыном это касается больше, чем кого-то другого.
Погребной печально покачал головой:
– Как бы вам это объяснить… Вы знаете, есть очень мнительные люди, и ваш сын…
Мария не дослушала. Тяжёлый подбородок выдвинулся вперёд, глаза злобно заблестели.
– Пошёл вон! – тихо сказала она.
– Не понял! – опешил Эдуард Николаевич.
Ему показалось, что он ослышался.
– Моему мальчику и так приходится очень тяжело, – яростно заговорила она. – Если ты, козёл, посмеешь выбросить его из школы, я тебя заживо сгною, понял?
Погребной в ужасе попятился к выходу.
– Как вы смеете так разговаривать! – взвизгнул он.
– А вот так и смею! – Мария схватила в руки огромную тяжёлую сковородку, замахнулась ею, выдвинулась из-за стойки. – Если ты хоть что-то плохое сделаешь моему сыну, я тебе голову оторву и в жопу засуну! Понял меня, говнюк?
– Хамка! – прокричал поражённый Эдуард Николаевич. – Жлобиха! Я это так не оставлю!
И, поспешно ретировавшись, захлопнул за собой дверь.
В задней комнате Света в ужасе переглянулась с Рудиком.
– Ну и дела! – прошептала она. – Нехило она его. Тебе небось обидно, да?
Рудик пожал плечами, неопределённо хмыкнул: