Ход операции, с учетом ее значимости для польской контрразведки, был взят на особый контроль тогдашним начальником контрразведывательного отделения 2-го отдела Главного штаба майором Стефаном Майером, имевшим значительный опыт проведения подобных операций в бытность его начальником Экспозитуры № 1 в Вильно. Но уже в марте 1930 года так успешно начатая игра была прервана по инициативе советской стороны: сотрудник консульства, контактировавший с Гурецким, в экстренном порядке выехал в Советский Союз.
Обстоятельства прекращения операции оценивались в среде сотрудников польской контрразведки, принимавших непосредственное участие в ее проведении, крайне неоднозначно. Одни считали, что причиной неудачи было низкое качество передаваемой дезинформации, другие – что в какой-то момент советская разведка получила твердое указание о проводимой поляками операции. Но все они сходились во мнении о высокой оценке профессионализма советских разведчиков[344].
На основе анализа совокупности всех данных, относящихся к ходу операций по внедрению агентов «Бобровского», «Менковского», «Чарноцкого» в сеть советской разведки, таких как поведение советских разведчиков, характер задаваемых ими вопросов и отрабатываемых заданий, польские контрразведчики пришли к выводу, что большинство их инициатив противником вскрыта. Многие же задания давались не с целью получения объективной информации, а были вызваны желанием скрыть истинные объекты заинтересованности советской разведки[345].
В 1923 году на совмещенную должность резидента Разведывательного управления и ИНО в Варшаве был назначен Мечислав Логановский. В годы Гражданской войны он проявил себя как преданный делу партии коммунист и за заслуги на поле боя был награжден орденами Красного Знамени. Беседовский характеризовал его как человека «твердой воли, железной выдержки и зверской жестокости». Объединенная резидентура Разведупра и ИНО действовала под прикрытием советского полпредства в Варшаве и имела в своей практической деятельности большие полномочия, обусловленные высокой степенью доверия Логановскому со стороны руководителей внешней и военной разведок и самим характером деятельности в стране будущего вероятного противника.
Заместителем Логановского по военной разведке был сотрудник Разведупра Стефан Узданский (псевдоним Еленский)[346], а по линии иностранного отдела ВЧК-ОГПУ – Казимир Баранский (псевдоним Кобецкий)[347]. Беседовский обоих характеризует как высоких профессионалов в своих сферах специальной деятельности.
В совокупности у нас нет данных, чтобы судить о результативности разведывательной работы варшавской резидентуры внешней разведки, но некоторые опубликованные документы дают основания считать, что, несмотря на противодействие польской контрразведки, советская разведка в тот период добилась серьезных успехов в освещении значимых для советской стороны военных и военно-политических процессов в соседней стране. В частности, к этому периоду относится работа ценного источника в аппарате польской разведки, проходящего по учетам ИНО ОГПУ под криптонимом «68»[348].
В его агентурных сообщениях содержались сведения не только о «внутренней кухне» 2-го отдела Главного штаба, но и информация политического характера, получаемая по каналам польской разведки из других стран.
В апрельской сводке 1923 года читаем:
«…9) 2-й отдел люблинского корпуса доносит во 2-й отдел Генштаба, что рядовой в 13-й пехотной дивизии, некий Ковальчук, является советским разведчиком и поддерживает связь с неким Клейманом Янкелем, который пребывает в Варшаве. По этому же делу замешан сержант или поручик 35-го батальона пограничной стражи, который способствует агентам Ковальчука и Клеймана при переходе границы.
10) Тот же самый отдел люблинского корпуса сообщает, что в прифронтовой полосе в районе Ровно имеется телефонная связь с каким-то приграничным пунктом советской стороны. По этому поводу упомянутым отделом ведется усиленное наблюдение.
11) 2-й отдел Брестского корпуса сообщает во 2-й отдел Генштаба, что им завербован некий еврей, проникший в организацию “Полотная”, во главе которой стоит Плотников-Вель-Гинзбург.
В письме не сказано, какого рода эта организация.
12) Поручик Вернер Тадеуш из реферата Центральной Агентуры уезжает на некоторое время в Москву (предположительно на 3 месяца), для работы в какой-то пляцувке…
17) Польский агент Андрей Волянский, работавший раньше в Львовской экспозитуре, командирован сейчас в Данциг для установления связи в русскими монархистами, к которым он явится якобы с поручением от русских монархистов из Харькова…
25) Работника ГПУ, завербованного львовской экспозитурой 2-го отдела, о чем уже писали… звать Макаренко Дмитрий. Последний числится на службе 2-го отдела с 1 мая с. г. и работает, по нашему предположению, на одном из пограничных пунктов КРО правобережной Украины».
Как видно из приведенного примера, информация «68-го» отличалась точностью и актуальностью. Каждый пункт агентурного сообщения по оперативным вопросам давал возможность советским спецслужбам предпринимать неотложные действия как по нейтрализации польской агентуры (Макаренко, Волянский), так и по спасению своих собственных агентов от «застенков дефензивы» (Ковальчук, Клейман). Сведения по численному составу, организации и планах использования Войска Польского также высоко ценились в соответствующих отделах НКО РСФСР.
Можно предположить, что человеком, скрытым под криптонимом «68», был кадровый сотрудник 2-го отдела Главного штаба С. С. Бор-Боровский. О нем известно относительно немного. После демобилизации из рядов Войска Польского он был принят на службу в органы разведки, где последовательно занимал должности заместителя начальника приграничной плацувки и нелегального резидента. После его вербовки в 1922 году сотрудниками ОГПУ он в своей работе замыкался на представителей КРО, действовавших под прикрытием советской репатриационной комиссии в Варшаве. После того как поляки заподозрили его в работе на советскую разведку, Бор-Боровский был арестован, но, очевидно, за отсутствием улик был отпущен.
После своего бегства в СССР он еще какое-то время работал на органы безопасности, но, не пользуясь с их стороны доверием, был исключен из состава негласной сети[349].
В первые годы становления органов зарубежной разведки, когда разведчики только осваивали новую для себя сферу деятельности, имелись многочисленные недостатки и случаи различного рода недоразумений, заметно снижавших эффективность работы.
Заместитель Логановского по линии военной разведки Еленский рассказал Беседовскому об одном из своих агентов Курляндском, который одновременно использовался и представителем киевского аппарата ИНО Дехтяренко. Такая практика свидетельствовала о ненормальных взаимоотношениях между Центром, его региональными представительствами и зарубежными аппаратами.
Относительно низкой была деятельность по обеспечению собственной безопасности резидентуры. Одна из самых результативных агентурных групп, замыкавшихся на варшавский аппарат Разведупра-ИНО, действовала под руководством двух польских офицеров-коммунистов поручика Багинского и подпоручика Вечоркевича. Например, один из сотрудников Логановского Калнаруткис, обеспечивавший связь этой группы с резидентурой, ездил на встречи с агентами на автомобиле диппредставительства с советским флажком, «гарантировав» себе таким нестандартным образом «дипломатическую неприкосновенность». Калнаруткису, очевидно, было невдомек, что такими своими действиями он ставит под удар польской контрразведки замыкавшихся на него агентов.
О серьезных нарушениях в деятельности варшавской резидентуры по обеспечению безопасности группы Багинского – Вечоркевича свидетельствует тот факт, что информация о них относительно свободно циркулировала в стенах диппредставительства. Сам Беседовский, не являясь кадровым разведчиком, был осведомлен о характере их работы, включая особо секретную ее часть, связанную с организацией и осуществлением диверсионных и террористических актов в отношении представителей польских властей.
В мае 1923 года поручики Багинский и Вечоркевич были арестованы польской контрразведкой. Значимую роль в освещении их разведывательной и диверсионной работы сыграл неизвестный агент польской политической полиции, внедренный в организацию, возглавлявшуюся польскими коммунистами. Состоявшийся вскоре суд счел доказательную базу обвинения в целом несостоятельной, так как она базировалась на показаниях одного агента. Несмотря на то что в них достаточно подробно излагались обстоятельства работы польских офицеров в пользу советской разведки, судом они не были восприняты в качестве процессуально доказанных эпизодов их противоправной деятельности. По доказанным же эпизодам поручики Багинский и Вечоркевич тем не менее были приговорены к казни, но решением тогдашнего президента страны Станислава Войцеховского были помилованы в надежде организовать обмен на арестованных в Советской России польских агентов – священнослужителей римско-католической церкви Уссаса и Цепляка.
Ценные источники советской разведки
Сотрудники советской разведки никогда не испытывали комплексов по поводу представительного внешнего вида и высоких должностей своих кандидатов на вербовку. В их агентурную сеть входили и высшие чиновники гражданских ведомств Польши, и высшие офицеры ее вооруженных сил.
Одним из ценных источников советской разведки с 1928 по 1936 год был подполковник Войска Польского Людвик Лепяж[350]. Заслуженный и многократно награжденный за храбрость на поле боя офицер был выходцем из «кузницы кадров» Второй Речи Посполитой – первой бригады польских легионов. После окончания Высшей военной школы он 1 октября 1924 года был назначен начальником одного из отделов организационного департамента Военного министерства Польши, где занимался вопросами материально-технического обеспечения Войска Польского. Прошлые заслуги Лепяжа и друзья-покровители из высшего командования создали основу для его карьерного роста в рядах польской армии