Одновременно Рудик здоровой рукой задрал свободно болтающуюся штанину. Показался обрубок правой ноги, который плотно входил в обхватившую его металлическую чашу. Конусовидная чаша эта, в свою очередь, в том месте, где должно было быть колено, заканчивалась стальными шарнирами с нарезкой. Рудик поднёс туда трубку, теми же уверенными движениями присоединил её. Свободный же конец он вставил в прикреплённый к подножке кресла ещё один небольшой протез, представлявший собой стальную ступню ноги, обутую в чёрный ботинок. После чего опустил брючину на место. Сразу возникла иллюзия почти полноценной ноги.
Алина наконец закрыла рот, проглотила слюну. По-прежнему не могла оторвать глаз от его манипуляций. Поражало, как быстро он действует, как точно подходят друг к другу, защёлкиваются, завинчиваются все металлические части.
Рудик ловко проделал ту же операцию со второй стальной трубкой и своей левой ногой. Закончил сборку, щёлкнул каким-то рычажком. Зажимы в подножке, которые держали внизу кресла его ножные протезы, тут же ослабли, сложились, чёрные ботинки освободились.
Он опять повёл рычажком, и сама подножка резко ушла, утопилась в специальную прорезь в основе кресла. Ботинки с тупым звуком стукнулись подошвами о пол камеры.
Рудик положил обе руки – искусственную и настоящую – на подлокотники, опёрся на них и… встал на ноги.
Каждый раз, когда он собирал себя, с благодарностью вспоминал дядю Костю Новикова. Вот уж правда золотые руки были у человека. Весь Южинск у него ремонтировался. Работал дядя Костя токарем на заводе Дзержинского, а по вечерам либо пил, либо рукодельничал. Но уже если брался за что-то, то доводил до полной кондиции, любо-дорого поглядеть. Не однажды дядю Костю хотели в Москву посылать, на выставку достижений, как самородка-изобретателя. Но всякий раз мешал очередной запой, кончалось тем, что начальство ехало, все лавры себе забирало. А дяде Косте завсегда хоть бы хны, плевать с большой колокольни.
Когда беда случилась (тот треклятый взрыв!), он сразу к маме пришёл, плакал, сочувствовал, очень был жалостливый. Уже в те дни начал мозговать насчёт протезов, кое-что сразу и сварганил. Уж больно, видно, хотел на маме жениться, вот и старался.
А когда кресло из Германии прислали, то тут уж взялся как следует. Недели три мастерил, а то и больше, но всё сделал по первому разряду, в точности как они с мамой хотели. Плюс сам кое-что добавил.
Заодно и его, Рудика, научил в металлах разбираться. Интересная эта оказалась штука, металлы. И ещё много чему научил. Был уверен, что, пользуясь всеми этими хитроумными приспособлениями, Рудик, несмотря на инвалидность, тоже станет таким же мастером, рукоделом. Так что потрудился над креслом на славу.
И кресло, чего говорить, получилось важное, с секретами. Нигде больше такого не сыщешь, это уж стопроцентно.
Да и дядя Костя уже ничего подобного никогда не сделает, поскольку пять с половиной лет назад умер в одночасье: сердце остановилось.
Собственно, неожиданности в этом особой для них с мамой не было. Они знали, что он очень плох, постоянно болеет. Потому ничего и не предпринимали, пока он был жив. Понимали, что ему недолго осталось.
Только после его смерти они с мамой наконец осуществили всё, что задумали. А вскорости и вообще уехали из Южинска.
Так что дяди Кости, фамилию которого он теперь носит, больше нет.
И мамы нет.
Рудик медленно повернулся к Алине, шагнул к ней.
Она тихо ахнула, застыла окончательно. Стояла ни жива ни мертва, боялась дохнуть.
Он протянул к ней протез в чёрной перчатке, левой рукой опять повернул какой-то механизм на запястье. Торчавшие из чёрного кулака крюки вошли в специальные пазы и исчезли. Вместо них из другого отверстия выскочило длинное, зазубренное лезвие, почти коснулось её шеи.
Алина вдруг почувствовала, что маячившее перед нею лицо в тёмных очках расплывается, а пол уходит у неё из-под ног. Она нелепо взмахнула руками и, теряя сознание, упала на пол.
Сильно разбила при этом коленку, но боли уже никакой не ощутила.
Рудик секунду размышлял, глядя на неё, потом отвернулся. Быстро, ловко оперируя одной левой рукой, сложил своё кресло.
Легко, словно какой-то невесомый предмет, подхватил его, перешагнул через неподвижную Алину и, не оглядываясь на лежащих, вышел из камеры.
37. Пистолет
Дежурный по отделению Серёга Агапов сидел за столом, тупо смотрел на лежавшие перед ним металлические части, непосредственно относившиеся к его личному табельному оружию. Этот козёл, Вова Ольшанский, которого он сменил, перед уходом решил продемонстрировать, как быстро он может разобрать пистолет на части. Предполагалось, что потом Серёга так же быстро соберёт пистолет обратно. Он, собственно, и пытался, но, как назло, одна из частей почему-то ни за что не хотела становиться на место.
За спиной раздался какой-то шум. Серёга поднял голову, повернулся и с изумлением обнаружил рядом с собой незнакомого парня в кепке-бейсболке и тёмных очках. Хотя глаз парня за тёмными стёклами он не видел, но было ясно, что тот смотрит прямо на него.
– Ты как сюда попал? – нахмурился Серёга.
Незнакомец ничего не ответил, смотрел мимо, на входную дверь. Серёга проследил за его взглядом. Почему-то ему всё это очень не понравилось.
– Ты кто такой? – угрожающе спросил он.
Одновременно снова попытался собрать пистолет, и на этот раз всё, к счастью, получилось, защёлкнулось.
Однако странный парень в это же время поднял руку, и оказалось, что из руки у него каким-то непостижимым образом высовывается длинная тонкая пила. Она несколько напомнила Серёге ту пилу, которой заканчивалась голова рыбы-пилы на иллюстрации в книге Жюля Верна. Эта рыба-пила распиливала на части лодку с главными героями.
Саму книгу Серёга не помнил, уж больно давно читал, но зато страшная картинка запала ему в голову навсегда. Его, как правило, впечатляли подобные вещи.
Так и сейчас, словно заворожённый, Серёга наблюдал, как парень левой рукой поворачивает что-то на запястье. Раздался жужжащий, похожий на полёт шмеля звук, и полотно пилы с мелкими острыми зубьями быстро завертелось по овальной окружности.
Серёга опомнился. Мгновенно вздёрнул затвор пистолета и направил его на жуткого парня, твёрдо вознамеревшись нажать на курок.
Однако же ничего из этого не вышло. Пила, разбрасывая кровь во все стороны, вонзилась ему прямо в горло, с пронзительным визгом закрутилась в его шее. Пистолет, которым он так и не сумел воспользоваться, упал из разжавшейся руки обратно на стол.
Ещё через три секунды голова и тело Серёги Агапова развалились в разные стороны.
Рудик левой рукой вынул из кармана платок, аккуратно протёр стёкла очков, на которых осели капли крови. Потом спрятал платок обратно и повернул что-то на запястье. Пила перестала жужжать, остановилась.
Он вытер её о задравшуюся штанину на нелепо торчавшей кверху Серёгиной ноге и снова крутанул механизм. Пила с кликаньем ушла обратно в искусственную руку.
Рудик взял собранный Серёгой Агаповым пистолет, сунул его за пояс. Опять подхватил своё сложенное кресло и спокойно направился к выходу.
Походка у него была необычная, немного птичья. Он шёл небыстро, чуть раскачиваясь и как бы слегка подпрыгивая на ходу. Однако же ступал при этом вполне уверенно.
38. Выход
Дверь Ромка всё же ломать не стал, поостерёгся. Во-первых, папики потом покоя не дадут, за Можай загонят из-за этой вонючей двери. Во-вторых, это вообще ни к чему, сломанная дверь – лишняя улика, если что не так. Ну, а в-третьих, смысла никакого в том не было, времени уже всё равно не оставалось.
Пыл у него прошёл, пятно на джинсах просохло. Теперь Светке надо было бы убраться отсюда, мало ли что.
Сейчас будет воще не до неё!
Лучше всего, чтоб она по-быстрому успокоилась и свалила домой.
Ромка снова осторожно постучал в дверь ванной:
– Свет! Ну чего ты? Ну, извини! Крышняк у меня съехал малость, вот и прибурел чуток. А сейчас нормалёк, на место встал. Ну, выходи уже! Я тебя не трону, клянусь!
Света не прислушивалась к тому, что он говорил. Сидела на полу в ванной, безнадёжно покачивала головой, тихо плакала.
Тупое отчаяние овладело ею. Мир, в котором она жила, и до последних событий был далёк от идеала, а теперь стал просто ужасен.
Где же выход из всего этого?
Да и есть ли он вообще?
– Ну, пожалуйста, Свет! – взывал за дверью Ромка. – Нет больше времени на эту хреновину! Павло подкатит с минуты на минуту.
Света услышала имя Павло, вздрогнула, перестала плакать. В ужасе уставилась на закрытую дверь.
Выхода нет.
Единственный человек, который мог бы помочь ей – это Артём Раскатов. Но он находился далеко от неё и ни о чём не подозревал.
Вечерний ветер набирал силу, разносил мусор по пустым улицам, теребил тёмные деревья. Стая бродячих собак всё ещё грызлась между собой из-за костей с остатками мяса. Бледно-жёлтый свет фонарей тускло освещал Лесную улицу.
Около «Котлетной» было припарковано несколько машин – полицейские газики, «скорая помощь», служебные «Жигули». Вокруг толкалось с дюжину зевак, они с интересом следили за происходящим.
Дверь открылась, санитары выкатили носилки.
Рудик на другой стороне улицы снял очки, вытянул шею, застыл. До боли в глазах вгляделся в неподвижное, прикрытое простынёй тело.
Сидел так до тех пор, пока тело не погрузили в машину. Теперь он остался один. Мамы больше нет. Мамы, которая всегда понимала его, разделяла его чувства. Она прекрасно знала, что он не сможет спокойно жить, пока не разберётся со всеми, пока не отомстит. И во всём помогала ему. Всю его жизнь она помогала ему. Особенно эти годы после беды.
Он ей всем обязан.
Это она сделала его сильным, заставила дядю Костю изготовить специальные спортивные снаряды, чтобы он мог тренироваться…