Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы — страница 54 из 84

х стран. В мае и ноябре этого года в Париже и Варшаве побывали делегации, соответственно, представителей Генеральных штабов Польши и Франции, с чего начался новый этап взаимодействия их разведок, не отличавшийся, впрочем, особой «теплотой».

Примечательно, что, несмотря на активизацию политики нацистской Германии по отказу от условий Версальских соглашений, начальник 2-го отдела Главного штаба Польши полковник Тадеуш Пельчиньский, в ходе своего визита в 1937 году в Париж, считал, что для его страны главная угроза по-прежнему исходит от Советского Союза. В частности, он отмечал: «Российская опасность является наиболее грозной и устойчивой. Россия воспользуется первым представившимся случаем, чтобы вторгнуться в Польшу и остаться в ней; Красная Армия стала грозным инструментом, постоянно повышающим свою военную мощь. Красное командование беспрестанно концентрирует на нашей границе от 10 до 15 дивизий. Чего хочет Россия, так это исчезновения польского государства; красные, может быть, оставили бы название Польша и наш язык, но с духовной точки зрения мы были бы полностью поглощены»[312].


В целом сотрудничество 2-го отдела с иностранными разведками, работавшими на советском направлении, никаких особых дивидендов ему не принесло. Качество и количество информации по Советскому Союзу до определенного момента вполне удовлетворяли информационные запросы государственных институтов и руководства страны. Роль Незбжицкого как руководителя добывающего аппарата польской разведки была в этом процессе весьма значима.

Приближение заката

Неугомонный характер, широкие интеллектуальные запросы, темперамент и честолюбие Незбжицкого препятствовали его превращению в «узкого» профессионала, ограниченного исключительно интересами карьеры. Даже в рамках военной службы, с ее ограничениями, он никогда не забрасывал своих научных и литературных занятий. Это уже потом, после катастрофического провала польской разведки, когда она не смогла выявить признаки советско-германского сближения летом 1939 года, его многочисленные оппоненты и откровенные враги в самой разведке припомнили ему его литературные занятия как одну из причин ее фиаско на советском направлении деятельности. Он-де свои личные «научные» интересы поставил выше интересов службы, чем нанес ей невосполнимый ущерб.

Нужно сказать, что определенные основания для таких оценок деятельности Незбжицкого действительно имели место. Кроме руководства рефератом «Восток», к числу его служебных обязанностей было отнесено участие в работе так называемого «Комитета семи» – неформального образования при руководителе государства, призванного вырабатывать стратегию в отношении СССР и Германии и давать экспертные оценки по актуальным вопросам внешней политики в части выявления возможных угроз, исходящих от соседей Польши.

Кроме того, как представитель добывающего разведывательного аппарата 2-го отдела, Незбжицкий принимал участие в деятельности проводимой Экспозитурой № 2 операции «Прометей» по инспирации повстанческо-сепаратистского движения в национальных республиках СССР. Как руководитель советского направления разведки, Незбжицкий прекрасно понимал, что, в случае возникновения кризисных ситуаций, характер ее деятельности в самом Советском Союзе не даст исчерпывающих ответов на актуальные вопросы. Так, всю вторую половину 1933 года разведывательные аппараты реферата «Восток» бились над проблемой выяснения истинного состояния советско-германского военного сотрудничества. Произойдут ли принципиальные изменения в его характере после прихода нацистов к власти в Германии. Когда Незбжицкий «расписался» в своем бессилии, он был вынужден за содействием обратиться к своим коллегам из реферата «Запад», направив туда соответствующий запрос. Нужно отметить, что, в условиях «тихого» соперничества рефератов «Восток» и «Запад», сам факт такого обращения к конкурентам означал для Незбжицкого сильный удар по самолюбию.

Кстати, неравнозначное положение рефератов «Запад» и «Восток», с точки зрения оценки приоритетов польской разведки, отражалось в числе мест их расположения в штаб-квартире разведки. За первым было закреплено пять помещений, за вторым – четыре[313].

Примерно с начала 1937 года в деятельности реферата «Восток» началась череда кризисов, связанных, прежде всего, с невозможностью имеющимися силами и средствами получать из Советского Союза актуальную разведывательную информацию. Так называемая «наблюдательная» разведка, практиковавшаяся рефератом и подчиненными ему плацувками, к этому времени полностью исчерпала свой ресурс. Нужны были новые способы получения информации, прежде всего документальной, которые позволили бы удовлетворить постоянно возраставшие информационные потребности высших государственных инстанций.

Причинами, сказывавшимися на качестве работы, Незбжицкий называл и постоянно возраставшую эффективность советской контрразведки, и ужесточение режимно-профилактических мер советских властей, и быстро менявшуюся обстановку в области военного строительства. Простая фиксация происходящих в соседней стране процессов не позволяла польской разведке реализовывать свою основную – прогностическую – функцию.

С этого времени и сам Незбжицкий, и работа возглавляемых им аппаратов стали предметом острой критики, исходящей и из отдельного реферата «Россия», и от руководства разведки и Главного инспектората вооруженных сил.

В 1937 году Незбжицкий направил майору Адаму Пшибыльскому – начальнику отдельного реферата «Россия», доклад по вопросам состояния боевой подготовки частей РККА, составленный на основе информации одного из агентов. Он просил дать квалифицированную оценку содержащимся в докладе сведениям и вернуть его «со всеми поправками, рабочими отметками и дополнениями».

Объем подготовленного Пшибыльским анализа был сопоставим с самим докладом. В частности, он писал: «Я соглашусь с мнением начальника реферата “W” (“Восток”. – Авт.) насчет трудностей, с которыми сталкивается разведка на территории СССР. Считаю, что непосредственное наблюдение, ведущееся даже надежными источниками и представляющее большой объем необходимых военных сведений, никогда не сможет дать подробных знаний об организации, дислокации, мобилизационных и других возможностях Красной Армии. Для формирования целостной картины мы будем вынуждены обращаться к материалам, представленным “чистой” разведкой, причем материалы эти должны быть преимущественно документальными…

Представленный материал является, несомненно, полезным как совокупность достоверных и любопытных деталей, полученных путем долговременного и добросовестного наблюдения. Если оценивать деятельность самого наблюдателя, с точки зрения объема собранных им данных, то их ценность относительно невелика. Он делает выводы слишком поспешные и толком их не мотивирует… Порой создается впечатление, что наблюдатель представляет не только свои собственные выводы и сведения, но и данные, полученные из других, неизвестных нам источников. Так, например, наблюдатель предоставил подробную информацию о количестве вооружения и снаряжения саперной роты 2-й стрелковой дивизии. Характер этих сведений указывает на то, что только методами наблюдения их получить невозможно».

Несмотря на тесное взаимодействие в рамках изучения советской проблематики добывающего аппарата польской разведки (реферат «Восток») и информационно-аналитического (отдельный реферат «Россия»), без конфликтов и противоречий между ними не обходилось. Для правильной оценки и интерпретации получаемых от Незбжицкого разведывательных материалов офицерам-аналитикам требовались сведения, содержащие характеристики источников. Незбжицкий, стараясь не допустить их деконспирации, крайне неохотно представлял такую информацию, как правило, ограничиваясь общими положениями[314].

К 1938 году Незбжицкий, несмотря на вкладываемую в дело энергию и усилия, был неудовлетворен результативностью возглавляемого им аппарата. А тут еще потребовалось его участие в качестве эксперта в деле известного нам ротмистра Сосновского.

В письме к Каролю Дубич-Пентеру в Лиссабон он писал: «…С тех пор как живу, такого ужасного сезона не помню. С февраля 1938 года занят в судебных заседаниях, пока, по счастью, не в качестве подсудимого. Ты представляешь, наверное, что роль “эксперта” не является приятной. Афера (Сосновского. – Авт.) более чем сложная и крайне неприятная. Копаться в грязном белье десятилетней давности в целом неприятно, а в моем случае это уже просто пытка. Впрочем, изучение деятельности этого негодяя уже есть неприятность эстетического свойства».

Немного отвлечемся от личности самого Незбжицкого, чтобы обратиться к его роли «обвинителя» в деле Сосновского. Был ли он искренен в своих заблуждениях, доподлинно установить уже не удастся. Но высказать некоторые предположения относительно его мотивов можно.

Приглашая его принять участие в судебном процессе в качестве эксперта, руководство 2-го отдела, очевидно, руководствовалось желанием задействовать руководящего сотрудника разведки, «независимого» от проблематики реферата «Запад» и не связанного с его работниками лично. Это вполне понятно и оправданно. Но качественная и независимая экспертная оценка деятельности Сосновского была невозможна потому, что Незбжицкий, обладая большими познаниями и опытом работы по Советскому Союзу, был абсолютным дилетантом в германской проблематике. Он не знал специфических особенностей работы по Германии, которые резко отличались от практики работы 2-го отдела на восточном направлении.

Ярко выраженных личных мотивов неприязненного отношения Незбжицкого к Сосновскому, скорее всего, не было, потому что они просто никогда раньше не пересекались. Но вполне могла иметь место простая профессиональная зависть к результатам работы более удачливого конкурента. Нам известно, что рефераты «Восток» и «Запад» находились в состоянии «тихой» перманентной войны и были крайне подозрительны и ревнивы к взаимным успехам друг друга.