Однако в конце 70-х гг. Сустель принял решение посвятить себя научным исследованиям и постепенно оставил политику. Он выпустил несколько монографий, посвященных антропологии, цивилизации майя, истории ацтеков[1653]. Сустель вел плодотворную преподавательскую деятельность в Высшей практической школе в Париже и в Лионском университете. Он совершил поездку по странам Латинской Америки, посетив Мексику, Аргентину, Парагвай и Бразилию. Итогом его многолетних научных изысканий стали не только 12 книг – исследований по истории древних индейских цивилизаций, но и избрание в 1983 г. в члены Французской академии. На головке эфеса своей шпаги – атрибута академического звания – Сустель попросил выгравировать орла, попиравшего змею, и серп луны, олицетворявшие Мексику и Алжир[1654], две главные страны его жизни, закончившейся 6 августа 1990 г.
Наумова Н. Н., Байдаков И. МФранцузский сенат о возможности выхода Великобритании из Европейского Союза в 2015–2016 гг.[1655]
В середине 10-х гг. вопрос о сохранении членства Великобритании в общеевропейском доме стал предметом оживленной политической полемики во Франции. Но не столько в стенах Национального собрания, где дискуссии по нему не носили системного характера, сколько среди членов Сената, выступавшего в качестве рупора «парламентской демократии» Пятой республики.
На сентябрьских выборах в Сенат 2014 г. – на второй год президентства социалиста Франсуа Олланда (2012–2017) – победили правоцентристы, основными представителями которых были члены Союза за народное движение (в мае 2015 г. он был преобразован в политическое объединение «Республиканцы») и Союза демократов и независимых (образован как партия в сентябре 2012 г. на базе одноименной парламентской группы). Вместе они получили в Сенате 190 мест из 348. Правящая президентская Социалистическая партия со своими союзниками имела 156 мест; два места впервые достались крайне правому объединению Национальный фронт. 1 октября 2014 г. председателем Сената был избран «республиканец» консервативных взглядов Ж. Ларше, ранее – в 2008–2011-х гг. – уже занимавший эту должность.
Именно в Сенате готовились и обсуждались [20, 35] три информационно-аналитические доклада, составленные Комитетом по европейским делам (16 апреля 2015 [27] и 28 января 2016 [34]) и Комитетом по финансам (1 июня 2016 [29]). Эти документы сыграли важную роль в формировании французского общественного мнения о целесообразности и перспективах британского членства в ЕС.
Следует отметить, что президент Олланд последовательно придерживался твердой линии на углубление европейской интеграции вплоть до федерализации, выделяя особую ответственность Франции в вопросах евростроительства и требуя проведения европейских реформ большей социальной направленности [23]. Он был убежден, что между участниками ЕС существует лишь «несогласованность» в деталях дальнейшего интеграционного движения и предполагал возможный «политический торг» Великобритании о своем «особом режиме». По его словам, «Франция желает, чтобы Великобритания осталась в ЕС. Мы думаем, что это в интересах Европы и Великобритании – оставаться вместе, но желание [британского – авт.] народа нужно уважать» [Цит. по: 14].
Французские СМИ в первой половине 10-х гг. редко публиковали специальные аналитические статьи о «неспокойном» членстве Великобритании в ЕС, хотя отмечали особые позиции британских политиков, нарастание в стране евроскептицизма и зачастую резкие, в связи с этими обстоятельствами, оценки европейских лидеров британских предложений реформировать основы Евростроительства.
Публично объявленный первым коалиционным правительством консерватора Дэвида Кэмерона (2010–2015) поворот Великобритании к решительному изменению ее положения в Евросоюзе в начале 2013 г. явился логичным продолжением предыдущих требований британского руководства в духе сохранения и расширения прав страны на национальную идентичность.
Еще в речи в Брюгге 28 сентября 1988 г. премьер-министр М. Тэтчер открыто продемонстрировала неприятие политики, согласованно проводимой президентом Франции Ф. Миттераном, канцлером Германии Г. Колем и президентом Еврокомиссии Ж. Делором с целью углубления евроинтеграции: англичане «не для того согласились убрать свои национальные границы, чтобы увидеть создание этих же границ на европейском уровне, при том, что европейское супергосударство командует из Брюсселя» [36]. (Тэтчер, безусловно, никоем образом не имела в виду административные границы государства. Она говорила в широком переносном смысле о цивилизационных границах, а в узком – об экономических границах.)
В годы мирового финансово-экономического кризиса середины 70-х – начала 80-х гг. британское руководство боролось за сокращение взносов страны в бюджет Сообщества и пересмотр сельскохозяйственных цен, из-за которых страна несла большие финансовые убытки (т. к. британское сельское хозяйство более, чем у континентальных стран, было зависимо от государственных дотаций, сокращения которых требовал ЕС) [См. подр.: 7, с. 289].
Великобритания с 1978 г. активно противодействовала проекту создания Европейской валютной системы, а затем и европейской валюты. В сентябре 1992 г. кабинет консерватора Дж. Мейджора в момент падения фунта стерлингов вывел страну из Европейского механизма валютных курсов, лежавшего в основе создания евро. Когда же в конце XX в. Экономический и валютный союз начал функционировать, правительство Т. Блэра наотрез отказалось включать страну в еврозону, не согласившись с передачей новой части своего суверенитета наднациональным структурам.
Британские политики успешно противодействовали в ходе подписания Маастрихтского договора 1992 г. давлению франко-германского тандема по принятию единой европейской социальной политики и противились формированию общего чувства гражданской принадлежности к ЕС. В итоге участники диалога оставили вопрос о конечной цели Евросоюза фактически неурегулированным, несмотря на уступку Франции и ФРГ сторонникам конфедеративной модели объединения (Великобритании, Дании, Ирландии и Португалии): формулировка «союз с тенденцией к федерации», содержавшаяся в первоначальном проекте, была заменена на более аморфное выражение «все более тесный союз европейских народов» [10, с. 89].
В октябре 1994 г. премьер-министр Дж. Мейджор, выступая в Лейдене [См.: 30], выдвинул британскую концепцию интеграции Европы (вскоре получившую название «à la carte» – «предпочти и выбери»), основанную на свободе государств в избрании сфер и скорости интеграции, а также возможности выборочного соблюдения требований руководящих, чаще всего наднациональных, организаций Евросоюза.
На саммите Европейского совета в Ницце (2000) британцы не допустили создания на базе структур ЕС «европейского ярда безопасности», сведя на нет намерения президента Жака Ширака создать «Европу-державу» («Europe-puissance»).
Наконец, в декабре 2011 г. британская сторона наложила вето на договор, регулирующий общеевропейские финансовые правила на основе наднациональных органов банковского регулирования и контроля, т. к. это потенциально угрожало интересам лондонского Сити как мирового финансового центра, замкнувшего на себя значительные объемы финансовых сделок в ЕС. («На Лондон – писало Агентство Bloomberg, – приходится около 86 % валютных свопов, деноминированных в евро… почти половина ежедневных валютных торгов в евро и около 75 % оборота производных процентных ставок, выраженных в евро» [См.: 28]).
При Кэмероне наблюдался фактический возврат к приоритетам внешней политики, сформулированным еще У. Черчиллем вскоре после окончания Второй мировой войны (1948) [См. подр.: 3], который говорил о том, что Великобритания должна активно использовать свое уникальное положение «единственной страны, играющей важную роль в каждой из трех орбит» [Цит. по: 22] – атлантической (все ведущие англо-саксонские государства), Содружества наций (взаимоотношения с бывшими колониями) и европейской. На европейском треке выдающийся британский политик прошлого отводил своей стране роль «друга и покровителя» будущего европейского объединения, объясняя это тем, что существуют, конечно, «общие интересы, но мы не хотим растворяться в [Европе – авт.] и потерять свое лицо» [19]. Следует отметить, что эта концепция, определяющая цели продвижения британских интересов во всех регионах мира для обеспечения всеобъемлющего влияния, была официально представлена правительством консерваторов под названием «Глобальная Британия» лишь в ноябре 2017 г. [См.: 25].
Как и его далекий предшественник, Кэмерон, будучи (по его собственному определению) «практичным и разумным» евроскептиком [26], стремился укрепить британские позиции в новом глобализированном мире и заставить услышать в европейском многоголосье мнение британской стороны, не согласной с дальнейшей федерализацией Евросоюза и с созданием в будущем Еврогосударства, где растворятся нации. Премьер-министр был нацелен на сохранение особого статуса Великобритании в ЕС и построение Евросоюза на базисе, гарантировавшем недопущение его «скольжения» в наднациональную общность. По мнению отечественного политолога С.А. Шеина, с конца 2011 г. в действиях британского руководства «наблюдалось возвращение “торийского евроскептицизма” в его агрессивной форме» [15].
Точкой отсчета публично объявленного Великобританией поворота к подобной постановке вопроса стала «Европейская речь» Кэмерона 23 января 2013 г. [Текст речи см.: 21]. В ней излагались британское понимание «основных вызовов», стоящих перед ЕС, и «видение нового Евросоюза XXI в. …для всего ЕС, а не только для Британии», базирующееся на новом основополагающем Договоре. Эти предложения – в случае отказа от них – Кэмерон подкрепил угрозой проведения общенационального референдума о членстве Великобритании в ЕС, предупредив европейцев: «Если мы оставим Евросоюз, то это станет билетом в один конец».