“Апокриф” составлен немцами. Есть такой доктор Дрегер в Берлине, большой спец по этому делу. Вот он с разрешения начальства пустил через третьих лиц этот отчет. В нем намекается на тайный сговор немецких и советских военных, чтобы провести французов и т. п. Чушь. Но есть и о Польше, но с ведома поляков, так что они не протестуют»[429].
В контексте политических событий того времени (примерно с середины 1934 года) запуск дезинформации в заинтересованные франко-английские круги о советском «военном заговоре» вполне отвечал интересам Германии. В условиях начавшегося франко-советского сближения в рамках переговоров о заключении Восточного пакта информация такого рода могла действительно оказать какое-то влияние на ход переговоров. Но «наша» операция Абвера, если она действительно проводилась, относилась к более раннему периоду. Это необходимо учитывать.
Если критически осмысливать содержание «немецкого» раздела Справки и исходить из предположения, что Абвер действительно проводил дезинформационную операцию только в отношении советского руководства, мы имеем:
а) цель операции – ослабление оборонного потенциала СССР путем актуализации противоречий в военных и политических кругах страны;
б) замысел операции – дискредитация высших военных руководителей, включая маршала Тухачевского, в глазах Сталина и Политбюро;
в) средство реализации – доведение до высших властей СССР дезинформации о существовании «военного заговора» и его участников во главе с генералом «Тургуевым-Турдеевым»;
г) дезинформационный канал с участием «цепочки»: Берг – Хайровский – Поссанер – ИНО ОГПУ – высшее политическое руководство СССР.
Теперь зададимся вопросом: насколько отвечала интересам Рейхсвера в 1932–1933 годах (до прихода нацистов к власти) такая операция в случае ее благоприятного завершения? Напомним, что Рейхсвер в то время не рассматривал Советский Союз в качестве своего потенциального противника, а видел его, скорее, как возможного союзника в будущей войне с Польшей. Следовательно, ослабление военного потенциала СССР в тот период не могло отвечать интересам Рейхсвера, по воззрениям последователей «школы генерала фон Секта», которые и составляли значительную часть тогдашнего германского генералитета.
Но это все общие проблемы. Нас же больше интересует вопрос, связанный с практическим функционированием «дезинформационного канала».
Мы уже говорили о том, что одним из важнейших условий успешного проведения операции является действующий и контролируемый канал доведения дезинформации. Понятие «контролируемый» в нашем случае означает, что при ее планировании инициаторы должны были быть полностью уверены в том, что сведения дойдут до адресата без искажения, не затерявшись в лабиринтах соответствующих ведомств.
В этой связи особое значение в благоприятном исходе операции должно было быть придано в «цепочке» двум ее элементам: Хайровскому и Поссанеру. Приступать к началу «классических» дезинформационных акций инициаторы могли только при непременном условии, что им доподлинно известно, что либо оба, либо один из них находятся в прямом контакте с советской разведывательной службой. Неважно, в каком качестве – агента-двойника или выявленного агента спецслужбы противника, используемого «втемную». Была ли у них такая уверенность? Вероятно, но опять же сомнительно.
Еще большие сомнения в пользу достоверности этой версии возникают, когда мы вспоминаем о том, что вся «конструкция» предполагаемого плана операции строилась на основании того «факта», что первоисточником сведений о «военной партии» был вовсе не Абвер в лице фон Берга, а советский военный представитель – Зюсь-Яковенко. Для нашего анализа это обстоятельство имеет решающее значение, так как «инициаторы» из Абвера, при живом и здоровом Яковенко, не могли «высосать из пальца» сведения, которые они могли приписать ему как первоисточнику. В этой связи мы также должны помнить «темную историю» с попыткой сокрытия Яковенко факта своих контактов с фон Бергом от московского Центра.
Примечательно, что авторы Справки вообще не анализировали роль Яковенко в операции Абвера, ограничиваясь только одним упоминанием о нем.
Кстати, дальнейшая судьба Зюсь-Яковенко в доступных источниках описывается неоднозначно. В частности, по информации исследователя проблематики репрессий в Красной армии О. Ф. Сувенирова, бывший военный атташе после ареста 7 июня 1937 года был осужден на 15 лет и умер в заключении 23 марта 1942 года. По воспоминаниям же эмигрантского деятеля и агента советских спецслужб И. В. Дорбы выходит, что их знакомство состоялось на пересыльном этапе перед самым окончанием войны, то есть как минимум через два с половиной года после «официальной» даты смерти Яковенко[430].
Правда, нужно оговориться, что воспоминания Дорбы не могут считаться достоверным источником по причине их противоречивости.
В связи с исследованием версии о якобы проводимой Абвером в начале 1930-х годов операции, очень показательным является приводимый в воспоминаниях Оскара Райле следующий эпизод. В частности, он пишет, что адмирал Канарис якобы отказал Гейдриху в его просьбе о предоставлении образцов почерков генералов Рейхсвера фон Секта и фон Хаммерштейна, а также специалиста по их подделке. Уже после московских процессов в одном из разговоров Гейдрих «похвастался» перед Канарисом своими успехами в доведении до Сталина сфабрикованных им материалов о сотрудничестве Тухачевского с германской разведкой. На что Канарис задал вопрос – «в чем смысл» задуманного, иными словами, в чем заключался замысел операции[431]?
Если принять версию Райле в изложении событий за достоверную, а оснований ей не верить у нас нет, то нам придется предположить, что Канарис действительно не был осведомлен о характере проводимой Гейдрихом операции. А если продолжить «логическую цепочку» дальше, то нам, в свою очередь, придется допустить, что Канарис, принимая в 1935 году «хозяйство» от своих предшественников, ничего от них не узнал и об аналогичной «операции Абвера». Отсюда следует, что она либо не проводилась, либо предшественники ее от Канариса скрыли. Последнее предположение вообще невероятно и невозможно.
При анализе таких хитросплетений агентурной деятельности противостоявших друг другу спецслужб важно всегда помнить, что их участники были обычными людьми, со всеми человеческими слабостями и достоинствами. Они могли вольно или невольно ошибаться, сомневаться, приукрашивать результаты своей работы, выдавать желаемое за действительное, подпадать под влияние агентуры и т. д. Все эти противоречия отражались в служебной документации в виде отчетов о встречах с источниками, обобщенных справках по результатам работы, служебных записках.
Например, авторы Справки, описывая противоречивые сведения о «главе военного заговора» генерале Тургуеве (Турдееве, Турганове и т. д.), заостряют внимание на том факте, что даже фамилия генерала доподлинно источнику не была известна и каждый раз на очередной встрече он ее «коверкал».
Из контекста документа резидентуры усматривается, что советские разведчики особо не «заморачивались» по поводу правильности написания фамилии и их больше интересовало фактическое служебное положение «генерала». Они могли предполагать, что при передаче сведений от Хайровского к Поссанеру было возможно некоторое искажение, от которого существо их не менялось. Кроме того, для «австрийских немцев» Хайровского и Поссанера фамилия русского «генерала» на слух воспринималась с трудом, и вполне объяснимо, что они могли путаться при ее произнесении.
Любому профессионалу-психологу или сотруднику агентурной разведки известно, что при передаче информации по цепочке, от человека к человеку, она вольно или невольно искажается. Тем более такое искажение возможно и объяснимо, когда разные люди одно и то же событие, в котором они принимали непосредственное участие, воспринимают и описывают по-разному.
Известен рассказ одного из преподавателей криминалистики, когда, описывая этот феномен в студенческой аудитории, он разыграл сценку с участием статистов. В помещение, где находилось несколько студентов-юристов, внезапно с шумом ворвалась группа посторонних, которые начали изображать потасовку между собой. Когда они быстро исчезли, студентам было дано задание описать внешность и особые приметы участников «потасовки». И вот тут-то выяснилось, что показания «свидетелей» резко различаются. Они не смогли даже назвать точное число участников розыгрыша.
Советские разведчики на практике знали эти особенности человеческого восприятия. Они также знали, что память и внимание человека избирательны, как противоречивы оценки тех или иных событий или сведений. То, чему агенты могли не придавать особого значения, для разведчиков было важно, и наоборот, агент мог считать, что сведения, которыми он обладает, ценны, а для разведчика интереса абсолютно не представляют. Поэтому Шнеерсон вновь и вновь возвращался к вопросу о «генерале Тургуеве» и требовал от Поссанера подробностей и малейших деталей по существу информации.
Авторы Справки пишут: «Все эти и другие сведения о “военной партии”, о будущем “русском правительстве”, о советских военачальниках, поступавшие в ОГПУ-НКВД от своей агентуры в Германии, длительное время не только не находили какой-либо реализации, но и вызывали сомнения у многих работников иностранного отдела ОГПУ».
Что подразумевалось авторами Справки под «реализацией», нам трудно судить. Если исходить от общепринятого положения, что такая важная, государственного значения информация реализуется только в виде информирования руководства страны, то нам известно, что Сталин с содержанием материалов Хайровского – Поссанера в 1932–1933 годах был ознакомлен[432]. И мы также знаем, что органы безопасности СССР не ограничились проверкой-перепроверкой указанных материалов в Германии и Франции. В оперативную разработку военной контрразведки по новому месту службы в Ленинградском военном округе попал бывший военный атташе Зюсь-Яковенко, о результатах которой нам ничего не известно