— А я бы, Дмитрий Матвеевич, и коньячку бы лизнула и кофе бы выпила. У меня есть. Кофе у меня есть.
— У меня тоже в багажнике целый магазин.
Готовились они к еде, к питью молча, деловито, начали свою трапезу тоже молча. И в приготовлениях своих не заметили, как наступила темнота.
— Лариса, не стоит без толку разряжать твой аккумулятор. У меня в портфеле хороший фонарь.
Фонарь вытащили и поставили на столик-сиденье.
— Очень даже уютно.
— Да, Лариса, у меня к тебе просьба. Чуть не забыла.
— Давай просьбу. Медицинская, должно быть? Какая еще ко мне может быть просьба? Как-то мне сказал один: «Простите, к вам все с пустяками — аппендицит там какой-нибудь, жировик, желчный пузырь, грыжа. У меня же к вам мог быть настоящий серьезный повод обратиться: рак легкого с метастазами». А я при этом и подумала, что вот это-то и есть настоящий пустяк. Там-то я что-то делать должна: резать, зашивать, наблюдать. А здесь нет проблем, все ясно. «Так какая просьба?» — говорю. «Сестренку к вам можно положить на аборт?» — «Привет! А что так? У вас в районе нет больницы, что ли?» — «Ну, знаете, как-никак, а дело интимное. Она не замужем. В районе знают…» — «Деревня, что ли?» — «А что, трудно?» — «Очень. Сейчас усложнили. Новый приказ: из других районов можно класть только с разрешения заведующего райздравом. Это мне надо идти в райздрав, подать заявление, там запишут в списочек, что именно я просила одного человека принять на аборт, ну и, безусловно, разрешение дадут, но лишний раз уже не пойдешь». — «Она молодая. Первая беременность. Хотелось бы в хорошие руки — вся жизнь впереди». — «Это верно». — «Ну, конечно, если так трудно, пойдем к себе, в район…»
— Как же можно такое интимное дело загонять в подобные формальные ограничения?
— Ты это мне говоришь, Дима, будто я виновата. Ничего, что я так тебя называю?
— Буду только рад.
— Так вот, и Дима и все прочие, которые ко мне с претензиями: к любым приказам и установлениям я отношения не имею. Я только лечу.
— Но выходит, что вам не доверяют?
— Это их проблема. От недоверия хуже всего недоверяющим. Мне ж на все это чихать. Я лишь лечу людей.
— Не понимаю, почему вы не объясните издавшим приказ…
— Я никому ничего объяснять не хочу. У них свои дела, у меня — свои. Я лечу и от этого хочу иметь спокойное удовольствие. Вопросы есть?
— Нарциссовна! Забыли начальника. — В окно просунулась Валерина голова. — Решили здесь оставаться до победы, и хорунжий Валерий, стало быть, не нужен, коль пьете без него?
— И даже коньяк, Валерий Семенович. Греческий. Валерий открыл дверь, втиснулся на сиденье рядом с Ларисой.
— «О, если б навеки так было!» Только одну рюмку: я при исполнении своих общественных обязанностей. Запись, как я и рассчитывал, завтра утром, и, значит, все кончится…
— Нет, Валера, завтра очередь только начнется. Для того и записываемся.
— Ждать просто. Завтра начнется свобода: не надо будет торчать здесь на постоянном приколе. Но что и где мы дальше после? Надо бы собраться, наверное?
Тамара засмеялась и махнула рукой:
— На курортах, Дмитрий Матвеевич, тоже договариваются, а будущего никакого.
— Нет. Все. Договорились. Завтра вечером у меня. — И Валерий накрыл своей ладонью руку Ларисы.
Лариса подумала, что если запись пройдет быстро, то она успеет съездить в магазин, сготовить обед, позвонить в больницу, поспать. К тому времени Станислав уже отключится — и она свободна. Слишком много свобод сваливается. Готова ли?
Какие-то люди во главе с Кириллом гурьбой подошли к машине. В центре этой группы поддерживаемая мужем под руку медленно двигалась девушка из парикмахерской.
— Да вот же они! Конечно, на месте. Не можете найти! На том же месте. Вот они. Лариса Борисовна, вас найти не могут.
— Куда ж мы денемся? А в чем дело?
Но и так было ясно, в чем дело. Ясно! Болит живот. До сей поры терпела, а сейчас мочи нет. А времени от начала болей прошло уже много.
— Лариса Борисовна, извините меня, пожалуйста. Не посмотрите еще раз? Болит живот. Я терпела, терпела — машина ведь. А сейчас сильно болит.
Муж тоже с просительными интонациями заговорил:
— Вы нас извините. Лариса Борисовна, не посмотрите? Нельзя ли еще потерпеть? Один день только.
— Это у вас уже не первый день. — Лариса стала поспешно убирать все с сиденья. — Я вас всех попрошу выкатиться из машины. Создайте кабинет для приема.
— Конечно, конечно, Лариса Борисовна. В залог оставляю вам коньяк.
— Отходим на десять шагов, создаем условия и возвращаемся. — Валерию и вовсе обидно: только что подошел. Он вылез и подал руку Тамаре.
Все удалились.
— Как вас зовут? Забыла в этой суете.
— Нина.
— Ложитесь, Нина, как в тот раз. Что? Боли снова появились?
— Они, наверное, и не проходили, Лариса Борисовна. Я сначала к ним привыкла и думала, что обойдется. Терпимо было.
— Все это время болело?
— Болело, Лариса Борисовна.
— И вы никому не говорили?
— А как же я скажу, Лариса Борисовна? Все пропадет тогда.
И так-то не было сомнений, но когда Лариса посмотрела, все стало еще очевиднее. Безусловно, аппендицит, и, безусловно, уже сильно запущенный. Она стала себя ругать и клясть в душе. «Обязательно надо было настоять. Что значат сомнения, когда думаешь о болезни? Нужно было уговорить и поехать в больницу, сделать хотя бы анализ крови. Спрашивала только, словам верила. Это не просто легкомыслие. Если бы не сумасшедшая необходимость быть постоянно здесь, наверняка бы настояла. Отмахнулась, потому что озабочена была собственными приобретениями. Не по-человечески это. Не по-врачебному! Поверила, что все прошло? Самообман. Лукавство. В больнице бы не поверила. Хотелось, чтоб прошло. Теперь и Нина на грани, и врачей, которым придется с ней заниматься, поставила под удар.
Теперь же это не просто аппендицит. Теперь это… Теперь только самой надо оперировать. Никого подводить нельзя».
— Нина, надо делать операцию, тянуть нельзя. Девушка заплакала:
— Так я и знала. Погорела машина!
— У вас же нет машины. Муж может на себя оформить.
— Нет, Лариса Борисовна. На него была записана отцовская. Он тоже автомеханик. Толя так мечтает о машине. А может, еще денек обождать, Лариса Борисовна? А?
— Нина, вы же сами понимаете: пока терпели — не приходили, — Лариса открыла дверцу. — Анатолий, подойдите сюда, пожалуйста.
Анатолий стоял с обреченным видом. Он понимал, к чему все клонится.
— Ждать нельзя. Нину надо оперировать.
— Толь, а может, потерпим?
— Лариса Борисовна, а нельзя еще денечек? Ведь завтра все кончится.
Нина застегнула пальто и стала рядом в Анатолием. Собрались остальные.
— Нет, ждать нельзя. Тут не поторгуешься. Надо оперировать.
— Денек всегда можно подождать, конечно. Машина погорит. — Кирилл был добродушно категоричен. Он был уверен.
— Но если доктор говорит, что нельзя? Она же понимает. — Тамара то ли говорила в защиту здравого смысла, то ли вставала на сторону приятельницы.
— Чего время зря тратить? Как это делается? Пойти в автомат и «скорую» оперативно вызвать? — Валерий — деловой человек, организатор.
Нина плакала, Анатолий был близок к этому. Цель-то рядом — оставалось меньше суток. Близость заветной машины затмевала опасность болезни и усиливала тяжесть возможного краха мечты. И Нина и муж ее плакали не от страха перед грядущей операцией, возможностью осложнений, длительностью болезни. Надежда не сбылась, разрушилась сладкая греза. Что будет дальше, не ясно, но сейчас катастрофа. Отошли на задний план тяготы и неудобства этого многодневного стояния, все меркло перед страхом потерять, казалось бы, уже ухваченную цель. Все сейчас было отдано ей…
— Какая «скорая»! Моя вина — я упустила. Сама отвезу к себе и все сделаю.
Нина заплакала еще пуще. И, наверное, не слезами благодарности, не слезами негодования на «упустившего» врача, аслезами неотвратимости перед расставанием с очередью, с мечтой.
Опасные слова сказала Лариса о своей вине: еще неизвестно, чем все это кончится.
— Сейчас только позвоню мужу, возможно, заменит меня. — И Лариса пошла к ближайшему телефону-автомату, к райисполкому.
— Алло! Мама? Это я.
— Слушаю, Ларисонька! Может, приедешь сегодня? С Колей все в порядке.
— Мама, а Станислав дома?
— Дома. У себя он. Дать его? Он спит, по-моему.
— Да, да. Растолкай обязательно, надо поговорить с ним.
— А что случилось, Ларисонька?
— Ничего особенного. Позови его. Не тяни время.
— Сейчас, сейчас позову. Наконец Лариса дождалась.
— Ты спал? Извини, пожалуйста…
— Ничего. Я уж давно сплю. Выспался. А какая еще необходимость образовалась у блудной жены в блудном, но стабильном муже? — Стасинька, здесь неприятность с одной девушкой, и мне надо ехать с ней в больницу. Я тебя очень прошу, приди сюда. Очень прошу.
— Я же предупредил тебя. Пальцем о…
— Стас, как тебе не стыдно! Я здесь столько дней! Ведь совершенно непредвиденное обстоятельство. Это же стихия.
— Я про это и говорю. Все вы живете без расчета на стихию, а без стихий жизни нет. Ни дома, ни на работе.
— Ну ладно. Перестань болтать. Я поступаю, как велит мне совесть, а ты делай, как знаешь… Отсюда я сейчас уезжаю.
Лариса положила трубку. Можно, пожалуй, не воспроизводить, что проносилось в ее мозгу, пока она шла к своей машине.
— Лариса Борисовна, мы с Ниной решили, что я пока здесь подожду. Может, все обойдется, и вы вернетесь вместе.
Лариса усмехнулась.
— Садись, Нина, в машину.
— А я бы все равно, конечно, погодил немного. Подумаешь, обождать до завтра нельзя.
— Ну, что вы говорите, Кирилл? Доктор, Лариса Борисовна, своей очередью рискует, значит, это действительно важно и опасно.
— Ну, Тамара Васильевна! Говорите же вы! Она же сказала, что сама виновата. Влетит ей, если что.
— Кончай, Кира, ахинею нести. Шутник нашелся.