«Документы получены нами от источника, который недавно занял крупный пост в Министерстве иностранных дел Польши»[386].
Все четырнадцать аннотируемых шифртелеграмм подготовлены польскими послами в период с 19 ноября по 14 декабря 1935 года. Это обстоятельство, вместе с процитированной припиской, дает нам важную подсказку по идентификации источника советской разведки. Из польских публикаций следует, что как раз с 1 декабря 1935 года на должность вице-директора Политико-экономического департамента МИД Польши, а по совместительству начальника его Восточного отделения (Р. III) был назначен секретарь департамента Тадеуш Кобылянский.
Информация о нем как агенте советской внешней разведки в открытых к настоящему времени источниках восходит к двум документам (блокам документов): материалам архивно-следственного дела № 612526 на Сосновского (Добжиньского) Игнатия Игнатьевича и печально знаменитому «Закрытому письму о фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» от 11 августа 1937 года[387].
Кем же был этот человек, что его побудило так долго сотрудничать с советской разведкой, какой жизненный и профессиональный путь ему пришлось пройти? Попробуем, по мере возможности, дать ответы на эти и другие вопросы, обобщив крайне незначительные сведения в опубликованных к этому времени источниках.
Тадеуш Кобылянский родился 11 ноября 1895 года в Царстве Польском, входившем тогда в состав Российской Империи. Проходил в чине поручика военную службу в Русской императорской армии. С провозглашением независимости Польши вступил в Войско Польское. Тогда же Кобылянский получил свой первый дипломатический опыт, участвуя в феврале 1920 года в составе польской делегации под руководством князя Станислава Радзивилла в переговорах с командующим Отдельной русской армией генерал-лейтенантом Николаем Бредовым об условиях интернирования белогвардейских войск в Польше.
С 1920 по 1923 год находился на учебе в Высшей военной школе в Париже, из которой выпустился в чине ротмистра кавалерии с добавлением почетной для польских военных приставкой «дипломированный» (эквивалент понятия офицер Генерального штаба). Почти сразу Кобылянский был направлен для дальнейшего прохождения службы во 2-й департамент Военного министерства, где руководил работой одного из рефератов.
Характеризующий личность Кобылянского эпизод едва не стал причиной строгого наказания. Подробности дела не известны, но известно имя одной участницы этого скандала – некоей пани Ястржембец-Бобровской. Можно только предположить, что завязавшийся у Кобылянского роман с женой его близкого друга поручика Марияна Бобровского привел к серьезному выяснению отношений между всеми тремя сторонами. Якобы Кобылянский давал пани столь многозначительные обещания устроить их совместную жизнь, что она покинула своего мужа поручика Бобровского. Когда «пыл любовной страсти» у Кобылянского остыл, он отказался от ранее данных обещаний. Короче, дело дошло до суда офицерской чести, где на Кобылянского было наложено нестрогое взыскание. Злые языки при этом поговаривали, что причиной столь мягкого наказания явилось родство Кобылянского с сыном президента Польши Игнацы Мосцицкого Михалом.
В 1924 году в звании майора «корпуса офицеров кавалерии» он был назначен помощником военного атташе Польши в Советской России, куда и отбыл вместе со своей женой.
Для того чтобы охарактеризовать этого ценного агента ИНО и его вклад в освещение внешней политики санационного режима в Польше, необходимо обратиться к истории его вербовки на советскую внешнюю разведку.
Ключевую роль в привлечении к сотрудничеству Кобылянского с советскими спецслужбами сыграл Игнатий Игнатьевич Сосновский (Добжиньский), бывший резидент польской разведки, а после ареста и вербовки Дзержинским и Артузовым – ответственный сотрудник центрального и периферийного аппарата ВЧК-ОГПУ.
Вначале Сосновский завербовал помощника военного атташе в Москве поручика Тадеуша Ковальского, который, как многие другие польские разведчики, проявлял интерес к персоне своего бывшего сослуживца по 2-му отделу, пошедшему в «услужение к большевикам». Он инициативно вышел на Сосновского и сам предложил свои услуги советской контрразведке[388]. Мотивом обращения к Сосновскому, по словам Ковальского, послужило разочарование в идеалах, которым они оба когда-то служили, и обида на свое руководство в Варшаве, пославшее его в Москву на малопрестижную и неудобную в бытовом отношении должность резидента.
Ковальский, подтверждая серьезность своих намерений, «сдал» всю сеть польской разведки, замыкавшуюся в своей работе на посольскую резидентуру. Он также дал обстоятельную и развернутую характеристику своему начальнику по резидентуре. Из его слов следовало, что Кобылянский, испытывая хроническое безденежье, вызванное потребностями поддержания на высоком уровне имиджа военного представителя Польши, а также неуемными запросами его жены – «страшно распущенной женщины», готов к сотрудничеству с советскими спецслужбами.
В ОГПУ было принято инициированное Сосновским решение вербовать самого военного атташе Польши в Москве Тадеуша Кобылянского. Возможной основой вербовки была признана материальная заинтересованность с добавлением обстоятельств весьма «пикантного свойства» – гомосексуальных наклонностей военного атташе.
Вербовка была успешно завершена, когда с помощью подготовившего почву Ковальского на квартире Пузицкого состоялся «разговор по душам» Сосновского с Кобылянским. Первоначально озвученное условие сотрудничества в виде единовременной выплаты 20 тысяч долларов было подвергнуто обстоятельному рассмотрению, в результате которого сумма была снижена до 3000 долларов. По словам Сосновского, на связи которого после вербовки находился Кобылянский в Москве, последний до выезда из страны выдал «громадную сеть» польской разведки[389].
Насколько глубоко Кобылянский, находясь в Москве, был вовлечен в операцию «Трест», проводимую советской контрразведкой, не известно, но два эпизода с его участием косвенно на такую возможность указывают.
21 августа 1925 года 2-й отдел поручил Кобылянскому на месте оценить полученный плацувкой «R.7/I» документ, исходящий от важного источника в штабе Красной армии, который сотрудничал с указанной плацувкой в рамках операции «М». Этим литером польский Главный штаб обозначал операцию по получению информации от подпольной монархической организации «МОЦР» – «легендой» КРО ОГПУ. Первым документом, полученным по этому каналу осенью 1925 года, был фрагмент плана развертывания Красной армии на западной границе в случае начала войны с Польшей. Кобылянскому поручалось и в дальнейшем производить первичную оценку поступающих материалов, не ставя в известность другой персонал миссии в Москве. Только за первую половину 1926 года через руки Кобылянского прошло 109 секретных советских документов, полученных плацувкой «R.7/I»[390].
В январе 1927 года Кобылянский направил в Москву секретный советский документ, переданный ему военным атташе Японии в Москве майором Курашигой. Он просил Центр оценить этот документ с точки зрения идентичности материалам, полученным по каналу «М». Сам он обращал внимание на множество признаков, которые, с одной стороны, говорят об их идентичности, с другой – на возможность инспирации со стороны советской контрразведки[391].
После возвращения в 1928 году в Польшу Кобылянский короткое время служил на командной должности в кавалерии. В качестве офицера резерва, закрепленного за 2-м отделом Главного штаба, с 1 февраля 1929 года был переведен в МИД Польши. С марта того же года по май 1930 года работал секретарем, позже – первым секретарем посольства в Бухаресте. Работая на этих должностях до 1935 года, Кобылянский вновь был включен в штат 2-го отдела Главного штаба. С 1 декабря 1935 года вплоть до начала войны исполнял обязанности вице-директора политико-экономического департамента МИД и одновременно начальника Восточного отдела министерства (Р. III).
С 1937 года Кобылянский по роду своей деятельности в рамках «Прометейского» движения курировал от польского МИД процесс налаживания взаимодействия с японским внешнеполитическим ведомством на Дальнем Востоке. Активизация стала возможной после серии переговоров Кобылянского весной 1938 года с секретарем японского посольства в Варшаве Масутаро Ино. Уже в августе японский посол Сако в Варшаве поставил в известность МИД Польши о готовности японской стороны включиться в финансирование движения на Дальнем Востоке. Предполагалось внести в совместный фонд сумму в 12 000 фунтов стерлингов[392].
После поражения Польши в сентябре 1939 года Кобылянский в составе остатков министерства пересек границу с Румынией, после чего прибыл во Францию, где исполнял обязанности заместителя начальника вновь созданного политико-пропагандистского отдела Главной команды Союза вооруженной борьбы – Армии Крайовой (ZWZ-AK). Это подразделение, действуя в составе Главной команды, решало задачи поддержания высокого духа сопротивления на оккупированных территориях и интеграции бывших военнослужащих Войска Польского в подпольную Армию Крайову[393].
Последние известия о его дальнейшей судьбе восходят к 1941–1942 годам, когда он, после недолгого пребывания в Лиссабоне, отбыл в Бразилию, где и проживал вплоть до своей смерти в 1967 году.
Бывший начальник реферата «Запад» 2-го отдела Главного штаба Тадеуш Шумовский, возглавлявший одну из лондонских комиссий по изучению причин поражения Польши в 1939 году, в своих выводах характеризовал Кобылянского как «вредителя, эгоиста и глупца», не обвиняя того, впрочем, в сотрудничестве с советской разведкой. Видно, какие-то основания так судить о своем бывшем коллеге у Шумовского были.