Прудонист в молодости, поэт по воле пролетарской революции оказался одним из самых активных, непримиримых и решительных деятелей Парижской Коммуны. Не раз находя недостаточно радикальными ее мероприятия, он резко заявлял, что иные члены Коммуны колеблются принять подлинно революционные меры против Версаля и толкуют о гуманизме, тогда как против версальцев необходимо применить все средства военной науки. Клеман считал, что Коммуна недостаточно удовлетворяет «справедливые требования народа», например по вопросу о бесплатном возвращении заложенных вещей из ломбарда. Без всяких колебаний высказался он и за создание Комитета общественного спасения, а этот вопрос, как известно, вызвал раскол в Коммуне. Клеман, наконец, первый и единственный из членов Коммуны стал проводить в жизнь в своем XVIII округе декрет о передаче бедноте квартир бежавшей буржуазии. И поэт оказался одним из самых активных баррикадных бойцов Коммуны в ее последние дни.
Некоторое время Клеман скрывался в парижском подполье, затем ему удалось бежать в Бельгию. Версальским военным судом он был заочно приговорен к смертной казни. Из Бельгии он перебрался в Лондон и здесь провел почти в постоянной нищете долгие годы эмиграции. Но никакому голоду не удавалось сломить его дух. Однажды Клеману повезло: он получил возможность преподавать французский язык одному английскому аристократу. Это был очень хорошо оплачиваемый урок, но как-то раз ученик спросил Клемана, верны ли слухи, что он был коммунаром, и добавил, что «недолюбливает коммунаров». Клеман отвечал словечком, неудобным для печати, — и потерял свой заработок.
В другой раз к нему явился некий французский издатель с предложением выпустить книгу стихотворений. Поэт обрадовался и предложил напечатать свои революционные песни, запрещенные при Империи. Но издателю было желательно опубликовать лишь то, что Империя разрешила к печати. Клеман понял, что перед ним субъект, желающий спекулировать на его имени как члена Парижской Коммуны, и резко ему отказал.
Томясь тоской по родине, Клеман нелегально ездил во Францию один раз в конце 1870-х годов и окончательно возвратился туда в 1880 г., незадолго до общей амнистии. Он не замедлил стать членом Рабочей партии, а после ее раскола остался не с гедистами, а с поссибилистами, реформистским крылом партии; что делать — после Парижской Коммуны «наступил перерыв в революционной борьбе французского пролетариата»[118], время ослабленности революционного лагеря и идейного разброда в нем. Для поссибилистов поэт оказался драгоценнейшей находкой в качестве отличного и неутомимого пропагандиста, с охотой работавшего на севере Франции, в Арденнах, где его задачей было знакомить с требованиями и целями социализма наиболее отсталые слои рабочего класса. В партии поссибилистов Клеман принадлежал к ее левому крылу (впоследствии к группировке Аллемана).
В дни Коммуны Клеман был так завален своими депутатскими обязанностями, что не создал ничего, кроме песенки «Официантки от Дюваля», славящей женщин, защитниц Коммуны. Но, по совести говоря, автор этих строк не вполне уверен, что эта песня принадлежит Клеману: отыскалась она в весьма мутном источнике[119], а поэт ее в свои сборники не включал.
Первый свой сборник «Песни» Клеману удалось издать только в 1885 г. на средства, собранные его товарищами по революционной борьбе. В книге — лучшее из написанного в 1850–1860-х годах, цикл песен о Коммуне, песни, созданные в эмиграции и после возвращения на родину.
В отличие от Потье с интернациональным масштабом его поэзии (хотя в 1880-х годах Потье писал главным образом о французском рабочем классе), лирика Клемана посвящена Франции и происходящей в ней социально-политической борьбе. Это не значит, что Клеман как-либо продолжает традицию национально-патриотической гордости за свою родину как светоча человечества. Нет, Клеман, пролетарский поэт, не устает бичевать французские правящие классы, буржуазно-демократических правителей Третьей республики, а центральной его темой является тема тружеников города и деревни, обездоленных, бесконечно угнетенных, надорванных эксплуатацией.
В цикле песен о Коммуне замечательна «Кровавая неделя», написанная в июне 1871 г., в те страшные дни, когда поэт из своего парижского тайного убежища «слышал каждую ночь аресты, выстрелы, крики женщин и детей».
Бьют, вяжут, ловят по засадам
И в тюрьмы гонят день и ночь,
Спокойно к стенке ставят рядом
Отца и сына, мать и дочь.
Так, знамя красное карая,
Осуществляя свой террор,
Вся монархическая стая,
Беснуясь, вылезла из нор.
…………………………………………
Так ты и будешь неизменно
В ярме, народ едва живой?!
Доколе сволочи военной
Тебя топтать на мостовой?
Доколе под поповской кликой
Влачить нам скотски жребий свой?
Когда ж мы будем с ней — с великой
Республикою трудовой?
Рефрен песни следующий:
Пусть так…
Но мы, как можно раньше,
Воспрянем — дни боев близки!
Так думайте же о реванше,
К нему готовьтесь, бедняки!
Для песен Клемана о Коммуне характерно то, что о задачах ее борьбы поэт упоминает бегло и общо, и песни его скорее лишь антиверсальская лирика, повествующая об ужасах белого террора. В песне «Капитан «К стене!» поэт создал отвратительный тип версальского пьяного офицера, руководящего уличными расстрелами «кровавой недели»: тут убивают всякого прохожего без разбора, будь это старики, женщины, дети, — словом, ни в чем не повинные люди, будь ли это, наконец, сами доносчики на коммунаров. Капитан пьян вдребезги и только успевает пробормотать: «К стене!»
В песне «Коммунарда» Клеман использовал нередкую и раньше у него форму песни-пляски, в частности построение старой «Карманьолы» революции XVIII в. Казалось бы, не очень-то подходит такая форма к содержанию песни, повествующей о разгроме Коммуны. Но подобно тому, как революционное плебейство 1789–1793 гг. распевало «Карманьолу», насмехаясь над королем и вторя ее дерзкому тексту вызывающим грохотом приплясывающих каблуков, так и Клеман, оплакивая гибель Коммуны, не падал духом, сознавал, что рабочие не сдаются и будут, распевая его песню, приплясывать, чтобы стук их каблуков терзал уши версальских победителей. Вот несколько строф из этой песни:
Как крыс, в Париже в страшный час,
Изменой захватили нас:
Политы кровью нашей все
И мостовые и шоссе,
Пропитаны насквозь,
Все в слякоть расползлось.
Любой капитулянт-подлец
В грудь коммунарам гнал свинец,
Но, перед немцами дрожа,
Как шавка жалкая визжа,
Им продал все, что есть:
И родину, и честь!
…………………………………………
В Париже пировала месть,
И всех злодейств никак не счесть:
Нужны пуды бумаги тут,
И в счете месяцы пройдут.
Но все же, день придет,
Сведет историк счет!
С буржуазией в этот час
Навек все порвано у нас;
Ну, а жандармов-жеребцов,
Убийц, расстрельщиков, шпиков
Мы всех-недолго ждать —
Заставим поплясать!
И следующий гордый припев:
Станцуем коммунарду,
Держись смелей!
Держись смелей!
Станцуем коммунарду,
Держись смелей,
Сто чертей!
Большинство песен Клемана построено на отдельном типическом образе. Таковы уже были многие его песни 1860-х годов: «Кузнец», «Катерина», «Кормилица Пьеро» и другие, где поэт с любовью воссоздавал образы тружеников из народа. Таковы же и сатирические образы деревенского кулачья, рантье и буржуа: «Фермер Жан», «Наш барин» и др.
После Коммуны, продолжая во множестве создавать песни об отдельных тружениках, почти всегда завершающиеся призывом к новой революции, поэт уже не высмеивает отдельного буржуа или представителя властвующих верхов, но с ненавистью пишет об этих людях как о враждебных народу прислужниках Третьей республики. После Коммуны у поэта две основные темы: измученные труженики и их враг — буржуазно-демократическая Третья республика.
Чуткое, отзывчивое, впечатлительное сердце поэта как бы всасывало в себя все народные горести и муки и возвращало их народным читателям в острой и ярко выразительной форме. С какой любовью создает поэт в песне «Мой муж» образ рабочего-коммунара Мартена, которого в дни версальского террора тщетно разыскивает на улицах Парижа его обезумевшая от горя жена, спрашивающая всех прохожих, не видели ли они ее мужа, такого славного молодца-трудягу, отца шести детей, так и так-то одетого… С какой любовью создан в песне «Нищий ребенок» образ беспризорного, не имеющего отца и матери мальчугана, иззябшего, вечно голодного, отыскивающего себе пропитание в помойных ямах.
Вам, богачи, теперь впервые
Понятно, почему,
Когда взломали мостовые
И город — весь в дыму,
Тот мальчуган у баррикады
Подносит для бойцов заряды
И песнь мятежную поет:
Не знают, что такое холод
И голод
Те, кто в беспечности живет!
С какой любовью создан образ бедной, больной, еле бредущей старухи труженицы; чуть живая, она торгует зеленью, которая приносит здоровье людям («Старуха в косынке»). Сколько и других, полных сострадания и любви к измученному народу песен, таких, как «Машина», «Бедняга Антуан», «Жак-Неудача», «Измаян я» и др.
Наряду с песнями, построенными на отдельном народном образе, у Клемана немало песен, где он пишет обо всей массе народа: «Те, кто в нужде», «Бедняки», «Не жалейте бедняков!».