[265]. В Риге полагали, что причиной отступления русских от плохо укрепленного города были известия о том, что на помощь магистру и рижскому архиепископу идет рижский коадъютор Кристоф Мекленбургский с 4 тыс. schwartze Reuther (на самом деле он пришел с 372 рейтарами)[266]. Датские послы могли приписывать спасение Риги себе, поскольку по их ходатайству Иван Грозный решил отозвать свои полки из орденских и архиепископских земель и начать переговоры с ливонцами[267]. Однако, учитывая время, когда была подписана эта грамота, и время ее доставки в Юрьев, можно с уверенностью утверждать, что это явно не заслуга датчан — русский царь решил, что должный урок ливонцам был преподан, дело сделано и можно предложить неприятелю переговоры. Так или иначе, но с отходом от Риги война не закончилась — как уже было отмечено выше, царское войско повернуло домой другим маршрутом, подвергнув опустошению земли в Подвинье и 17 февраля вышли к Опочке и Вышгороду на Псковщине «дал Бог, здорово», «а пленоу безчислено множество выведоша». В своей «отписке» воеводы похвалялись, что они не только опустошили все неприятельские земли между реками Аа, Эвст (совр. Айвиексте) и Западная Двина, но и сожгли 11 немецких «городков», которые «покинули немцы да выбежали», из брошенных «городков» «наряд и колоколы и иной всякой скарб вывезли, а городки пусты пометали, потому что не с рубежа». Список взятых городов и замков выглядит внушительно и наглядно показывает маршрут, по которому прошлись русские войска — Миклин (Шмилтен, совр. Смильтене), Рекот (Трикатен, совр. Триката), Пиболда (Пебалг, совр. Вецпиебалга), Зербин (Зербен, совр. Дзербене), Скуян (Шуен, совр. Скуене), Ерль (Эрлаа, совр. Эргли), Радопож (Роденпойс, совр. Ропажи), Нитоур (Нитау, совр. Нитауре), Сундеж (Сунцел, совр. Сунтажи), Малополсь (Лембург, совр. Малпилс), Новый городок (Нойенбург, совр. Яунпилс). Успешные действия воевод и их ратников были отмечены Иваном Грозным, который «к воеводам послал с жалованием»[268].
Подведем общий итог. Как справедливо отмечал А.И. Филюшкин, зимняя кампания 1559 г., как и предыдущая такая же годом ранее, «не имела своей целью захват и освоение территории, но запугивание населения, уничтожение военной силы и экономических центров, нарушение работы местной администрации и общее опустошение и разорение»[269]. Правда, согласиться с мнением историка относительно того, что ливонцы не имели опыта столкновения с подобного рода стратегией, на наш взгляд, нельзя. И в предыдущих конфликтах на этом ТВД обе стороны активно использовали аналогичные приемы ведения войны. Другое дело, что и в 1558, и в 1559 гг. численность введенных в дело русских войск превышала ту, с которой раньше имели дело ливонцы, потому и характер опустошений оказался более значительным. Противопоставить что-либо разнозначное этим подлинным нашествиям ни орден, ни рижский архиепископ, ни прочие местные владетели не могли, и осознание своего бессилия толкнуло их в объятия Литвы, Дании и Швеции. И выходит, что, одержав убедительную военную победу, Иван Грозный потерпел дипломатическую неудачу — успешная военная демонстрация не достигла своей политической цели.
Однако все это стало очевидно спустя больше чем полгода, а пока в Москве ожидали результатов очередного внушения, сделанного ливонцам. Ожидание это затягивалось, а грозные признаки того, что конфликт постепенно разрастается, выходя за рамки только русско-ливонского противостояния, только множились и множились. Сперва испанский король Филипп II в послании, адресованном «Иоанно Базилио, великому князю Руссии», выразит свою озабоченность событиями в Ливонии. Затем прибывшие в марте 1559 г. датские послы от имени нового короля Фридерика II заявят о претензиях их короля на Ревель и Северную Ливонию. Потом (и это было очень и очень плохо!) посольство Сигизмунда II Августа потребует, чтобы Иван оставил в покое родственника короля и великого князя архиепископа Рижского, намекнув при этом, что их государь может и вмешаться в конфликт, «абы кровъ христианьская не розливалася…» (и свое обещание Сигизмунд исполнил — в конце августа — сентябре 1559 г. он подписал соглашения, согласно которым обязался взять под свое покровительство и орден, и рижское архиепископство, получив в качестве залога Юго-Восточную Ливонию, куда немедленно были введены литовские войска). Наконец, от Густава Васы явился гонец Маттиас-Матвейко с ходатайством от королевского имени за бедных ливонцев.
И хотя московские дипломаты твердо стояли на том, что «Лифлянты — извечные даньщики государевы и государю в данех не исправились, и церкви разорили, и образом божиим поругалися», и только после того, как тамошние немцы «взумеют Богу исправятца и государев гнев своим челобитьем утолити», Иван «по пригожу свое жалованье учинит» им, тем не менее Москве пришлось пойти на уступки. Отпуская домой настырных датчан (датчане — естественные враги шведов, а поскольку отношения со Швецией у Москвы были не ахти какие, то ссориться с ними было не с руки), 12 апреля 1559 г. на прощальной аудиенции царь заявил, что он согласен дать ливонцам перемирие сроком на 6 месяцев — с 1 мая 1559 по 1 ноября того же года (о чем и сообщил в письменном виде магистру, рижскому архиепископу и прочим должностным лицам Ливонской конфедерации). Правда, тут еще надо посмотреть, насколько уступчивость Ивана Грозного была связана с дипломатическими демаршами европейских монархов, а насколько — собственными планами Ивана относительно продолжения войны с Крымом. Однако так или иначе, согласие на перемирие было дано. Ливонская конфедерация получила столь желанную для нее передышку и начала собираться с силами с тем, чтобы попытаться переиграть неудачные результаты первого этапа войны.
2. Второе ливонское контрнаступление осенью 1559 г. Дерптское стояние
Надо полагать, что, пойдя навстречу своему датскому «брату», Иван Грозный в известной степени вздохнул с облегчением. Война с Ливонской конфедерацией не входила в его первостепенные планы — на первом месте стояла продолжающаяся война с Крымом, и на кампанию 1559 г. царь и Боярская дума замыслили большой поход против крымского «царя», рассчитывая если не привлечь к нему Великое княжество Литовское, то, во всяком случае, заручиться его благожелательным нейтралитетом. Это позволило бы использовать Днепр в качестве линии коммуникаций для русских войск, действующих в низовьях реки, на непосредственных подступах к сердцу Девлет-Гиреева юрта — «острову Каффы», Крымскому полуострову. Поэтому если посмотреть на летописные записи и на записи разрядные, то нетрудно заметить, что все внимание государя было обращено к югу, где собралась в ожидании крымских вестей «рать немалая и неисчислимая», а в низовьях Днепра и Дона успешно действовали «лехкие» «судовые» рати Д. Адашева и И. Вешнякова со товарищи. Ну а Ливония — что Ливония, Иван ждал, ко гда магистр ударит ему челом и пришлет своих «лутчих людей» для обсуждения условий восстановления мира. И дождался — но не тех «лутчих людей», которых ждал, а других… Уже потом, в переписке с бежавшим в Литву Курбским Иван попрекал князя и его единомышленников за их «злобесные претыкания», из-за которых ему не удалось «всю Германию за православную веру» привести[270]. Но это было потом, а пока в Ливонии готовились к реваншу. Весна-лето 1559 г. прошли в напряженной дипломатической деятельности конфедерации — посольства от несчастных ливонцев отправились искать поддержки к Сигизмунду, к Густаву Васе и в Данию, к Фридерику II. Любопытно — прослышав о «недружбе» «московского» с ливонцами, крымский хан прислал своих послов к магистру договариваться о совместных действиях против русских. Правда, если не считать удовлетворенного Иваном ходатайства датского монарха о даровании перемирия ливонцам и упомянутого выше договоре о протекции с Сигизмундом, особого успеха дипломатам магистра и рижского архиепископа добиться не удалось. Видимо, это послужило одной из причин, по которым Фюрстенберг, растерявший окончательно остатки своего авторитета, был вынужден в сентябре 1559 г. оставить пост магистра[271]. Его место занял Г. Кеттлер, который, если верить Б. Рюссову, все это время деятельно готовился осенней кампании, закладывая орденские земли и замки, изыскивая деньги и нанимая наемников (в хронике Реннера сохранились некоторые сведения о военных приготовлениях ливонцев — так, в июне в Ригу из Кольберга были доставлены 2 halve slangen и 0,5 ласта артиллерийского пороха, 20 июля — 800 ландскнехтов и 50 рейтар во главе с гауптманом Й. фон Мюнденом из Дитмаршена, а 7 августа — еще 150 ландскнехтов[272]). К концу сентября приготовления к новой кампании были, в общем, завершены, Кеттлер покинул Венден и отправился в Ревель, чтобы оттуда с собранными войсками выступить снова, как и в прошлом году, к Дерпту.
Кампания была начата орденом еще до истечения срока перемирия — орденский ландмаршал Ф. Шалль фон Белль 14 октября 1559 г. с 4 фенлейнами (fenlin) ландскнехтов, артиллерией и, надо полагать, со своими ландзассами (по росписи 1555/56 г. 190 коней, реально, конечно, было меньше) «пришел в государеву землю в Юрьевской уезд в Сангацкую (Zanguitz. — В. П.) мызу воиною»[273]. В Москве забеспокоились — ситуация живо напоминала ту, которая была в прошлом году. Поэтому, посовещавшись, Иван и бояре немедленно отправили на «усиление» во Псков боярина А.Д. Басманова, а тамошнему воеводе князю Ю.И. Темкину наказали «отпустити изо Пскова воевод Захарью Плещеев, Григория Нагово, а с Красного городка и с Вышегорода Замятню Сабурова да Алексея Скрябина» с приказом «быти под людми и приходити на загонщиков и доволна проведывати, коим обычаем маистр изменил и перемирия не дождався воиною пришел»