Французкая разведка, напротив, полагала, что Артур Бай работал на немцев, подтверждением чему, по мнению ее сотрудников, являлась информация о ходатайстве в зачислении на службу в иностранный отдел министерства пропаганды Германии.
Под прикрытием Генерального консульства Польши в Лионе действовала другая резидентура 2-го отдела Главного штаба под условным названием «Rodan». В Страсбурге – «Zula», в основном решавшая задачи по агентурному проникновению в германские объекты.
В 1934 году реферат «Запад» 2-го отдела Главного штаба в Париже под руководством Казимежа Врублевского создал еще одну плацувку, получившую криптоним «В» и нацеленную на вербовочные задачи в среде германской политической эмиграции.
В конце августа 1936 года все эти аппараты, в части решения специальных заданий, были подчинены единому координационному центру польской разведки во Франции – резидентуре под условным наименованием «Lecomte». Возглавил эту точку ротмистр Михал Балиньский. Он, будучи по своему опыту и профессиональной специализации «восточником», вначале мало что смыслил в специфике разведки на западе Европы, и прежде всего в Германии. Большую помощь в освоении нового участка работы ему на первых порах оказала его секретарша София Фризендорф, имевшая значительные познания о Германии в целом и о деятельности германской разведки в частности[405].
Но ее «познания» были весьма специфического свойства. В реферате «Запад» имелись какие-то смутные подозрения о возможной утечке информации из парижской резидентуры к немцам, а одной из подозреваемых и была пани Зося.
Чтобы развеять их или убедиться в их правомерности, с инспекционной миссией в Париж был направлен начальник реферата полковник Шумовский. Чтобы составить личное впечатление о Софии Фризендорф, он пригласил ее в кафе и предложил за чашкой кофе поближе познакомиться. В начале беседы она проявила некоторую нервозность. Когда речь зашла о «приятностях» парижской жизни – театрах, моде, музеях, пани Зося избавилась от волнения и с интересом общалась с полковником.
А вот переход беседы к обсуждению политических событий и их оценке поставил перед Шумовским множество вопросов. В частности, Фризендорф, со свойственной ей эмоциональностью, с энтузиазмом поддержала Гитлера и проводимую им политику в отношении евреев, высказалась в духе поддержки «национального социализма» как противовесе мировому коммунизму и т. д.
Шумовский был озадачен. С одной стороны, такие взгляды кадрового сотрудника польской разведки были высказаны открыто и эмоционально, невзирая на должностное положение Шумовского, и свидетельствовали как минимум о действительно неблагополучном положении в резидентуре. С другой – такая откровенность в выражении симпатий к Гитлеру с профессиональной точки зрения заставила Шумовского усомниться в правильности изначальных подозрений в отношении Фризендорф. Если бы она действительно была агентом германской разведки, то вряд ли бы себе позволила столь явное выражение своих политических пристрастий в беседе с проверяющим из Центра.
Решение вопроса о целесообразности дальнейшей работы Софии Фризендорф зависло, когда Шумовскому стало известно, что на службу в разведку она пришла по протекции друга своего родного брата – подполковника Тадеуша Скиндера.
Одним из результативных агентов плацувки «Lecomte» считался некий «Болт», поддерживавший контакты с немецким антифашистом Хельмутом Клотцем и другим политэмигрантом из Германии, скрытым под псевдонимом «Майлз». От последнего польская разведка получала много информационных сообщений о развитии Вермахта, особенно по вопросам его обеспечения новыми образцами вооружения и технологии их изготовления[406].
Среди множества агентов, замыкавшихся в своей работе на указанные плацувки, нас будут интересовать две персоны. Первым был известный польский писатель и публицист Эдвард Лигоцкий. Второй имел рабочие псевдонимы «Франек» и «Джево», но друзья, партнеры по бизнесу и руководители из польской разведки знали его также как Владислава Цмелю. Польские источники считают его одним из самых успешных агентов 1930-х годов.
В «Обзоре внутренней и внешней политики Польши» за 1935 год, подготовленном советской внешней разведкой на основании информации ее парижских источников, читаем:
«…а) В начале с. г. (1935 г. – Авт.) в Париж приехал сын генерала Галлера, который через парижские связи отца (писатель Лигоцкий) пытался установить контакт с французским генеральным штабом…
б) Писатель Лигоцкий и молодой Галлер по поручению оппозиционного центра в Польше находятся в постоянных сношениях с разведывательным бюро французского штаба, который требует от них максимальной конспирации, т. к. от этого, как выразились в штабе, всецело зависит судьба установившихся отношений…»[407].
Писатель и публицист Эдвард Лигоцкий действительно, являясь противником режима Пилсудского, до определенного времени активно участвовал в политической конспиративной деятельности польской оппозиции. Но в польских архивах также содержатся сведения о его сотрудничестве со 2-м отделом Главного штаба.
В частности, из этих материалов следует, что ключевую роль в привлечении Лигоцкого к сотрудничеству с польской разведкой сыграл прибывший зимой 1936 года в Париж известный польский писатель, журналист и путешественник Януш Макарчик. Только немногие знали истинную цель его приезда во Францию. Как бывший польский дипломат и разведчик, он, среди прочих разведывательных задач, должен был принять участие в вербовке Лигоцкого, который позиционировал себя как противника Пилсудского и его преемников. Перед Макарчиком стояла конкретная задача – уговорить Лигоцкого вернуться в Варшаву для «консультаций».
Чем Макарчик привлек Лигоцкого, не известно, но последний был несколько позже завербован лично начальником 2-го отдела Главного штаба подполковником Стефаном Майером в известном варшавском ресторане «Адрия». Он стал высокооплачиваемым агентом «двуйки» с заданием освещения внутриполитической ситуации во Франции, а также изучения деятельности польской и украинской эмиграции, особенно в части ее контактов с СССР[408].
Польский исследователь Булгак считает, что Лигоцкий использовался польской разведкой как агент влияния и сыграл значительную роль в реализации ее замыслов по задержке «эрозии» польско-французского союза в условиях франко-советского сближения. Соответственно, в условиях парижских интриг он вполне мог использоваться 2-м отделом в распространении различного рода дезинформирующих сведений, в том числе о существовании «секретного договора»[409]. Правда, следует учесть, что возможное участие Лигоцкого в дезинформационных акциях может быть датировано периодом после зимы 1936 года (миссия Макарчика в Париже), а значит, сведения о существовании «секретного приложения», имевшие особую актуальность в 1934 году, не могли исходить от него.
Другой агент польской разведки, Владислав Цмеля, родился в 1897 году. В годы Первой мировой войны служил в польских легионах, а во время Первого Силезского восстания действовал в тылу германских формирований, выполняя разведывательные и диверсионные задания 2-го отдела Верховного командования Польши. В 1923 году Цмеля переехал в Париж, где сотрудничал с разными польскими и французскими изданиями в качестве журналиста. Позже он переквалифицировался в бизнесмена. На этом поприще зарекомендовал себя как успешный и предприимчивый торговец, причем одним из направлений его деятельности была торговля оружием, что в то неспокойное время предполагало наличие связей в узких, хорошо информированных чиновничьих, военных и дипломатических кругах[410].
В ходе упоминавшейся выше инспекции полковник Шумовский встречался с Цмелей и в своих воспоминаниях поделился неблагоприятными впечатлениями о личности агента. В частности, он обратил внимание на «нахальное» выражение лица Цмели, безапелляционность его суждений, некритичность в оценках и высказываниях. Агент также обвинял Фризендорф в сотрудничестве с германской разведкой, впрочем, серьезных доводов в пользу своего предположения не представил. Много говорил о своих заслугах, требовал прибавки к денежному вознаграждению, короче, произвел на проверяющего крайне отрицательное впечатление[411].
Но капитан Мечислав Курчевский, руководивший агентом, невзирая на его характер, использовал информационные и другие полезные для польской разведки возможности Владислава Цмели «на полную». Отдельная направленность работы последнего как агента затрагивала крайне болезненную для польского правительства сферу – подпольную деятельность польской оппозиции во Франции и в самой Польше.
Одним из источников Цмели в этих кругах являлся бывший бригадный генерал Войска Польского, а по совместительству… агент иностранного отдела ОГПУ (ГУГБ НКВД) СССР Михал Жимерский (Роль). Польские историки на основании официальных документов ПНР уже давно пришли к выводу о сотрудничестве Роля-Жимерского с органами советской разведки в 1930-е годы[412].
Из польских же источников, основанных на сохранившихся документах 2-го отдела Главного штаба и части личного архива самого Цмели, следует, что последний и Жимерский были не просто знакомыми, но и близкими друзьями.
Более того, Цмеля, готовя агентурные отчеты во 2-й отдел, прямо называл Жимерского своим агентом, причем агентом «идейным», то есть не берущим денежного вознаграждения за свою работу. Когда в начале 1950-х годов часть личного архива Цмели попала в распоряжение следственных органов ПНР, стало известно, что он как минимум с 1935 года начал целенаправленно разрабатывать связи Жимерского в оппозиционных Пилсудскому кругах, в том числе с использованием контроля за его перепиской и телефонными разговорами.