В сдавшемся городе русские взяли богатую добычу. Так, согласно Лебедевской летописи, «пушек взяли болших и менших пятсот пятдесят две пушки» (Реннер называет еще большее число — 700 stucke geschutte klein und gross, а рижский хронист сообщает, что помимо нескольких slange и kartowe, русские захватили 120 nye gegaten valkeneten и множество другого gegaten und gesmedet schutte), не считая всякого рода «животов». Б. Рюссов (конечно, несколько преувеличивая ради красного словца) писал, что «невозможно описать, сколько сокровищ взял московит в этом городе деньгами, серебром и золотом, и всякими драгоценностями и уборами от епископа, каноников, дворян и бюргеров. От одного лишь дворянина, по имени Фабиана Тизенгузена, московит взял более 80 000 талеров чистыми деньгами»[176]. Ради таких трофеев стоило постараться!
Падение Дерпта для Ливонской конфедерации стало ударом еще более сильным, нежели падение Нарвы, и до основания потрясло ее здание. По существу, вся восточная Ливония оказалась во власти Ивана Грозного. Замки и городки падали к ногам русского царя и его воевод подобно переспевшим грушам — участник тех событий, князь А.М. Курбский, писал позднее, что царские воеводы «того лета взяхом градов немецких с месты близу двадесяти числом; и пребыхом в тои земле аж до самого первозимия, и возвратихомся к царю нашему со великою и светлою победою, бо и по взятью града, где и сопротивляшеся немецкое войско к нам, везде поражаху их от нас посланными на ротмистры…»[177]. Неизвестный русский летописец, основываясь на воеводских «отписках» с полей сражений, был более точен — по его словам, летом 1558 г. «городов немецких государевы воеводы взяли в 66-м году дватцать городов, и с волостьми и с селы…», а псковский книжник говорил о 23 взятых городках[178]. Орденские и епископские чиновники и должностные лица в панике бежали, покидая их и не пытаясь организовать оборону. Местные же жители «били челом» царским воеводам, чтобы они от царского имени «их пожаловали, не велели воевати», и «князь Петр (Шуйский, командовавший царскими полками в этом походе. — В. П.) с товарищи послал головы з детми боярскими, и головы городки все позасели и черных людей х правде привели»[179].
Если бы Иван Грозный хотел действительно покорить всю Ливонию, то лучшего момента, чем в конце лета — начале осени 1558 г., у него не было! Обветшавшее здание конфедерации, разъедаемое противоречиями, грозило вот-вот обрушиться. Как писал Г.В. Форстен, «между дворянством и орденом возникли препирательства; орденские чиновники обвиняли дворянство в безучастии к несчастной судьбе Ливонии, дворяне ставили в вину ордену, что он не доставлял достаточного числа ландскнехтов. Бюргеры думали лишь о своих городских привилегиях»[180], ну а крайними, как это обычно бывает, оказались ливонские «мужики», крестьяне, брошенные фактически на произвол судьбы. Фюрстенберг, не сумевший организовать отпор русскому вторжению, стремительно терял остатки и без того небольшого авторитета и влияния, и в этих условиях подняла голову «партия» Сигизмундовых симпатизантов, сумевшая добиться избрания на пост магистрова коадъютора феллинского комтура Г. Кеттлера, сторонника ориентации на Польшу. Но пока ливонцы судили-рядили о том, что делать дальше, разброд и шатания в стране продолжали нарастать. Мелкие отряды русских и татарских всадников, рассыпавшись «войной» по Восточной и Северной Ливонии, сеяли хаос и анархию, добираясь до самых окраин Ревеля. Но их действия оставались булавочными уколами, не имевшими тех последствий, как действия ратей Шуйского или Басманова. Кто знает, что было бы, если бы под Ревель явился бы сам псковский наместник со всем своим многотысячным воинством и немалым нарядом, а не несколько десятков всадников? И как бы тогда отреагировали ревельские ратманы на июльские и августовские предложения воеводы принять подданство московского государя?
Но этого не случилось. Кампания была на излете, войско устало, многие ратники не выходили из походов и боев с зимы 1557/58 г. и нуждались в отдыхе, «запас себе пасти и лошадей кормить», готовясь к новой кампании. Да и боеспособность войска оставляла желать лучшего — взятые в сбою «животы» сковывали его подвижность, да и сами русские полки существенно поредели, и не столько от потерь убитыми, ранеными, заболевшими и пленными, сколько от отъехавших по домам по разным причинам детей боярских и их людей. Оставляя немногочисленные гарнизоны во взятых городах и замках, царские рати потянулись на зимние квартиры.
И под самый занавес летней кампании 1558 г. случилось еще одно важное событие, имевшее далеко идущие последствия — в русско-ливонский конфликт вмешалась Дания. Ее король Кристиан III решил поучаствовать в разделе ливонского наследства и заявил о своих претензиях на Северо-Западную Ливонию с Ревелем и владения эзельского епископа. В августе 1558 г. датские послы прибыли в Дерпт, где задержались на некоторое время, ожидая «опасной грамоты» для продолжения путешествия в Москву. Круг участников конфликта начал расширяться.
4. Рингенское «сидение». Осенний контрудар магистра
Пока русские праздновали победу, делили добычу и, оставляя немногочисленные гарнизоны во взятых городах и замках[181], уходили на зимние квартиры, «запас себе пасти и лошадей кормить», готовясь к новой кампании, ливонцы вынашивали планы мести. Подготовку к контрнаступлению магистр ордена В. фон Фюрстенберг, его заместитель коадъютор Г. Кеттлер (престарелый магистр в ходе зимнего 1558 г. набега русских и последовавшего за ним летнего наступления царской рати в Восточной и Северо-Восточной Ливонии вел себя пассивно, поэтому Кеттлер взял в свои руки руководство орденскими войсками), рижский архиепископ Вильгельм и рижский кафедральный пробст Ф. фон Фелькерзам (фактический командующий войсками Рижского архиепископства)[182] начали еще летом 1558 г. Так, 30 августа 1558 г. некий Маттиас Фриснер писал герцогу Финляндии Иоганну (будущему королю Швеции Юхану III), что в Риге находится 500 немецких рейтар, и из надежных источников известно, что через Пруссию и Польшу в Ригу следуют еще около 2 тыс. рейтар. 6 тыс. «добрых» кнехтов, продолжил Фриснер, наняты магистром ордена при посредничестве Генриха II, герцога Брауншвейг-Люнебургского и ждут попутного ветра, чтобы морем отправиться к Ливонию и прибыть к магистру в Венден, из ганзейских городов в Ливонию доставлялись свинец и порох[183]. Поближе к линии противостояния свозились провиант, фураж и прочие припасы, необходимые для ведения войны. Так, 9 августа 1558 г. рижский архиепископ Вильгельм из Кокенгаузена отправил в Ригу, адресуясь бургомистру и ратманам, просьбу прислать ему три «бочки» (thonnen) пороха и два «корабельных фунта» (schippunt) свинца[184].
Кстати, о размерах войска, находившегося в распоряжении Кеттлера. Относительно его численности ливонские источники расходятся в оценках. Упоминавшийся выше Маттиас Фриснер писал герцогу Иоанну 19 октября, что под началом коадъютора находится 2 тыс. конницы, 7 тыс. кнехтов и 10 тыс. baueren (крестьянское ополчение — ?)[185]. Из Ревеля тамошние ратманы сообщали в Або 23 октября, что у Кеттлера 4 тыс. конницы и 15 fendtlein (феннлейнов, «знамен», рот) кнехтов (около 4–7 тыс. чел, в зависимости от того, сколько людей было в роте), не считая 8 fendtlein немецких кнехтов (ландскнехтов — ?) и 8 же geschwader (рот) рейтар, которые он намерен отправить в Ревель (вот она, польза от набегов небольших отрядов русской и татарской конницы на окрестности Ревеля-Колывани в августе-октябре 1558 г. — В. П.). Псковская же 3-я летопись отмечала, что взятые с бою языки, «немцы и латыши», сказывали — с «маистром»-де рати «боле десяти тысяч»[186]. Достаточно редкий случай, когда свидетельства с «той» и «этой» сторон сходятся в оценках численности армии одной из воюющих сторон!
Очевидно, что для войска, насчитывавшего около 10 тыс. или даже более бойцов, должна была быть выбрана и соответствующая цель, ради которой нужно было собирать такие немалые по ливонским меркам силы и тратить огромные средства на наём ландскнехтов и рейтар. И это была явно не одна из небольших замков-кастелл, которых в тогдашней Ливонии было несметное количество. Поэтому надо полагать, что главной целью похода, предпринятого Кеттлером, был Дерпт-Юрьев[187]. Однако на пути к нему оказался небольшой замок Ринген-Рындех с его малочисленным, но бесстрашным гарнизоном, оставшимся верным присяге и своему долгу до конца. Учитывая же состояние русских сил в Северо-Восточной Ливонии, от того, насколько долго сумеет продержаться Ринген, зависело очень многое, если не все. Собрать войско согласно присланной из Москвы росписи князь Репнин со товарищи мог никак не раньше середины октября 1558 г., и еще несколько дней требовалось для того, чтобы выступить в поход. И выходит, что, имея в своем распоряжении суммарно около 10 тыс. (или даже больше) бойцов, Кеттлер и Фелькерзам могли и более или менее надежно прикрыть все угрожаемые направления (и прежде всего ревельское[188]), и, располагая неплохой временной форой, были способны с налету взять Юрьев (используя свою агентуру в Дерпте). Но чтобы реализовать эту возможность, сперва нужно было решить проблему с Рингеном, и вот здесь-то и нашла коса на камень. Но тогда, в конце сентября — начале октября 1558 г., все это было еще неочевидно, и, приступая к осаде маленького замка, и коадъютор, и домпробст были, надо полагать, преисполнены радужных надежд на быстрое и успешное завершение кампании.