— Что так?
— Привычка… Или кислородная недостаточность.
— У кого?
— У меня.
Все присутствующие вежливо рассмеялись. Шеф шутить изволит.
Удалили трубку. Голос у Нины сел. Она хриплым шепотом сказала:
— Мешает…
Никто не успел шевельнуться, как она протянула руку и выдернула зонд изо рта.
— Что ж ты наделала?
Нина лежала с закрытыми глазами и не реагировала.
— Не страшно, Лариса Борисовна. По нему ничего не шло. Понадобится — вставим.
— Конечно, не страшно. Неожиданно.
Нина открыла глаза, посмотрела на Ларису Борисовну.
— Толя где? Сами-то записались?
— Лежи, Ниночка. Лежи спокойно. Потом.
Лариса вошла в свой кабинет и стала лихорадочно переодеваться. Надела платье, остановилась у стола, махнула рукой и снова натянула белый халат.
Зазвонил телефон.
«Теперь Валерий», — решила Лариса.
— Слушаю.
— Нарциссовна!
— Борисовна, — спокойно и обреченно ответила Лариса.
— Брось, не расстраивайся…
— Что еще нового?
— Я записался. Тебе что-нибудь устроим. Господь Бог должен учесть все.
— Хорошо. Вся надежда на него. Пока он меня наказал.
В трубке послышался жизнерадостный смех:
— Не скучай. Не жалей, что кончился этот праздник. Другие будут.
— Спасибо. Буду ждать. — Теперь и Лариса рассмеялась.
— Ну и молодец. Не горюй и улыбайся. Не обижай, хозяйка.
— Я не обижаю и не обижаюсь. Наши обиды порождены только нашим нутром, порождены нами самими. На кого ж обижаться?
— Ладно тебе. Что кончено, то кончено, а ты развела философию. Так часам к семи придешь? Уговор в силе?
— Наверное. Буду стараться.
— Пойду с остальными договорюсь. Я из автомата.
— А к семи кончится?
— С ума сошла! Они уже по три человека берут. Лариса осталась совсем одна. Одна в своем рабочем кабинете. Никто ей не мешал, она стояла и думала. Думать она могла о чем хотела, никто не вторгался в ее размышления, никто не перебивал, никто не звал на переклички или поесть, никто не приглашал к разговору.
И ЕЩЕ РАЗ АВТОР
Ну вот, дело идет к концу: очередь идет к концу, книга идет к концу.
Я увел себя из книги, я описывал женщину с ее заботами, с ее проблемами, но как-то не заметил — то ли в книге, то ли в жизни не заметил, сначала не замечал, — что проблемы и заботы у женщин и мужчин стали вроде бы общими, вернее, не общими, общими они были всегда, — стали одинаковыми. Двадцатый век подарил нам женскую эмансипацию, объединил, нивелировал заботы, сделал одинаковым труд и на работе и дома… Дома, должно быть, есть еще какая-то разница. Но дома они, женщины, теперь бывают меньше. Они не дома, они в деле, в миру, на миру. Никогда прежде женщина не занималась транспортом, конями, разве что ездила, скакала на них, да в стихах «на скаку» останавливала.
У женщины и мужчины появились одинаковая одежда, одинаковая работа, одинаковая Ответственность.
Немудрено, что я немного запутался, а может, изрядно, и как-то сначала незаметно для меня появились у Ларисы Борисовны мои заботы, мои недостатки, мое легкомыслие, мужская безответственность: от любви или, пожалуй, от отсутствия любви легко относятся и к тому и к другому.
Нет. Все же это не мое, наверное… Но все равно в любом слове, в любом повороте души и событий, в любой коллизии я, вероятно, как теперь понимаю, копал в своих подвалах, думал о себе, сравнивал с собой.
Впрочем, так ли это? Во всем сомневаюсь. Так и надо, ведь не мне судить. Я написал — и хотел я или не хотел, осознанно или в бездумье что-то поднял в себе, вытащил для себя на поверхность. И пусть в процессе работы, в процессе обсуждений книги с друзьями, коллегами я что-то изменю, исправлю, выкину, допишу, я все равно и для себя дело сделал, себе я пользу нанес… Друзья мне скажут: «Пользу нанести нельзя, нанести можно удар, вред…» Ну что ж, покорно исправлю и задумаюсь о пользе и вреде для себя и для других, и как они сочетаются, взаимодействуют, или, на сегодняшнем квазинаучном жаргоне, коррелируются.
Я все равно писал так, думал так, искал так — не случайно же у меня в голове возникло: «пользу нанес».
Конечно, я копался в себе, думая о Ларисе Борисовне. Да и куда уйти от себя? Тем более она у меня зачем-то, почему-то шеф-хирург и, разумеется, пропустив болезнь, запустив чью-то болезнь, какие бы объективные причины на то ни были подсказаны доброжелательным окружением, должна по-мужски брать Ответственность на себя.
По-мужски?
Может, наоборот, по-женски?
У кого больше Ответственности, причин для Ответственности?
Ответственность на работе и дома. Какая важней? Из каких Ответственностей больше строится жизнь? Из чего строится общество? Личное, общественное. Принято считать, что мужчина сильнее и Ответственности на нем должно быть больше. Может быть, может быть…
Как, наверное, хочется снять с себя моей Ларисе Борисовне хоть часть Ответственности!
Как хотелось бы ей, по-моему, быть безответственней… Молодой и безответственной. Проходит жизнь, молодость, уменьшаются силы, а Ответственность растет.
Домой она поехала около половины четвертого. Время для магазинов хорошее: с работы еще не пошли, домохозяйки уже ушли. Впрочем, выходной день; но и в субботу в это время в магазинах посвободнее. В шесть часов уже была дома. По дороге, проезжая мимо мотеля, завернула и туда. Очередь на мойку была небольшая, сравнительно скоро она управилась и с этим незапланированным делом. Мыть машину самой ей не хотелось: руки можно так испачкать, что и на следующий день оперировать будет неудобно, стыдно.
Дома ее ждала удача: мама уже сготовила обед.
Николая не было. Это хорошо.
Не было и Стаса. Очень хорошо.
Лариса залезла в ванну. В теплой воде приятно и комфортно, мысли катились медленнее, медленнее. В какой-то момент Лариса спохватилась, взяла себя в руки, встала под душ, открыла сначала теплую, потом постепенно стала прибавлять холодную воду. Пришла в себя. Потом опять стала добавлять горячую, чтоб накопить в себе тепло, не выскакивать в мир, растратив его.
Она решила, что сегодня выпить надо обязательно, а потому ехать лучше обычным транспортом, без машины.
Быстро, очень быстро Лариса выкатилась из дома, обойдясь без полемики с мамой, так и не повидав Колю и, слава богу, Станислава Романовича.
— Молодец, не опоздала.
— Точность — вежливость королев.
— Обыденная жизнь, как мы знаем, вносит в королевскую жизнь поправки.
— Короли выше обыденщины.
— Знаем. Было, но до вашей эмансипации.
— Ладно. Что, еще никого нет?
— Я тебе на работу не дозвонился, ты удрала, и я не смог сообщить тебе о некоторых изменениях в наших планах. Все они согласованы. Лишь домой позвонить не решился, но оказался прав: ты точна.
— На другой день, что ли, перенесли? Тогда я поеду.
— Не торопись. Сегодня. Все сегодня.
— Так точно?
— Я оперативно провернул одно мероприятие.
— Точнее?
— После нашей столь длительной эпопеи мы решили не запись обмыть, а отмыться самим.
— Точнее?
— Совместим. Мне устроили сауну. За городом.
— Вы с ума сошли! Кому это надо?!
— Ты не любишь?
— Мне это не нравится принципиально. Купеческое гуляние.
— Но сама сауна тебе нравится?
— Никогда не была.
— Побываешь. Там и бар есть, закусочки, магнитофон, музыку можно послушать. Это недалеко. Все туда приедут. Все согласны. Обрадовались.
— Четверо, что ли?
— Не совсем. Целая компания после приедет, но можно и отделиться от них… Там хорошая домашняя обстановка. Комнатка прекрасная…
— В порядке этнографического интереса, может, и неплохо съездить. Что для этого надо?
— Да ничего, все дают. И купальные принадлежности и халаты.
— Я вообще-то сегодня мылась…
— Все не то. Сауна — это фабрика кейфа и здоровья.
— Это верно. Мой феодал после этой фабрики приходит домой по уши в кейфе. А вот здоровья не прибавляется что-то.
— Ты же не знаешь, как было бы без сауны.
— Придумали себе дурацкое развлечение и еще обосновываете его.
— Почему придумали? Это всегда было. Финны испокон веку так.
— У всех один и тот же убогий аргумент. И мой так же говорит. Историки. Финны моются, а не развлекаются. В русских парилках отпариваются, чтоб отмыться. А у вас одна гульба. Для вас это святое развлечение. Дом, работа — все побоку. Еще б помыться, но…
— Это женщина должна мыться три раза в день, а мужчина никогда.
— Вот именно… Да ладно… Может, правда, посмотреть, что так тянет туда Стаса?.. Может, наконец, я узнаю, в чем эта прелесть?
— Умница! Соображаешь.
— А как же туда добираться?
— Отсюда на машине ровно пятнадцать минут.
— Ты на машине поедешь?
— Ничего. Я немного выпью.
— По работе знаю — рискуешь чужими жизнями.
— Это я уже слышал. И, по-моему, от тебя. Ну, поехали!
— Из познавательного интереса только…
— Познай, конечно. Я б тебя и в операционную, такую невежественную, не пускал.
— У нас начальство тоже прославляет эту радость. Банная система радостей. Это, безусловно, они промашку дали, что в операционную пускают, но и мы не рабы такой системы и не лакеи начальства.
— Не тяни время. Будь рабой моей системы, а я буду твоим лакеем.
— Дай подумать.
— Ты думаешь, а время идет.
— Да. Обычно этот процесс занимает время.
— Подумаешь в машине. Ты получишь от сауны колоссальное наслаждение.
— О-о! Дешево.
— Слушай, мы так устали, а это удивительно полезно для здоровья. Для давления.
— Господи! Еще одну панацею придумали. Что значит для давления?
Перед отъездом Лариса позвонила в больницу. Там все было благополучно.
Машина свернула с шоссе на маленькую дорожку в лесок, и метров через пятьсот они подъехали к глухому забору, остановились у калитки. Лариса увидела одноэтажный деревянный дом. Они вошли в сени, в переднюю, холл, вестибюль — как теперь называть ту часть дома, которая находится сразу за входной дверью? Вроде деревенская изба — стало быть, сени. Но на сени не похоже. Большое помещение, вешалка для пальто. Может, передняя? Но в этом квадратном помещении — метров в тридцать — стояли стол, два кресла. Холл, по-видимому.