промысел как ‘замысел’, ‘провидение’ → промысел как ‘забота’, ‘попечение’ (первоначально ‘забота Бога о человеке’, затем ‘забота человека о себе и своих ближних’) → промысел как ‘дело, являющееся источником пропитания’ (т. е. процесс, при помощи которого человек обеспечивает себя и своих ближних).
Следует отметить, что количество зафиксированных употреблений слова промысел в значении ‘источник пропитания’ заметно увеличивается в XVIII веке. По всей вероятности, это связано с двумя моментами. С одной стороны, в результате активного законотворчества и общей бюрократизации государственной жизни увеличивается количество документов, посвященных различным сторонам хозяйственной жизни. С другой – материальная сторона человеческого существования теперь куда больше интересует авторов текстов.
В значении ‘дело, приносящее доход’ слово промысел встречается не только в связи с занятием ремеслом и торговлей. Например, промыслом может называться деятельность управляющего, получающего процент с господского оброка:
Сие для меня столько показалось чудно, что я не оставил разведать о промысле господина управителя, чем он достает деньги и не можно ли того перенять, однакож промысел оказался для меня непереимчивой. Сия госпожа, сказали мне, имеет около трех тысяч душ, он всеми ими управляет, и сверх господскаго оброку имеет и свой с каждой же души (1769) [Поденьщина: 23].
Промысел в значении ‘дело, приносящее доход’ встречается и в первой половине XIX века:
Не редко теряются превосходныя способности небрежением о воспитании, многие также ограничиваются навыками в промысле, или в механических работах, довольствуясь тем одним, что посредством оных могут снискать хлеб насущный (1800) [Панкевич 1800: 67];
Все, что в Париже вкус голодный, / Полезный промысел избрав, / Изобретает для забав… / Все украшало кабинет / Философа в осьмнадцать лет (1824) [Пушкин VI: 14].
Из приведенных выше примеров отчетливо видно, что всякий промысел должен приводить к некоторому материальному результату (приносить доход). Если этого результата нет (или речь о нем не идет), используются другие слова, такие, как дело, ремесло, занятие и т. д. Это хорошо видно на примере литературных текстов. Наиболее ярко эту закономерность мы можем наблюдать в тех текстах, где слово промысел характеризует деятельность не человека, а животного. В подобных случаях авторы, как правило, специально сообщают читателю о том, какую материальную выгоду персонаж получает в результате этой деятельности. В. К. Тредиаковский пишет о промысле пчел, а Сумароков – о промысле лисицы. Характерно, что результатом промысла является добыча, некоторый материальный результат труда:
Летит пчела в пределы Флоры // Да тамо слезы ссет Авроры; // Росистый съемля мед с цветков, // Во внутренность включает жалом, // В количестве, по силе, малом; // О промысл пчельных хоботков (1756) [Тредиаковский 1963: 360].
Терновый куст, // Как ягодой, так шильем густ // И колется. Лиса ярится, // Что промысел ея без добычи варится (1787) [Сумароков 1957: 209].
Поскольку средства к существованию можно получать разными путями, слово промысел может употребляться и в негативном контексте.
Как известно, в России отношение к человеку, работающему на себя, а не на общество, было не особенно одобрительным. Характерно, что слова мещанин, бюргер, делец (означающие, выражаясь современным языком, людей, принадлежащих к среднему классу и имеющих свое приносящее доход дело) приобрели резко негативную окраску. Этим объясняется и тот факт, что слово промысел (деятельность, направленная на получение дохода) в русском языке имеет как позитивную, так и негативную окраску, в то время как труд (просто деятельность, трата физической или интеллектуальной энергии) – всегда положительную.
Слово промысел может обозначать не только честный труд на себя, но и безнравственное, хотя и прибыльное занятие. Это значение фиксируется, например, в собрании пословиц Даля: Слава вору по промыслу[109]; Ох-охонюшки, хорошо жить Афонюшке; одним Фонюшка нехорош: промысел его негож[110].Характерный диалог находим в комедии М. Попова «Немой» (премьера состоялась в 1766 году). Трофим – типичный для драматургии XVIII века слуга-плут – называет свою деятельность промыслом, что вызывает протест его возлюбленной:
Марина. Видишь, иногда одно слово все дело вершит. Слушай, я тебя также люблю: и хотя бешусь, сказав тебе это, да уже дело сделано; с таким только уговором, чтоб ты отстал от своих бездельств, и постарался ухватиться за хорошее рукомесло.
Трофим. Друг мой (…) Небо одну хитрость оставило мне в удел: всяк обязан по совести промышляти своими талантами; а у меня другаго промысла нет.
Марина. Так ты бездельство называешь промыслом? Трофим. Конечно так; и притом утверждаю, что оно ныне больше всего в употреблении [Попов II: 64].
Мы видим, что Марина противопоставляет промыслу своего возлюбленного ручной труд – рукомесло, хотя Трофим вполне корректно называет деятельность, приносящую ему доход, промыслом.
Часто, когда промысел противопоставляется какой-либо другой деятельности (например, ремеслу, искусству и т. п.), именно слово промысел используется с негативным оттенком: Не у ремесла вор, так у промысла [Даль 1957: 167]. Впрочем, и в пределах одного фрагмента текста слово промысел может использоваться как для обозначения достойного занятия, так и недостойного. Так, например, Михаил Панкевич использует это слово и в тех случаях, когда говорит о занятиях, отвлекающих человека от полезного труда, и говоря о полезной деятельности:
Сколько таковые прибегающие к ничтожным промыслам для своего пропитания, заслуживают по справедливости, чтоб их презирать, лишать всеобщей доверенности, и всеконечно уничтожать в обществе их существование, столько напротив полезныя состояния {…} достойны всеобщаго внимания и попечений о том, чтоб все, соразмерно пользе трудов, усердию и способности к ним {…} привлекательными поощрениями подкрепляемы были в привязанности и любви к каждому состоянию {…} чтоб каждый, прилепляясь к избранному предмету, уважал и протчия состояния и честные промыслы (1800) [Панкевич 1800: 90].
О том, что слово промысел означает труд на собственное благо, причем не только честный, но и преступный, свидетельствуют многочисленные контексты, в которых промыслом названа деятельность преступников, воров, нищих и проституток:
Я выгнана была без всякаго награждения, и принуждена продолжать сей проклятый промысел, который вам господам мущинам толь приятным кажется, и который для нас ничто иное, как самая пропасть бедности. Я пошла промышлять в Венецию (1769) [Вольтер 1769: 114–115].
Аналогичное словоупотребление обнаруживаем и в пушкинских «Братьях разбойниках»: Из подземелия мы в лес // Идем на промысел опасный [Пушкин IV: 66]. При этом противопоставление промысла и ручного труда сохраняется:
В языке XVII–XVIII вв. промыслом называли те виды деятельности, где человек работал на себя, а не на другого человека или государство. Этот вид труда не предполагал платы или жалования со стороны работодателя, поэтому промысел мы можем считать независимым, или свободным, трудом. Таким образом, для анализа слов, называющих трудовую деятельность (служба, промысел, работа), определяющей является оппозиция свобода / несвобода, по которой промысел противопоставляется службе, а служба объединяется с работой. Отсюда, например, понятно, почему промыслом называли торговлю, в результате которой обогащался сам человек. Для характеристики деятельности интенданта, закупавшего продовольствие для солдат, использовался глагол служить, а по отношению к купцу, даже действовавшему по указу царя, а не по собственной воле – глагол промышлять: По государеву указу велено посылать в Астрахань для торговаго икряного промыслу … торговых людей (1626) [111].
Здесь следует сделать одну существенную оговорку. Разные эпохи относятся к идее свободы по-разному. Если человек XXI века фетишизирует свободу, а значит, наделяет этот смысловой компонент исключительно позитивной семантикой, то вопрос о том, что значила свобода для человека XVIII века, нуждается в специальном исследовании, предпринимать которое мы здесь не можем. На наш взгляд, по крайней мере, до начала XX века социально престижной была не свобода, а место в социальной иерархии, юридически закрепленное «Табелью о рангах». При этом относительная независимость от государства, означавшая выключенность из этой системы, не считалась благом. Даже такая уникальная для Российской империи льгота, как свобода вероисповедания (правда, при условии увеличения в два раза размеров налога), не воспринималась как преимущество [112]. Купцы-старообрядцы составляли пусть и влиятельные, но маргинальные сообщества, говорить о престижности которых не приходится. Таким образом, для XVIII века мы можем говорить, что именно государство здесь является носителем престижной культуры. Если начиная со второй половины XIX века актуальным станет противопоставление интересов общества интересам государства, то в XVIII мы видим абсолютное господство государства.
Для нормального функционирования государство нуждалось в деньгах (которые оно получало от своих граждан в форме налогов) и физическом участии в общественной жизни (для XVII века – это почти исключительно военная служба). Соответственно население страны делилось на служилых людей, составлявших войско, и тяглых – то есть несущих податное тягло, доставляющих в казну деньги. Причем общественное устройство не предусматривало возможности выбора занятия по собственному усмотрению. Служилый человек всю жизнь нес военную или приказную службу, не имея возможности выбирать место жительства и характер своей деятельности. Источником существования для служилых людей были поместья, то есть наделы государственных земель, предоставляемые им в пользование вместе с населяющими эти территории крестьянами.