Таким образом смоленский князь потерпел поражение, но противники его торжествовали недолго. Полоцкого князя Давыд решился поставить в зависимость от себя более энергичными мерами. Он в 1186 году направился на Полоцк; с ним пошел и упомянутый Василько и друцкий князь Всеслав, вероятно, Рогволодович; с севера с новгородцами шел на Полоцк сын Давыда Мстислав. Полочане, сойдясь на вече, решили, что «не можем противустоять Новгородцам и Смольнянам; если мы впустим их в землю свою, то хотя и заключим мир с ними, все-таки много зла сотворят нам, опустошат нашу землю, идя на нас; пойдем к ним на сумежие». Действительно, полочане встретили ополчение смоленское и новгородское на границе: «и сретоша я на межах с поклоном и честию и даша дары многа». Дело уладилось без борьбы, мир был заключен.
Неизвестно, какие обязательства приняли на себя полочане при заключении мирных условий; наиболее вероятным представляется предположение, что Давыду был уступлен в этот раз Витебск, как сейчас увидим. Сам же Полоцк, если и принял какие-либо обязательства, то держался их недолго, и уже под 1191 годом летопись рассказывает, что новгородский князь Ярослав Владимирович, в сопровождении «передней» дружины новгородской, сошелся с князьями полоцкими на границе и здесь они заключили союз, «положили любовь» между собою с тем, чтобы на лето отправиться вместе либо на Чудь либо на Литву. Ярослав действительно ходил на Чудь, но выполнили ли свое условие полочане — летопись не упоминает.
Этот союз с Новгородом показывает, что полочане стремились приобрести себе союзника против Смоленска: они дали дары новгородскому князю и согласились идти с ним на Литву или Чудь, между тем как им самим не было причин для этих походов, так что дары и поход, быть может, были со стороны полочан только услугой за союз. Торжественное шествие Ярослава к границе Полоцкой, привлечение «передних» новгородских мужей к заключению мирных условий, указывает на то, что совещание о походе на Чудь не было главным предметом обсуждения собравшихся представителей двух соседних народоправств. Сущность совещаний следует видеть гораздо глубже: здесь полочане и новгородцы старались заключить союз против Ростиславичей, подавлявших свободу тех и других.
Смоленское влияние на Полоцк и его уделы, как уже мы видели, падает, князья его пытаются вступить в союз с Ольговичами и оказывают им значительную поддержку. Но Ольговичи, со своей стороны, плохо поддерживают полочан и лишь пользуются их помощью во время нашествий на Давыда, не оказывая им помощи в свою очередь. Последним походом своим, как мы видели, Давыд достиг того, что ему был уступлен Витебск, хотя в условиях о мире об этом не говорится, но уступка эта ясна и так. В походе 1180 года Ольговичей на Друцк мы видим в числе их союзников Брячислава Васильковича из Витебска. А в 1195 году, т.е. 4 года спустя после Давыдова похода, Витебск находился уже в безусловной зависимости у смоленских князей.
Когда начались известные уже нам переговоры о Киевском столе между Ольговичами и Ростиславичами, первые, очевидно, сильно добивались завладения Витебском. Это вполне понятно, потому что они тогда имели бы в своем владении город, находящийся в самой земле Полоцкой, могли бы значительно усилить свое влияние в этой области и постоянно мешать политическим видам князя Смоленского. Рюрик Ростиславич уступил Витебск Ольговичам, но с тем, что он предварительно переговорит с Давидом. Ольговичи же поторопились занять город. Ярослав послал туда племянника своего Олега Святославича, к нему присоединились разные удельные полоцкие князья. Давыд послал под начальством Мстислава Романовича войска, которые, благодаря успеху полочан, и потерпели поражение; Мстислав Романович был взят в плен.
В каком отношении к Давыду находился Витебск, видно из того, что Ростиславичи распоряжаются им как своим городом, хотя и был здесь свой князь, зять Давыдов, вероятно, один из князей полоцких. Карамзин называет его Васильком.
Хотя, как известно, Давыду и удалось удержать за собою Витебск, однако влияние его на Полоцкую землю, как мы видели, все более и более ограничивалось; он, потеряв влияние над самим Полоцком, поддерживал князей Друцких, но один из них, Борис Рогволодович, был в числе союзников Ольговичей и пленил Мстислава Романовича во время только что описанного похода.
Таким образом, Давыд потерял значение и в Друцке, удержав только Витебск, и то как подвластный уже город.
Описывая последние события, наши летописи вовсе не упоминают имени полоцкого князя. Это дало повод к самым разнообразным предположениям. Всем известна неудачная комбинация Стрыйковского, пытавшегося заполнить пробел летописей, выдвинув какого-то Бориса Гинвиловича. С конца прошлого века (автор имеет в виду XVIII век. — Ред.) сыплются нападки на Стрыйковского, а между тем удовлетворительно вопрос все-таки не решен. Самое обычное объяснение — это то, что Полоцк переживал в конце XII века смутное время, управлялся единственно вечем, пока им не завладели литовцы.
В промежутке этого времени на фоне полоцкой истории появляется князь Владимир, о котором рассказывает Генрих Латыш[65].
Лыжин, ища этого Владимира, нашел его в лице Владимира Рюриковича и отожествлял Обоих князей. Но это натяжка. Рюрик никакого отношения к Полоцку не имел, как известно, — а главное, — как смоленское влияние к концу века потеряло всякую силу, мы только что видели. Кроме того, упомянутый автор указывает на близкое родство Всеслава и Брячислава Васильковичей со смоленскими князьями. Но такой переход всей Полоцкой земли к Рюриковичу неестествен уже потому, что о таком близком для Руси человеке знают и южные, и смоленские летописи. Но самое главное — это то обстоятельство, что Владимир Рюрикович родился только в 1187 году, тогда как Генрих Латыш в первый раз упоминает о Владимире Полоцком около 1186 года; это упустил Лыжин из виду в своей статье. Да и вообще едва ли имеет смысл попытка исканий Владимира Полоцкого в каком-либо из смоленских или других князей. Хотя наша летопись не упоминает имени полоцкого князя, но это не доказывает, что там его не было. Ведь наши летописи многого, конечно, не знают о полоцких делах.
На рубеже XII ст. Смоленск оставляет свои притязания на Полоцк, в смоленские летописи не попадают известия о нем, центр государственной жизни переносится к Всеволоду во Владимир — причины молчания понятны[66]. С другой стороны, предполагать исчезновение очень многочисленных полоцких князей — тоже нет основания, ибо в походе 1180 года их насчитано в летописи семь. Между тем Генрих Латыш всеми признается одним из добросовестных хроникеров своего времени, которого еще никто не мог упрекнуть в фактической, более или менее важной, неточности.
Поэтому нам кажется, что вполне естественно считать Владимира непосредственным преемником Всеслава на Полоцком столе. В самом деле, летопись упоминает о Всеславе в последний раз в 1180 году а Генрих Латыш говорит, что Мейнард «aeeepta itaque licentia а rege. Waldemare de Plocekc, cui Lyvones adhuc pagani tributa solvebant». Это было около 1186 года. Другой вопрос, к какой линии полоцких князей принадлежал этот Владимир.
Заканчивая рассказ о внешней истории Полоцкой области, нельзя не упомянуть об известии Татищева о Владимире Минском. Сущность рассказа Татищева состоит в следующем. В 1182 году Василько Дрогицкий «поссоряся» с Владимиром Минским, призвав в помощь поляков и мазовшан, пошел к Бресту; на Буге противники встретились, Владимир проиграл битву и ушел в Минск, а Василько занял Брест; но «бояся сам тут быть, оставил в нем брата жены своей с Поляки, сам возвратился в Дрогичин». Владимир Володарович снова собрал войско, получил помощь от князей полоцких, взял Брест, избил мазовшан, снова пошел за Буг и наступил на Василька на реке Буг. Последний потерпел поражение и удалился к Лешку, но потом снова вернулся и с помощью поляков принудил его (Владимира) «оставя Подляшие, область Василькову, выйти к Бресту за реку Буг». По нашему мнению, не может подлежать сомнению, что имя Минска явилось здесь чисто случайно[67].
Из рассказа Татищева ясно, что Владимир владел Брестом, что этот город, однако, принадлежал ему не как коренной удел, а только был придатком к тому уделу, который Татищев называет Минским. Борьба на Буге кого-нибудь из Глебовичей Минских, их походы к Бресту, Дорогичину весьма сомнительны, даже невозможны: Минскому князю с маленьким войском из своего маленького удела трудно было бы делать огромные переходы к Дорогичину и вообще в Подляшие, с которым Полоцк не связывало ни одно событие предшествующего времени, пришлось бы проходить через пинские и ятвяжские земли и пр.
Далее, ни Татищев ни описанное им событие не указывает ни одним словом на то, что тут есть какое-нибудь соотношение к земле Полоцкой. Кроме того в передаче Татищева перепутаны мелкие подробности, на что указал уже Андрияшев (в своей «Истории Волынской земли». — Ред.), полагающий невозможным приложить вполне это известие к Дрогичину. Таким образом, название Минска попало случайно и есть перевранное имя какого-нибудь города, каковые неточности очень часто встречаются у Татищева. Ближе всего предположить, что Татищев вместо Пинск пишет здесь Минск[68]. В самом начале XIII века в Пинске является Владимир, о борьбе с Васильком которого и дошли отголоски до Татищева.
Таким образом, повторяем, по нашему мнению, непосредственным преемником на Полоцком столе Всеслава Васильевича является Владимир, которого не знают русские летописи, но который хорошо был известен Генриху Латышу, что вполне естественно вследствие отделения полоцких интересов от интересов остальных русских земель.