Таким образом, нейтралитет «Аванти» в начале мировой войны отнюдь не был «абсолютным»: он был по преимуществу антиавстрийским.
Политику такого «нейтралитета» Муссолини — сначала исподволь, а потом все более и более открыто — проповедовал на страницах «Аванти» вплоть до изгнания его с поста редактора в октябре 1914 г. Эта политика в сущности ничем не отличалась от политики социалистов-реформистов и других так называемых демократических партий. Она прямо вела в лагерь империалистов. Не пройдет и трех месяцев, и Муссолини открыто дезертирует в этот лагерь.
Провозглашение нейтралитета было с одобрением принято и буржуазными политическими партиями Италии — за исключением лишь националистов и близко примыкающих к ним правых либералов. Большинство буржуазных газет приветствовало решение правительства. Все газеты в один голос повторяли, что для Италии «единственной, абсолютной, непреклонной нормой поведения должна быть защита ее собственных интересов», что при нынешнем положении дел нейтралитет «полностью соответствует ее интересам» и является вполне законным.
В то же время наиболее влиятельные и распространенные итальянские буржуазные газеты спешили подчеркнуть, что нейтралитет вовсе не означает, что Италия намерена оставаться в стороне от событий на все время войны.
Как и следовало ожидать, в правящих кругах Италии нашлись некоторые группы и отдельные политические деятели, которые были недовольны решением о нейтралитете, расценивали его ошибочным и опасным.
Большинство противников нейтралитета исходило в своей критике решения правительства из убеждения, что Германия и Австрия сильнее своих противников, что они, следовательно, выиграют войну и после непременно покарают Италию за ее вероломный поступок. Таких обожателей Германии, испытывающих перед нею преклонение, смешанное со страхом, веривших в ее экономическое, военное и культурное превосходство над ее соперниками, убежденных в ее окончательной победе, было немало среди итальянской аристократии, армейского офицерства и высокопоставленной интеллигенции. В этих кругах считали, что правящее большинство «поставило не на ту лошадь», что оно совершило грубый просчет, покинув своих могущественных союзников.
Но многие из тех, которые вначале осуждали решение о нейтралитете, очень скоро изменят свое мнение.
Начало переговоров между Италией и Антантой (август 1914 г.)
В начавшейся мировой войне итальянские империалисты увидели самый подходящий случай для осуществления своих давно вынашиваемых захватнических замыслов и решили во что бы то ни стало не упустить его.
Притязания итальянского империализма были огромны. Они простирались на территории в Адриатике и на Балканах, в Средиземном море и в Малой Азии, в Африке и на Аравийском полуострове. Но возможности для осуществления этих притязаний у него были весьма ограничены. Правители Италии с большой досадой сознавали это несоответствие.
Но, сознавая свою слабость, итальянские империалисты отнюдь не собирались отказываться от своих агрессивных целей. Они надеялись, что вооруженная схватка между двумя коалициями сильнейших держав позволит им добиться «с малыми усилиями больших результатов», как однажды выразился один из ведущих политических деятелей Италии.
С целью оправдать свою двойную игру, закончившуюся открытым переходом Италии из одного империалистического блока в другой, итальянские политики придумали пресловутый принцип «священного эгоизма», который вместе с тем выражал притязания итальянского империализма на участие и на долю в начавшемся переделе мира. Этот «священный эгоизм» итальянских империалистов и был высшим руководящим принципом их политики.
Ни за что не желая допустить, чтобы будущий мир был заключен без ее участия, империалистическая Италия проявляла особую заботу о том, чтобы вовремя выбрать и не пропустить наиболее благоприятный момент для активного вмешательства в войну. Уже в первые дни войны итальянские дипломаты заговорили о возможности и условиях перехода Италии на сторону Антанты.
4 августа итальянский посол в России маркиз Карлотти изложил условия, на которых Италия решилась бы примкнуть к России и Франции, а именно: сверх получения Трентино, она желала бы обеспечить себе преобладающее положение в Адриатическом море и с этой целью хотела бы получить Валону.
Правительства Антанты приняли эти требования Италии и сверх того, по совету англичан, предложили ей Триест.
Но в то время как итальянское правительство собиралось вплотную повести переговоры о переходе в лагерь Антанты, ее военное положение серьезно ухудшилось. Германские войска, преодолев сопротивление бельгийцев, вступили на территорию Франции. Ход военных событий на Западном фронте показал итальянским политикам, что на скорую победу Антанты рассчитывать не следует и что поспешно связывать свою судьбу с нею и окончательно порывать с центральными державами еще очень опасно. Поэтому они решили не рисковать и не давать пока дальнейшего хода начавшимся переговорам, не прекращая, однако, их полностью.
Военные успехи немцев в Бельгии и во Франции в первый месяц войны производили в правящих верхах Италии угнетающее впечатление. Под их воздействием затаенная боязнь перед возможностью австро-германской мести перерастала в панический страх. Министр иностранных дел Сан Джульяно был настолько подавлен немецкими победами, что считал крайне рискованным делом даже обычные встречи с антантовскими послами.
В этих условиях итальянские правители отложили на время переговоры с Антантой, но отнюдь не прекратили их полностью. В Риме не оставляли мысли со временем, как только позволят обстоятельства, продолжить эти переговоры.
Интервенционисты и нейтралисты
В начале сентября положение на фронтах резко изменилось в пользу Антанты. Русские войска, одержав крупные победы в Галиции и Буковине, теснили австрийцев к Карпатам. Французская армия в сражении на Марне остановила движение немцев к Парижу и вынудила их к отступлению.
В Италии военные успехи России и Франции произвели немалое впечатление на общественное мнение и оказали большое влияние на политику правящих кругов. Эти успехи, подорвав немецкий военный престиж, поколебали уверенность в победе германо-австрийского блока, которую имели в начале войны и многие итальянцы, и, наоборот, усилили вероятность окончательной победы Тройственного согласия.
Под влиянием французского успеха на Марне и особенно русских побед в Галиции среди господствующих классов Италии развертывается движение против нейтралитета, за вмешательство в войну на стороне Антанты. Начиная со второй недели сентября с проповедью отказа от нейтралитета в пользу Антанты открыто выступают уже целые политические партии.
В сентябре каждая политическая партия спешила высказать свое мнение по вопросам внешней политики и дать свои рекомендации относительно позиции, которую Италии надлежало занять перед лицом войны. При этом буржуазные партии и отдельные деятели бесцеремонно сменяли свои вехи: вчерашние сторонники нейтралитета становились ярыми интервенционистами; а те, которые еще недавно призывали к выполнению союзнического долга, теперь готовы были — за исключением националистов — довольствоваться нейтралитетом.
Особенно крутой поворот сделали националисты — из проповедников войны на стороне союзников они буквально в несколько дней превратились в самых крикливых агитаторов за войну против союзников. Партия националистов становится во главе интервенционистского лагеря.
За войну против Австро-Венгрии агитировали и социалисты-реформисты во главе с Биссолати. и Бономи. Недаром В. И. Ленин называл партию Биссолати «вполне социал-империалистической».
Против нейтралитета высказались и различные мелкобуржуазные партии и группировки — республиканцы, радикалы, масоны.
Внешне более сдержанно реагировали на последние события различные группы либералов. Но некоторые их лидеры, правда не публично, склонялись в пользу политики вмешательства. Соннино, например, считал теперь «возможным» выступление против Австрии. (Но не против Германии.)
За активное вмешательство в войну на стороне Антанты выступили в сентябре и многие влиятельные органы буржуазной печати. Наиболее последовательно и энергично вела кампанию за выход из нейтралитета миланская газета «Коррьере делла сера», обслуживающая самые влиятельные и активные монополистические группы Северной Италии.
Воинственные призывы империалистических групп и их прислужников находились в разительном противоречии с волей и чувствами итальянского народа. Не нужно считать националистов и дипломатов представителями итальянского народа, предупреждал своих читателей один русский журналист: «Одно дело — народ, другое — накипь на народе».
Народ Италии был глубоко возмущен и в то же время встревожен поднятой империалистическими группами кампанией за вмешательство в войну. В своем подавляющем большинстве он оставался непримиримо враждебным всякой мысли об участии в империалистической войне и решительно выступал за сохранение строгого нейтралитета.
За нейтралитет стояли католические массы страны и прежде всего крестьянство. Причем, в то время как нейтралитет католических верхов носил проавстро-германский или примирительный по отношению к интервенционистам характер, нейтралитет многих рядовых католиков носил ярко выраженный антимилитаристский и пацифистский характер, что сближало их с социалистами.
По различным причинам политику нейтралитета защищали и некоторые группы итальянской буржуазии.
Но как всегда, самым решительным и последовательным борцом против опасности вовлечения страны в войну был пролетариат — авангард антиимпериалистических сил итальянского народа. Рабочий класс Италии быстро и бурно реагировал на начатую интервенционистами пропаганду за вступление в войну и развернул активную борьбу против опасной для нации авантюристической политики агрессивных клик. Стремление пролетариата и всех трудящихся Италии к сохранению мира было решающим фактором, определявшим антивоенную линию социалистической партии и других организаций трудящихся.