ия, привязка населения к пунктам постоянного проживания). Постоянные депортации, колонизации и эмиграции истощили районы, которые являлись для нас информационным источником… Вопрос заключается в том, что мы в 1934 году переживаем последствия целого ряда ошибок наших предшественников, которые, располагая несравненно лучшими условиями работы, довели дело до полного истощения вербовочных источников»[300].
Оценивая результаты работы за 1934 год, начальник отдельного реферата «Россия» майор Адам Пжибыльский также был вынужден констатировать, что, с точки зрения полноты, в поступаемых из реферата «Восток» материалах имеются серьезные пробелы. Несмотря на принимаемые меры по активизации разведывательной работы в Советском Союзе, многие вопросы, включая вопросы организации, дислокации, боевой подготовки Красной армии, в получаемых рефератом «Россия» материалах отражения не нашли.
Преемник Пжибыльского на должности начальника реферата майор Станислав Щековский через год также был вынужден отметить: «Материал в отчетный период был почти целиком основан на непосредственном наблюдении, а документальные данные были редким явлением и имели относительную ценность. Основной их недостаток – случайный характер их появления».
Вместе с тем со второй половины 1935 года наметилась определенная положительная динамика в качестве получаемой информации. Щековский отметил, что был получен ряд очень ценных документальных материалов, исходящих из агентурных источников в СССР.
«Друзья», союзники, конкуренты
Польский Главный штаб в целом и 2-й его отдел в частности уделяли большое внимание налаживанию партнерских отношений со своими союзниками в противостоянии с основными потенциальными противниками – Германией и СССР. В этом процессе Незбжицкий играл не последнюю роль. Он активно участвовал в различного рода мероприятиях, проводимых в рамках двусторонних контактов. Основной формой такого сотрудничества были ежегодные плановые конференции, на которых происходил обмен разведывательной информацией и обсуждение текущих проблем, актуальных для деятельности взаимодействующих разведок.
Этот в целом благоприятный период сотрудничества был завершен к 1934 году, что было вызвано произошедшими изменениями в приоритетах внешней политики Польши. На рабочем совещании в реферате «Восток» Незбжицкий в своем выступлении так объяснял причину замораживания контактов с иностранными разведками. Он считал, что общей тенденцией в международной политике, включая внешнюю политику Польши, является стремление к самоизоляции в противодействии чужому влиянию. А разведка, как часть государственного механизма, вынуждена приспосабливаться к этим условиям. Она не может действовать самостоятельно, вне связи с проводимой МИД политикой «равновесия», что не предполагает чересчур тесных контактов с рядом европейских государств и их отдельных институтов. Таким образом, с указанного периода в деятельности польской разведки наметился и был реализован тезис, применимый и ко всей внешней политике санационной Польши, – «самостоятельность в действиях как противовес «клиентальной» зависимости от воли и влияния других великих европейских держав».
Наиболее тесная и плодотворная, в плане эффективности, связь поддерживалась 2-м отделом Главного штаба с военной разведкой Эстонии. Вплоть до 1936–1937 годов ее «акции» в проведении разведывательной деятельности против Советского Союза среди европейских партнеров «котировались» весьма высоко. Особенно польскими экспертами отмечалось выгодное соотношение кадровых и материальных затрат, с одной стороны, и достигнутый эффект – с другой.
Эстонский 2-й отдел, пользуясь многими преимуществами своего географического положения и этнического многообразия, сумел на сопредельной территории Советского Союза создать хорошо действующую агентурную сеть. Это ставило эстонскую разведку в равнозначное положение по отношению к ее партнерам, включая 2-й отдел польского Главного штаба. Рабочие контакты двух разведок до 1934 года распространялись настолько далеко, что они даже проводили совместные операции не только на своей территории, но и взаимодействовали в рамках операции «Radames» на Ближнем Востоке. Незбжицкий с большим сожалением был вынужден притормаживать взаимовыгодное сотрудничество. После 1934 года контакты поддерживались нерегулярно, от случая к случаю[301].
В отличие от эстонской разведки, для польского 2-го отдела взаимодействие с латвийскими партнерами не было насыщено конкретным содержанием. Это объяснялось примерно равными условиями проведения разведывательной работы по Советскому Союзу.
Тесные контакты по линии разведок с финским Главным штабом изначально не предусматривались, так как руководство польской разведки справедливо полагало, что в условиях тесных отношений финнов с немцами вреда от них будет больше, чем пользы. Дело ограничивалось вялотекущим обменом информацией через расположенную в Хельсинки плацувку «S.3».
Кроме того, недоверие поляков к искренности финнов было также обусловлено их чересчур тесными связями с англичанами, сложившимися еще в бытность руководителем финской разведки майора Малмберга, мать которого была англичанкой, а сам он имел не только служебные, но и личные связи со многими представителями МИ-6[302].
Последняя польско-финская конференция, прошедшая в мае-июне 1939 года, показала, что польская сторона добилась бóльших успехов в разведывательном изучении потенциала СССР и Красной армии. Последний начальник отдельного реферата «Россия» подполковник Ольгерд Гедроиц в своем отчете для генерала Вацлава Стахевича отметил: «Имеющиеся в распоряжении финской разведки сведения о Красной Армии, несмотря на их значительный объем, критическому анализу не подвергались. В знаниях об организации армии у финнов существуют серьезные пробелы… До сих пор на учете состоит ряд бывших территориальных частей, которые уже давно переформированы в соединения регулярной армии»[303].
Польскую и румынскую разведки все 1920-е и в начале 1930-х годов связывали относительно близкие союзнические отношения. Но возлагаемым на такое сотрудничество надеждам поляков не суждено было сбыться в полном объеме. Они считали, что, несмотря на оказываемые румынами знаки внимания и декларируемое стремление улучшить взаимные отношения, румынская сторона вела себя по отношению к своим польским союзникам неискренне. После 1934 года, следуя общей тенденции, организационно оформленные отношения с румынской разведкой были прерваны. Со стороны 2-го отдела Главного штаба основной причиной такого решения была названа крайне низкая информационная отдача от румынских партнеров. Там считали, что румынская разведка на советском направлении была мало активна, а ее деятельность в целом находится в области разведки «дефензивной».
Настораживающим для польской стороны обстоятельством был тот факт, что многие кадровые сотрудники румынских спецслужб были русскими и украинцами по происхождению. Достаточно сказать, что долгое время начальником румынской военной разведки был русский по происхождению, до своей «румынизации» носивший фамилию Морозов.
Большое влияние на искренность взаимоотношений между польской и румынской разведками в свое время наложил ряд скандальных эпизодов, повлиявших на характер самого сотрудничества. Так, в сентябре 1926 года поляками была получена, как выяснилось позже, недостоверная информация об участии директора румынской политической полиции Христеску и неизвестного сотрудника МИД Румынии в тайной поездке в Одессу, где якобы состоялась их рабочая встреча с представителями центрального аппарата ОГПУ.
Более серьезным инцидентом, вызвавшим значительное охлаждение польско-румынских контактов по линии разведок, явилась акция Сигуранцы в отношении руководителя плацувки «Шперач» (Szperacz) в Кишиневе Эугениуша Шадурского. Несмотря на благополучно разрешенный конфликт, напряженность в отношениях между партнерами сохранялась достаточно продолжительное время.
Началось все 10 ноября 1928 года, когда в ходе обыска квартиры Шадурского якобы были обнаружены документы, уличающие польского разведчика в контактах с советской разведкой. По мнению сотрудников Сигуранцы, проводивших расследование, Шадурский передал советским разведчикам сведения на ряд румынских агентов, действовавших на Украине, которые позже были разоблачены и казнены. Сам Шадурский отрицал свою причастность к выдвинутым в его адрес обвинениям, считая, что скандал инициирован бывшим сотрудником плацувки поручиком Марианом Пиотровским.
Как бы то ни было, инцидент явился следствием простой ошибки сотрудников Сигуранцы, которые изначально планировали проведение обыска на квартире бывшего полковника царской армии Шаркова, подозреваемого ими в работе на советскую разведку. Когда выяснилось, что произошло недоразумение и обвинения Шадурского в работе на СССР необоснованны, румыны были вынуждены признать свою ошибку.
Несмотря на благополучно разрешившийся скандал, в ходе проводимых поляками и румынами, независимо друг от друга, расследований выяснились некоторые подробности, не добавившие искренности в их отношения. Так, прибывший из Варшавы сотрудник 2-го отдела капитан Ежи Кжимовский установил факты, свидетельствующие о значительном превышении Шадурским своих полномочий в контактах с румынскими спецслужбами.
В свою очередь, румынские следственные органы обвинили поляков в незаконном получении ряда документов, которые указывали на превышение Шадурским своих полномочий. К этим документам относились чистые бланки разрешений, выдаваемых румынской контрразведкой на нелегальный переход советско-румынской границы, которые, по мнению румын, указывали на недобросовестное отношение польской стороны к выполнению взятых на себя обязательств. После выяснения всех обстоятельств дела Шадурский был отозван из Румынии и направлен в распоряжение начальника Экспозитуры № 5 во Львов