во написанное обязывает. Может, конечно, и так. А может?.. Может, и нет. Во всяком случае, дает возможность.
Не всегда, правда.
А остальным книга лишь сообщает какую-то информацию. Иногда… Иногда она это делает красиво, легко, приятно и заставляет задуматься; а бывает, нудно, бездумно, тяжело лишь сообщает о разных поворотах судеб, перипетиях отношений, конфликтов и совсем не заставляет задумываться.
Наверное, книга главным образом важна для автора. Вот и Достоевский говорил, что писание дневников, книг помогает выделываться в гражданина. Кому помогает, а…
Лариса, Станислав, Валерий, Кирилл, Тамара — все это я; возможно, и нелепые их действия, и лепые, и неожиданные для меня заставляют выискивать в их курбетах мои недуги и ущербность.
Но ведь надо для этого в душах героев копаться — в их словах, высказанных мыслях, в делах и замыслах.
Вот Валерий принял на себя миссию ответственности. Для чего? Взял ли? Ответственность ли это? И миссию ли взял? А я? Заведую отделением хирургии. Тоже, что-ли, взял миссию? Для чего? Что жду? Чего хочу? Чем рискую и на что надеюсь?
Станислав пьет. Болеет ли он? Просто ли бражник, гедонист, жаждущий только радостей и не желающий брать на себя лишней ответственности, радующийся женской эмансипации? Проходит ли даром такое отталкивание, отвиливание? По-мужски ли это? Кто его знает. О ком я пишу? О чем?
Лариса, обремененная заботами, которые подарены женщине двадцатым веком. Может, действительно ей лучше царствовать лишь дома? Не тяжел ли груз: власть в хирургии, в доме, в обществе? А дома неохота, что ли? Или все не так?
Да при чем тут я?!
Вот и надо подумать. Что ж, пойдем дальше.
Из группы оживленно галдящих и жестикулирующих мужчин навстречу Валерию вдруг вышел какой-то очкарик.
— Валерка! Привет!
— Борис! Здорово! Ты тоже здесь? Где?
Борис оказался в другой сотне, отчего Валерию Семеновичу все же стало легче.
Вместе с Борисом он работал несколько лет назад. Как-то, отдыхая на юге, Валерий встретился с его женой. Начался легкий разговорный флирт. Инна (так ее звали), пожалуй, слишком активно отдалась их словесному блуду, да и Валя (так она его звала) в разговорах, в шутках и даже в действиях несколько вышел за рамки своих представлений о порядочности во взаимоотношениях с женами приятелей. Какие у Инны были воззрения на эти проблемы, неизвестно, но она готова была перейти границу, за которой отношения Бориса и Валерия могли бы серьезно осложниться. В осторожных, ветвистых словесных периодах он объяснил ей свою точку зрения. Все это, конечно, было оскорбительно, что и проявилось как на лице Инны, так и в ее реакции, поведении: сначала растерянность, потом ожесточение.
К концу отдыха Инна смотрела на все вокруг и на Валерия тоже тяжелым, злым взглядом.
Борис — человек мягкий, он не заметил в жене большой перемены, хотя все кругом это видели. И потом, после отпуска, она стала давить на Бориса, все больше подминать его своими решениями, чего раньше и в помине не было, заставила уйти с работы, куда они с Валерием пришли сразу после окончания института. В конце концов Борис полностью подчинился Инниному руководству. Шага без нее не делал, хотя это ему и не доставляло удовольствия, но и сил не было сломать создавшийся порядок. Дома он жил в тяжелых запретах, и когда ему изредка удавалось вырваться на свободу, он, разумеется, позволял себе лишнее. Безответный раб домашних инструкций, лишенный личного достоинства, он искал возможности выйти за пределы решений и желаний Инны. И самоутверждения его не очень-то были своеобразными. Самоутверждение чаще всего и нужно людям, неуверенным в себе, думающим, что они несчастливы. На самом деле счастье внутри нас, а не во внешних обстоятельствах. И хотя не Валерий был причиной Бориного странного положения в семье, все же у него навсегда остался комплекс вины перед Борисом, и они практически перестали встречаться.
— А где ты стоишь? Очень далеко?
— Девятьсот шестьдесят первым.
— Устал?
— Что ты! Да тут весело. Познакомился со всеми. Выпили. Поели, закусили тут у одного в машине. Вон в той.
— Не спал?
— Так, в машине маленько придавил.
— Тебя сменяет Инна?
— Да не хочу я! Здесь мне хорошо и без нее. — Борис громко засмеялся. — Пальто потеплее привезет, и я ее отправлю. Удалю. — Опять засмеялся. Борис выпил, и поэтому, наверное, смех не совсем соответствовал его словам и виду.
— Далеко стоишь только. Может, и не удастся записаться?
— Ну и черт с ним.
— Зря. Машина тебе даст самостоятельность, независимость и свободу. По крайней мере свободу передвижения.
— Да ты что! Кто мне права даст с моим зрением? У меня нистагм — глаза дергаются.
— Зачем же машина тогда?
— У Инны подходит очередь на курсы. С первого числа начнет учиться. Она и водить будет. Если и удастся здесь записаться, машины все равно раньше чем через год не получишь.
— Если записаться!
— Сказать по совести, Валька, я не хочу этой машины. Но погуляю здесь до субботы, покуражусь — с меня и хватит.
— Машина — совсем неплохо.
— Неплохо! Ты бы послушал Инкины прожекты: «Будет прекрасно. Я тебя на работу и с работы отвозить стану. Заезжать в обеденный перерыв — пять минут всего. Обедать всегда дома — не в буфете перекусывать. Если в компании выпьешь — привезу». Представляешь?! Житуха. Если удастся записаться, может, эти дни и будут последними днями безоблачной жизни моей.
На этот раз рассмеялся один Валерий.
— Ну ладно, Валька, пойду. Вон ребята уже в машине собираются.
Валерий не дошел до своего сектора, а из машины, где угнездился Борис, понеслось: «Попал в чужую колею…» Из другой машины лилось: «Надежды маленький оркестрик…» — а откуда-то издалека гремело что-то ритмическое, слова были непонятны, слышны смутно.
Валерий подошел к машине Ларисы.
— Валерий Семенович, познакомьтесь: мой муж, Станислав Романович. Он меня подменит на пару часов. Стас, а это сейчас мой самый главный начальник, хозяин нашего участка очереди, атаман сотни нашей, уж как его правильно называть, не знаю.
— Здравствуйте, Валерий Семенович. Рад под вашим руководством принять участие в столь перспективном мероприятии. Я вижу много людей, озаренных надеждой, и все, как я понимаю, хотят дружными рядами во главе с вами сделать ценное приобретение. Надежды сделают, может быть, и мою жизнь во вверенных вам рядах слаще.
Станислав Романович посмотрел вокруг, как бы пытаясь найти какое-нибудь неожиданное, необычное, пробегающее мимо нестандартное словцо или хотя бы некую ёрническую мысль. Не нашел. Может, просто замешкался произнести, и Лариса успела перебить его речь:
— Валерий Семенович, не пугайтесь. К его манере болтать быстро привыкают. Стас, вон тот юноша хотел с тобой поговорить. Ну, а я махну в больницу.
И унеслась.
Унеслась и машину увела. Негде и посидеть. Но юноша, жаждавший взять интервью у Станислава Романовича, с удовольствием предоставил ему место в своей. Только тем и можно объяснить, что Станислав так легко решился говорить, вещать о своем отношении к миру, культуре, интеллигенции.
Лариса тем временем приехала в больницу. В отделении были только дежурные, которые как раз, к счастью, не оперировали, а сидели в ординаторской, ели свои бутерброды, пили чай, точили лясы. Ответственный учил жить и работать молодых своих коллег.
— Здравствуйте, Лариса Борисовна.
— Нарци… Тьфу, черт! Привет! Что нового?
— Все о'кей.
— Как девочка? Вожжина как?
— Температура нормальная. Посмотрите больного в седьмой, после резекции четвертый день. Так все хорошо, но пульс частит, да и температура.
— Температура — вот и частит.
— Ну да. Все ж посмотрите.
Пошли посмотрели. Вроде ничего. Особенного беспокойства у нее резекция не вызвала.
— Лариса Борисовна, у нас в пятой с аппендицитом, третий день, у него будто психоз алкогольный начинается.
— Почему? Чем проявляется?
— Так-то все спокойно, но время от времени говорит, что мыши лезут из-под кровати.
— Чего ж говорить… Ясно, делирий. Спроста мыши не будут видеться.
— Вот и нам так кажется.
— Пьющий?
— А то! У жены спрашивали — алкаш. Каждый день поддает.
— Факт, делирий.
— Посмотрите, пожалуйста, Лариса Борисовна. Опять пошли.
Мужчина лежал спокойно. Глаза пустые, поблекшие, бегающие, белки с красными прожилками. Увидев врачей, резко приподнялся и возбужденно, высоким голосом обратился к ним:
— Что ж это такое, товарищи? Мыши в больнице. Вызовите вы этих крысобоев.
— Вызвали, вызвали. А у вас раньше так не было?
— Чего не было?
— Мышей, лягушек не видали?
— Вы что?! Видал, конечно…
— Ну ладно, успокойтесь. Вызвали, вызвали. Лариса Борисовна вышла в коридор.
— О чем говорить! Типичный алкогольный психоз, белая горячка. Просто так мышей видеть никто не будет. Вызывайте психиатра.
В общем-то он спокойный. Городской дежурный психиатр на такой случай не поедет, а нашего сейчас нет. Это уж их проблема. Психоз есть, делирий есть — наша обязанность вызвать психиатра . А там будет видно, звони в приемное.
— Алло!. Приемное? Это из хирургии говорят. У нас больной с белой горячкой. Вызывайте дежурного психиатра. Сейчас скажу фамилию… Что вы? В терапии психиатр? Скажите им, позвоните. Может, заодно. А то специально не поедут. Можно сказать, повезло и им и нам. Хорошо. Я тоже позвоню. Вдруг согласятся. Хорошо. Мы в ординаторской. И заведующая, скажите, тоже здесь.
— Ну вот и хорошо. Если придут, позовите меня. Я в кабинете буду.
Лариса пришла в свой кабинет, села в кресло, придвинула телефон и набрала номер.
— Игорь? Это Лариса… Ага. Стою, как дура… Сейчас там Стас, я из больницы. Игорь, ты не узнаешь в типографии, они к понедельнику сделают мне автореферат. Мне в эти две недели обязательно надо разослать рефераты, очередь на защиту подходит. Обязательно за месяц до защиты надо разослать. Понятно. Значит, в понедельник позвонить? Стало быть, сомнительно, что в среду я получу весь тираж? И до субботы не успеют? Так бы годилось, если быть уверенной. А то все вместе — и машина, и защита, и больные, и здоровые. Тоже, конечно, надоело все, но вещь необходимая. Стас? Стас в